Улыбчивая слезливость

Весь следующий день тек как-то безинициативно. Даже Яким, имеющий стойкое терпение однообразия, сидел на старом стуле в углу зала и видимо скучал. — Яким, тебе работы мало? — спрашивает у того Гоголь, едва сдерживая возбухшую внутри грусть и напыщенное негодование. — Да ведь голос у тебя дрожит, Николай Васильич. — пусто констатирует факт пекарь и отмахивается, — никак нервничаешь? И руки, поди, стакан выронишь… В тот же момент раздался звон стекла, потонувший в обитых деревом стенах. — Черт бы тебя побрал. Хорошо, что никого нет. — шипит Николай, мнясь на осколках. Слезы мгновенно скапливаются в уголках глаз. Он опасливо оглядывается на дверь. Порезанная отлетевшим куском стекла лодыжка быстро окрашивалась в гранатовый. — Сядь уже… — вздохнул старик, указав на стул, с которого встал. — глубоко порезалось, небось. Сейчас спирт принесу, обработаем. Не трогай ничего. И не реви, пожалуйста. Яким ушел. Николаю ничего не осталось, как смотреть вопиющим от ужаса взглядом на медленно капающую на кафель кровь и сдерживать разум на дальних рубежах сознания — не отключаться. Он принялся перечислять самые сложные рецепты кофе, чтобы отвлечься. — Латте макиато… Нет, это легко… — юноша шмыгнул носом, еще раз посмотрел на ногу и одномоментно потерял сознание. На его задворках раздался звук колокольчика. *** — Как Вы, Николай Васильевич?.. — раздался растерянный голос того самого «ферзя», как только рука парня хаотично дернулась. Гоголь распахнул мокрые глаза и медленно выдохнул. — Нога… — промычал он, обессиленно подтаскивая под себя пораненную лодыжку. На месте рубинового пятна красовался мягкий хлопковый бинт, кеды оказались снятыми с ног. — Все нормально, я извлек стекло и обработал рану. Как видите, кровь более не течет. Знаете ли, это не самое страшное, с чем приходится сталкиваться детективу. — оживленно проговорил он, помогая баристе подняться с кожаного диванчика. — Батюшки святы, Коля! — всплеснул руками Яким, ставя бутылочку нашатыря на прилавок, — разве ж можно так пугать, бес ты окаянный! Сказал бы хоть, что крови боишься, не оставил бы тебя одного. — Прекрати причитать. — голос Гоголя стал немного тверже, хотя усталости в нем не поубавилось. Стрелка часов близилась к восьми. — Так, получается, мне не причудилось, что Вы пришли? — спросил Николай, оборачиваясь к уже закрытой двери. За ней периодически появлялись смутно знакомые лица — тот же паренек с американо, который сегодня его не получит — и так же стремительно исчезали, искажаемые расстроенными гримасами. Детектив одобрительно угукнул. — Как Вас зовут? — неожиданно для всех спросил потерпевший. — Признаться честно, я ожидал рано или поздно такой вопрос от вас, Николай Васильевич, — он грустно ухмыльнулся, — обидно, конечно, что при таких обстоятельствах, но я все равно польщен, что среди тысяч клиентов подобное слышу именно я. Яков Петрович Гуро. — рука незамедлительно оказалась пожата. — Очень рад, правда! — почти сдержанно воскликнул бариста, — Гоголь-Яновский, Николай Васильич. Об этой истории можно было написать свою. Они неизменно продолжали встречаться в семь вечера в кофейне-булочной на Васильевском, пока Николай носил под кроссовком бинт. В кеды повязка не умещалась. Клиентов после инцидента со стаканом стало на штук двадцать меньше — возможно, они посчитали, что заведение закрылось. В свою очередь, денег стало меньше, и о надбавке к без того небольшой заплате за этот месяц со стороны Бинха можно было забыть. Спаситель юного дарования с каждым днем все крепче впивался коротко стриженными ногтями тому в жизнь и разве что не западал в душу, очаровательно заглядывая своими теплыми глазами цвета кофе в очи любых, но только не Петербургских небес. — Добрый день, Яков Петрович! Вы сегодня рано. Николай приветливо и слегка смущенно улыбнулся, стоявший уже на готове возле оканчивающей промывание кофемашины. — Здравствуй, Николай Васильевич. Яким, день добрый. — Гуро очертил взглядом подошедшего Якима. Тот был весь в муке. — Вчера же ты работал? — внезапно резко поинтересовался он, переставая уделять внимание пекарю. Трость глухо ударилась о пол, знаменуя не то серьезность намерений, не то излишнее тщательно скрытое волнение хозяина. Яков прищурился, явно сам не ожидая подобного, но спустя мгновение вольготно оперся локтем на гранитный прилавок. — Нет… Вчера здесь была пара студентов, на стажировке, выпросили у Бинха через связи место работы. Вроде один через три. — Николай замялся, лишний раз осознавая собственное безденежье через пару недель. Выданная информация явно была к месту, так как детектив удовлетворенно кивнул. В его глазах читался немой вопрос «А дальше?» — Тут, понимаете ли, не далече как вчера обнаружили разбитое стекло у машины в соседнем дворе. Очевидцы происшествия как один твердят, что была парочка, абсолютно не местная. — Позвольте вопрос, Яков Петрович… — неуверенно вставил бариста, — вы допрашивали жителей? — Имею на то право, любезный Николай Васильевич. Я хоть и частный, но тесно сотрудничаю с органами. Можно сказать, неофициально устроен в полиции. — в этот момент он принял готовую чашечку эспрессо из рук Гоголя, — Вы думаете, я упустил из виду тот факт, что вы работаете под покровительством Александра Христофорыча? Его имя для меня — далеко не пустой звук. Небольшой глоток. Яким устроился рядом с Николаем, самолично обслуживая гостя по части выпечки. Выбор пал на кленовый пекан. — Та машина принадлежит Бинху. Николая словно током ударило. Он видел ее пару раз — при собственном трудоустройстве и при единственной проверке работы заведения лично Бинхом. Это была машина класса люкс, стоимость ремонта которой равнялась минимум пятимесячной квартплате за ту хату, которую они напару с Якимом снимают. Таковы навскидку расчеты Гоголя, пусть в математике и машинах он особо не силен. — Вполне возможно, что они — злостные недоброжелатели. — вставил свои пять копеек пекарь. — Если это… — голос юноши дрогнул, — если это действительно они, то… У них же и заложить особо нечего. Не от хорошей же жизни они сюда пришли работать. Мысли стали катастрофически путаться в колтуны. Вместе с ними увязали в болоте и многочисленные призрачные вопросы, различимые лишь обрывками фраз. Он и хотел бы их задать, обо всем расспросить, окунуться в будущее расследование, пусть даже это не его дело. Но заместо этого сквозь чуть разомкнутые губы издавалось едва различимое мычание, сопровождаемое неверящим взглядом в куда-то в район пустоты. Яким покачал головой и вернулся к работе, решив, что вмешиваться особо не стоит. — Если это они, то сидеть им за малое хулиганство пятнадцать суток. И ремонт покрывать. Если повезет, без выплаты моральной компенсации, что очень вряд ли, зная скверный характер Александра Христофоровича… Упечет он их по полной программе, тут даже от уголовного не открестишься. Увы. Детектив развел руками и сложил мину неискреннего сожаления. Николай повернул голову в его сторону. Все еще не до конца осознает. Хотя, по идее, какое ему дело до происходящего? Верно, никакого. Но чуждое поневоле любопытство и еще совсем детская жажда приключений выталкивают в самый центр событий. Он уже будто бы и хочет встать рядом со следователем, помочь, чем сможет. Вот же интересно. — Однако же, все это необходимо как-то доказать. — прервал скудный поток мыслей Яков Петрович, — и после преподнести Александру Христофорычу на саксонском блюдечке. Фраза показалась Гоголю смутно знакомой. Кажется, именно так Бинх выразился на проверке относительно качества выпечки, когда отчитывал Якима за снятый колпак. Отсюда следует, что они на достаточно тесном уровне общения, и Гуро с недавних пор не менее чем нанят ежедневно зявляться в кофейню. Ибо больше за свою жизнь подобного выражения из чьих-либо уст бариста не слышал. — Получается, застать их здесь с бумагой на допрос можно будет в воскресенье. — тем самым Николай поставил логичную и как нельзя правильную точку в диалоге. Хотя, по его мнению, это был эксцентричный монолог.