Кошачья мята

Чанёль, даже ухом не поведя, перерезает симпатичному рыжеволосому омеге глотку и равнодушно откидывает тело в сторону, сразу поднимаясь с залитой кровью простыни, чтобы не испачкать светлую рубашку. Мельком оглядевшись, он достаёт из тайного кармана плаща коробок со спичками и зажигает сразу несколько неподалеку стоящей свечкой, чтобы через пару секунд забросить их под кровать. В комнате тут же повышается температура, но запах пока слишком слабый, чтобы донестись до соседних комнат. Есть время. Чанёль выходит из комнаты, плотно запирая за собой дверь и спускаясь вниз по ступеням, на первый этаж борделя. В главном зале, прямо перед выходом, его встречает озадаченный хозяин, но удивленное выражение его растолстевшего хитрого лица тут же сменяется на дружелюбное, стоит Чанёлю беззаботно улыбнуться, чтобы умаслить мужчину. — Господин Ван, вы так быстро? — хозяин по-дружески хлопает Чанёлю по плечу и называет его выдуманной фамилией, на что альфа почти смеется. Он привычно выдерживает стеклянную улыбку и отзеркаливает жест. — Забыл кое-что снаружи, — беспечно поясняет Пак, — люблю поэкспериментировать. Хозяин понимающе кивает и отнимает руку, а Чанёль тут же быстрым шагом направляется к выходу. Когда он возвращается с небольшой кожаной сумкой в руках, внимания на него никто не обращает. Хозяин уже занят другим клиентом, поэтому Чанёль, никем не замеченный, пробирается на второй этаж, где уже любопытные омеги и девушки высовываются из своих спален, морща носы на запах гари. Альфа игнорирует недоуменные взгляды и вопросы в спину, добирается до комнаты секретаря в конце коридора, подпирает дверь ближайшим стулом, обливает ее керосином из сумки и кидает спичку, вызывающую высокий столп огня, который в мгновенье ока достигает потолка и перекидывается на стену. Из комнат тут же доносятся визги и крики, полуголые посетители борделя и живой товар, за который они отвалили приличную сумму, наутек бросаются вниз, чтобы избежать всепоглощающего пламени. Из помещения, которое снимал Чанёль и где оставил бездыханный труп незнакомца, тоже валит дым, оставаться на втором этаже больше нельзя. Однако среди посетителей или сотрудников этого чудного заведения находятся «послы доброй воли», пораженные наглостью альфы, устроившего такой переполох. На Чанёля, громко матерясь и покрывая его всеми возможными ругательствами, налетают два мужчины с кулаками, но альфа одет и при оружии, а эти двое абсолютно беззащитны. Быстро расправившись с ними, он переступает через пока еще теплые трупы, которые через пару минут поглотит огонь. Из комнаты секретаря слышатся задушенные крики и мольбы о помощи, и Чанёль позволяет себе несколько секунд насладиться его страданиями, растянув губы в довольной улыбке. Ему нравилось убивать. Не обязательно этих напыщенных толстосумов и уж тем более беззащитных омег, а в принципе. Позволяло выпустить пар, заработать деньги и, возможно, избавить мир от пары-тройки идиотов. Угрызений совести он давно не испытывал, в глаза своей жертве смотрел без всякого сожаления. Мир, их мир, жестокий, грязный и злой, учил думать только о себе и своем благополучии. Хочешь жить — умей вертеться, отец постоянно повторял эту фразу. Чанёль вертится даже больше, чем нужно, поэтому и живет неплохо, и настроение у него замечательное, когда он с наслаждением перерезает горло хозяину заведения, забрасывая последнюю горстку спичек в деревянное корыто поблизости. Он не брезгует подобными заведениями и уж точно не испытывает отвращения к самой древней в мире профессии, но, будучи частым посетителем подобного, знает, что сюда люди идут не от хорошей жизни, а получают иногда еще более худшую. Чанёль не защитник обездоленных и не спасатель, он не служит короне, он всего лишь наёмник, но от мысли, что сбежавшие отсюда омеги и девушки смогут начать жить по-другому, не связанные рабскими контрактами и шантажом, на душе становится приятно тепло. Оглядевшись в последний раз, Чанёль уже собирается направиться к двери и раз и навсегда забыть об этом месте, когда взгляд натыкается на скорченную в углу зала фигуру. С первого взгляда альфе кажется, что перед ним ребенок. У некоторых посетителей борделей, в которых бывал раньше альфа, довольно специфические вкусы, поэтому если у хозяина нет никаких предрассудков насчет возраста и морали, в этих местах часто можно встретить детей. Не совсем маленьких, конечно, всего лишь только-только подростков, ведь течки у них нет, а соответственно, для клиентов они бесполезны. Чаще всего их продавали работорговцы или жестокие родители. Они заменяли роль обслуживающего персонала, а потом навсегда становились собственностью борделя. Однако подходя чуть ближе, Чанёль видит, что перед ним не ребенок, омега лет четырнадцати. Но тот такой худой и так скорчился, что с первого взгляда и не поймешь, какого он возраста. Мальчик с накрытой руками головой шатается из стороны в сторону, скуля что-то себе под нос и раскачиваясь все сильнее. Чанёлю бы свалить побыстрее, пока адское пламя не затянуло в бездну ада, но что-то удерживает возле омеги, не давая бросить того в горящем здании. Альфа ведь специально не запирал двери и не резал всех подряд, чтобы дать некоторым товарищам вроде этого мальчика сбежать и скрыться, а тот сидит. Жалко оставлять ребенка. Чанёль, стараясь не напугать омегу еще больше, касается его руки, но движение все равно выходит грубым и резким, потому что к другим альфа не приучен. Мальчик вздрагивает всем телом, но голову задирает. Весь в слезах, губы дрожат и не слушаются, сам бледный как полотно. Но разглядывать его лицо долго у Чанёля не получается, взгляд сам собой скользит на чужую макушку, откуда съехали маленькие ладошки. Паку открываются два пушистых кошачьих уха, подрагивающих под его взглядом. — Кот? — удивляется альфа, механически проводя кончиками пальцев по каштановой шерсти. Мальчик испуганно смотрит на его руку, но в сторону не дергается, а Чанёль наконец может разглядеть чужое лицо. — Или кошечка? — усмехается он, замечая чужую красоту: чистая бледная кожа, живые теплые глаза, аккуратный носик и грустно сжатые пухлые губы. Если омега такой уже сейчас, страшно представить, что случится через пару лет, когда этот ушастый повзрослеет и распушит шерстку. — Пожалуйста, помогите, — тянет омега дрожащим голосом, цепляясь рукой за чужую штанину. Чанёль только сейчас замечает, что тонкие лодыжки перевязаны веревкой. Видимо, подросток до шока испугался пожара и запаниковал, а когда опомнился, ноги не держали, да и в таком положении далеко не убежишь. Альфа, недолго думая, подхватывает омегу за подмышки, поднимает на ноги и закидывает ничего не весящее тело на плечо, тут же подхватывая с пола сумку и в ускоренном темпе покидая здание. Когда они с мальчиком оказываются снаружи, конь Чанёля послушно стоит чуть вдалеке, привязанный к дереву, а на горизонте чисто как никогда. Все, опасающиеся за свою жизнь, резво кинулись к городу или ближайшей таверне, даже не обратив внимания на беспомощного ребенка. Чанёль несет его до лошади, опускает на землю и наклоняется, чтобы развязать узел в чужих ногах. Омега видимо в таком шоке, что даже не боится незнакомого мужчину, принимая его за своего спасителя, и доверительно облокачивается дрожащими ладошками на чужую спину. Чанёль несколько минут возится с узлом, чертыхаясь себе под нос и стараясь не сильно дергать веревки, чтобы мальчик не упал, затем выкидывает их прочь и задирает голову, вглядываясь в искривленное от боли лицо над собой. — Ну и что мне с тобой делать? — задает альфа риторический вопрос, прекрасно зная, что ответа не дождется. Чужие щеки немного краснеют, и это дает хоть какую-то надежду на то, что через минуту ослабленное тело не рухнет в обморок под его ногами. Чанёль вроде и хочет отругать себя за откуда-то взявшуюся сердобольность, но в глубине души знает, что если бы оставил ребенка внутри, никогда бы себе не простил такого. Он мог убивать кого угодно, даже старых и беззащитных, если на тех поступал заказ, но только не детей. Омега молчит, слабо пожимая плечами и скрывая глаза за длинной каштановой челкой. Весь он такой миленький и приятный, не удивительно, что оказался в подобном месте, только вот каким образом, пока не ясно. Альфа тяжело вздыхает, но омежьи ладошки не сбрасывает и щурит глаза на уходящее солнце, все еще разглядывая чужое лицо — что-то в нем кажется очень знакомым, словно Чанёль встречал его раньше или видел отголоски в ком-то другом, но ребенка почему-то не хочется бросать и отпускать в принципе. — Звать-то тебя как? — в конце концов, спрашивает альфа, поднимаясь. Омега достает макушкой ему до плеча, но уши у него высокие и резвые, выдают с головой волнение и пробудившийся перед незнакомцем страх. — Бэкхён, — выдыхает мальчик, смотря на свои ноги. На нежной коже остались следы жесткой веревки, но никаких кровоподтеков и открытых ран, ходить сможет. Одет он очень легко и просто, на ветру сразу начинает дрожать. Это Чанёль прикидывает заранее, если придется возвращать ребенка домой. — Меня Чанёль, — альфа не протягивает руку, знает, что Бэкхёна чужое прикосновение только напугает, однако хотя бы факт, что омега до сих стоит перед ним и смотрит с едва видимым, но доверием, успокаивает. — У тебя есть дом? Семья? Ты можешь куда-то пойти? Бэкхён три раза отрицательно качает головой, по порядку безмолвно отвечая на вопросы. Чанёль запускает ладонь в черные лохматые волосы, пытаясь придумать, что делать дальше. Он не может оставить Бэкхёна у себя, у него самого даже конкретного места жительства нет, не будет же он везде таскать ребенка с собой. Да и такому светлому человеку Чанёль вообще в принципе ничего предложить не может, у него руки по локоть в крови и миллион недоброжелателей за спиной, а Бэкхёну нужно учиться хотя бы в сельской школе или научиться какому-то ремеслу, чтобы не пропасть по жизни. Его красота может помочь пробиться к королевскому двору или стать уважаемым человеком, хорошо выйти замуж. Чанёль едва ли подходит на роль его наставника. — А в борделе ты давно? — продолжает спрашивать альфа. Может, по ходу придумает, куда деть это чудо. — Где-то полгода. Меня туда продали, — с мрачным равнодушием говорит омега, пялясь в пол. Из-за его спины вдруг что-то дергается, и Чанёль резко хватает его за локти, отталкивая за свои плечи, но никакой опасности нет — горизонт пуст, впереди маячит старая ветряная мельница. Только через пару секунд, оборачиваясь на удивленного омегу, во все глаза смотрящего на нож в его руке, Чанёль замечает, что из-за спины Бэкхёна выглядывает небольшой мягкий пушок, являющийся началом его хвоста. — Только не трогайте, пожалуйста, — просит омега, спрятав ладошки за спиной и следя за направлением чужого взгляда. — Да я и не думал, — Чанёль примирительно поднимает руки и врет, не моргнув глазом. Потрогать чужой хвост хочется очень, но Чанёль как-то слышал, что у существ, подобных Бэкхёну, он очень чувствительный. Самому ему только несколько раз удавалось одним глазом взглянуть на них, те старались скрывать свою настоящую сущность или сбивались в кланы, где не было людей. В народе ходили слухи, что кровь нэко излечивает все болезни, слюна воскрешает мертвых, слезы мгновенно убивают и еще много других сказок, в которые Чанёль не верил, но находились и те, кому хотелось испытать судьбу. Если бы бордель не тронули и Бэкхён остался бы там, отбоя от посетителей у них бы не было. — Бэкхён, кто продал тебя? — спрашивает альфа, прикидывая, можно ли попробовать отыскать знакомых омеги, которые смогут его принять. Бросать его среди людей довольно опасно. — Отец, — бормочет мальчик, а через мгновенье вдруг вскидывает глаза, в которых читается откровенная паника, — пожалуйста, только не возвращайте меня ему! — Бэкхён отчаянно вцепляется ладонью в чужое запястье. — Он человек и он меня ненавидит, если вы ему меня отдадите, он… — омега глухо всхлипывает, в глазах снова соленая влага, вот-вот готовая пролиться по щекам, — он меня убьет. Или еще хуже. — Да что ж он за зверь такой, — вздыхает Чанёль, в успокаивающем жесте сжимая чужую руку. Получается плохо, поддерживать Чанёль не умеет, но Бэкхён благодарно улыбается впервые за этот вечер и шепчет едва слышное спасибо. Излом чужих губ напоминает альфе сломанную куклу. Ребенок совсем один, девать его некуда, в любом случае пока придется брать с собой. — Сейчас ты мне скажешь, сколько тебе лет, и мы решим, что с тобой делать, — говорит альфа, отходя от Бэкхёна, и снимает с лошади сумку, в которой пытается отыскать что-то вроде седла, на котором сможет ехать омега. Обычно Чанёль путешествует налегке, поэтому в двойном экземпляре с собой ничего не возит, но до гостиницы, в которой он остановился, им ехать прилично, а Бэкхён наверняка не приучен к поездках верхом. — Пятнадцать, — Чанёль усмехается, понимая, что ошибся всего на год. Но тогда странно, почему омега такой худой и несформировавшийся, даже своего запаха у него нет, только отголоски чужих ароматов. В этом возрасте омеги обычно созревают. Вот и еще одна причина побыстрее найти Бэкхёну место приюта: объяснять, как устроен мир между альфами и омегами ребенку Чанёль точно не желает. — Ты девственник? — спрашивает альфа, оглядываясь. В голову сначала даже не приходит, что вопрос как минимум невежливый, пока Чанёль не замечает, как пунцовеют чужие щеки. — Просто у тебя совсем нет запаха, — объясняет Пак, игнорируя чужое смущение, хотя подначить хочется очень. — У меня не было течки, — нехотя бормочет Бэкхён. — Ладно, давай так, — Чанёль кое-как расстилает на коне место для второго наездника и полностью поворачивается к мальчику. — Сейчас ты поедешь со мной, поешь, переночуем в гостинице, а завтра я отвезу тебя в город. Там придумаем, что делать дальше, мне все равно нужно к заказчику. Бэкхён обрадованно кивает головой, понимая, что его не бросят. Чанёль усмехается, протягивая омеге руку и помогая взобраться на лошадь. Он бы, может, и объяснил, что так доверять первому встречному опасно для жизни, но уж очень приятно Бэкхён прижимается узкой спиной к его груди. Надо только убедиться, что это чудо к нему не привяжется слишком сильно. Как только они трогаются, омега немного дергается вбок, но тут же оборачивает хвост вокруг чужого торса, и с помощью этого удерживается на месте. — Ой, извините, — смущенно тараторит он, разжимая тиски, но от тепла чужой шерсти Чанёлю ничуть не неприятно. Он только усмехается в чужое ухо и покрепче сжимает поводья, приспуская коня. — А кто вы такой? — через некоторое время спрашивает Бэкхён, которому слишком скучно становится ехать в тишине. Он все еще ребенок, ему все интересно и любопытно, да и Чанёль видит, что несмотря на то, как с ним обходятся люди, омега очень открытый и активный. — Убийца, — коротко и ясно. Пак не видит смысла скрывать свою профессию, наверняка в борделе Бэкхён и не такое видел, однако тонкая фигурка на мгновенье вздрагивает, но так же быстро расслабляется. — Если мне не поступает заказа, я не убиваю, — объясняет альфа, чтобы успокоить чужое взволнованное сердечко. — Я наёмник. Заказчик захотел, чтобы хозяина борделя и все к нему причастное стерли с лица земли, за это он мне прилично заплатит, а я потом прогуляю эти деньги в баре и возьму новый заказ. — Вам не жалко их? — Бэкхён понуро нахмурился. — Людей, которых вы убиваете. Вдруг у них тоже есть семья. — Нет, не жалко, — альфа пожимает плечами, — если на них кто-то делает заказ, значит, они кому-то насолили, то есть успели кому-то подкинуть дерьма. Просто так обращаться к наёмнику никто не будет — это дорого и опасно. К тому же, твой работодатель конченый ублюдок, раз взял в бордель нэко в четырнадцать лет, — Чанёль ощущает, как чужая спина слегка отстраняется. Он плохо разбирается в омегах, такте и приличиях, но может догадаться, как неприятно и больно Бэкхёну от упоминания бывшего дома. Интересно, чем он там занимался. — Я специально оставил все двери открытыми и не стал никого останавливать, когда начался пожар, ты почему не сбежал? — в голосе проскальзывает несвойственная строгость и серьезность. Может, если Бэкхёну станет стыдно, он больше не будет так глупить. — Испугался, — просто отвечает омега, — я плохо себя контролирую во время… такого. Все тело немеет, слова сказать не могу. — А ноги почему были связаны? И откуда ошейник? — альфа не успел снять его, потому что замечает только сейчас. Черная кожа крепко обхватывает чужую шею, и под ней уже виднеются натертые воспаления. Выглядит ужасно, будто Бэкхён чей-то питомец. — Ноги — чтобы не сбежал, когда будут вести в комнату, а ошейник — потому что клиент так захотел. Чанёль непонимающе хмурится. У Бэкхёна нет запаха, не было течки, он девственник. Куда его там собирались вести? — Клиент? Тебя заказали? Разве это не опасно? — Кому какая разница, — омега расстроено опускает голову, — на таких, как я, всем плевать. К тому же, за меня очень много заплатили. — Если бы ты умер от потери крови, никакие деньги не возместили бы то золото, которое на тебя спускали бы альфы через пару лет, — честно говорит Чанёль, надеясь, что заказчик сгорел к чертовой матери вместе с борделем. — Ты очень красивый, не давай собой пользоваться. — Спасибо, — альфа не видит, но точно знает, что чужие щеки снова покраснели. Это на самом деле здорово, что выйдя из такого места Бэкхён до сих пор может смущаться и доверять, значит, внутри еще остались целые кусочки. — Большое, — вдруг продолжает омега, и в этот раз его голос звучит, наверное, громче и четче всего за весь вечер, — что сожгли это место и вытащили меня. Я бы не жалел, если бы умер, потому что знаю, что жизнь там была бы ужасной, но все равно… Спасибо большое. Я всё готов сделать, чтобы вас отблагодарить, — Бэкхён смотрит на него своими щенячьими глазами, а Чанёль душит в себе желание пошло пошутить, испортив момент. Просто Бэкхён не из тех омег, с которыми обычно общается Пак. С ним надо по-другому, мягче, осторожнее. Чужая благодарность без сомнения приятна, и такая преданность в чужом взгляде не может не радовать, но Чанёль даже примерно не может представить, что Бэкхён может ему дать в благодарность. Ему в принципе и не нужно ничего, сам ведь ухватился за мальчишку. — Мне от тебя не нужно ничего, да и вряд ли есть, что предложить, — кончики кошачьих ушей расстроенно оседают, но Чанёль мягко лохматит чужую макушку и с удивлением чувствует, как мальчик под его руками мурлычет. По ладони расходится приятная вибрация, Бэкхёна хочется почесать за пушистым ушком. — Только никому больше так не говори, котёнок, — альфа улыбается, а прозвище само собой слетает с языка, маковым цветом оседая на щеках омеги. Переборов навязчивое желание вдохнуть запах чужих волос, альфа отстраняется и ускоряет коня.