Терновника шипы

'эпиграф' И кровавое преступление не обнаруживает себя так скоро, как любовь, желающая быть скрытой. — Уильям Шекспир

В его комнате пахло корицей и хвойными нотками. Я созерцал запылившиеся стеллажи с книгами: не нравится читать? Стол был убран, тетради и листы лежали на кровати. Больше всего меня удивили окна, панорамные: чтобы лучше видеть мир? Но в ответ он ничего не сказал. Лишь упал на кровать к каким-то чертежам. Я хотел узнать его получше и с каждой секундой всё сильнее и сильнее. – Почему ты молчишь? – Я люблю молчать. – Даже если тебе задают вопросы? – Некоторые вопросы не требуют ответов. – Хочешь быть загадочным? Латна, будь. – ЛаТна,.. - выделив букву «т», передразнил он меня. Я улёгся на кровать к нему и к чертежам, взяв парочку в руки. – Что это? Выглядит как здание Амф… – Отдай… не трогай их. Они ещё не закончены. – И поэтому их нельзя трогать? – Да. – Латна-латна, не трогаю. – Я отдал их ему в руки.        Тишина вновь поглотила всю комнату. Казалось, я даже мог её измерить, придя к этому математическими методами исчисления объёмов. Но сейчас это было не так важно, потому что я был рядом с ним. С ним всегда хорошо, будь то тишина или самый громкий смех. Раньше я думал, что в моей жизни никогда не случится любовь. Но как бы я не хотел бежать от подобных чувств, я всё равно позволил им глубоко врасти корнями в почву моего сердца. В нём мне нравилось всё: от ступней до самой макушки, внутренний мир этого человека, его голос и самые великолепные глаза… ох и «страданий» мне на голову выпало с этой любовью! Безответно и тайно влюблённый мальчик – я чувствую себя глупцом. А вы тоже себя так когда-нибудь чувствовали? Кажется, я совершенно не знаю, что мне делать дальше. Несмотря на то, что я осознал свои чувства к нему, лучше мне явно не стало. И я боюсь, что после признания, его отношение ко мне изменится. Я видел многих, кого отвергали, но также и тех, кого принимали. А кем буду я в этой истории: отвергнутым или принятым? Загадка, которую я вряд ли разгадаю, не попробовав рассказать ему обо всём, но страх потерять его заставляет меня мучиться в одиночестве, один на один, с этими мыслями и разрывающими меня изнутри чувствами. Чаще всего они согревают меня, но от них может бросать то в жар, то в холод… и кто знает, чем закончится сегодняшний день: моей депрессией или счастливой улыбкой из-за его сообщений, звонка или моих нелепых фантазий. – Слушай, Люм. – Да-да? – Почему мы влюбляемся? — Не знаю, Феликс,.. но мне известно кое-что об этом: мы чувствуем, что начинаем жить. Звучит абсурдно, знаю. Но я верю в это. Знаешь, когда я смотрю на звёздное небо, то внутри меня какая-то лёгкость и свежесть. Я счастлив. Но как только перестаю его видеть, возвращаясь в столь серый мир, понимаю, что мне трудно без него. Возможно, так и с любовью к человеку? Мы видим его. И этого достаточно, чтобы чувствовать себя живым. Для меня этот ответ показался слегка детским: сравнивать любовь к человеку с любовью к звёздному небу… это точно 20-летний юноша? Что ж, в этом и вся особенность этого человека. То философствует, как монах, то отвечает, как малое дитя, – да что с ним такое! Ещё и моё сердце заставляет трепетать. И как прикажешь мне дышать? Обычная схема «вдох-выдох» уже не работает. – Феликс? – Прости-прости, задумался… – О чём? О звёздном небе?! – Хэй! Не шути так, а-то иначе… – Давай! Что ты мне сделаешь, м? – Он повернулся ко мне и пошевелил пальцами около моих глаз. Я схватил его руку, но не смог ничего дальше сделать. – Не можешь? Мне поддаться? – Смеясь, он обратно повернулся. Ох, теперь его грудная клетка делает мне больно до такой степени, что уже хорошо. – Поддавайся сколько хочешь, а хвататься за твою руку я не перестану. Не упущу возможности подержать её, кожа такая нежная… – Не глупи, - Люмьер резко одёрнул руку. – Если бы это было глупостью, то я бы не делал так. – Не знаю… не знаю… дети в восемнадцать лет тоже бывают не слишком умными. – Аа, тафай, скажи, что это ты у нас самый умный! «Международник» с гуманитарного факультета! – Дразнить его одно удовольствие, поэтому я делал это очень часто. – Ах ты! Иди и пиши свои программы, аналитик! – Люм уверенно поднял брови. Я злостно сверкнул глазами в его сторону. Чтобы избежать знакомой ему участи, он быстро переметнулся на себя. – Хыы! Буду лучшим «международником» в твоей жизни. – И развернувшись ко мне, так широко улыбнулся. – Ты просто лучший. И без этого звания. – Ах-ха, считай, как хочешь! А я пошёл за чаем. – Сбегаешь? – Вовсе нет. – Да ты сбегаешь, признай это… – я кинул в него подушку. – Просто хочу чай! – Он улыбнулся, поймав руками мягкое круглое облачко и бросил его в ответ прямиком в мою грудь. – Не переживай. Кем бы ты не считал меня, я уже люблю тебя. – Я поднял бровь и ухмыльнулся. – Так ты чай будешь или нет? – Буду. Чай почти как смысл жизни. – Чёрный или зелёный? – Раз уж утро, то давай зелёный. – Пошли со мной, давай. – Иду я. – Положив подушку, я последовал за ним. Всегда бы так за ним шёл. Пить чай с ним одно блаженство. Тишина и никаких лишних звуков. По-моему, он слишком милый. Так, я веду блог влюблённого мальчишки или повествую ещё одну любовную историю? Ахх, так трудно.