28 год Эры Теней
В комнате приторно пахло цветами. Их сладость оседала в горле, текла по гортани вязкой патокой — и от этого в корне языка рождалась горечь, а в сонном разуме — неоформленная тревога. Она сглотнула, медленно перекатила голову по подушке. Под веками плясали оранжево-алые пятна, тело казалось вымороженным и чужим. Как и много раз до этого, в общем-то. Да, много раз… — Мастер, вы проснулись, — озвучил очевидное громкий мужской голос. Мастер поморщилась — в висках застучали медные молотки. — Вы многое пропустили. Горячие сильные руки поддержали её спину, и приторный запах усилился, оттенённый ароматом дорогого табака. Между обметённых губ вклинился край чашки. Прохладная вода полилась в рот, скользнула по уголкам вниз — к шее и ключицам, впиталась в одеяло. Мастер с усилием сглотнула, горло пронзили острые иглы боли. Она шевельнула губами. — Месяц, мастер, — отозвался всё тот же голос в ответ на незаданный вопрос, — я уже начал волноваться… Губы мастера изогнулись в слабой улыбке. Она вздохнула и медленно открыла глаза, тускло светящиеся жёлтым — в темноте комнаты это было отчётливо видно. Мужчина, седой и статный, помог ей сесть и заботливо поправил подушки. Мастер приподняла дрожащие руки, глядя на бледные ладони с уязвлённой задумчивостью. Скривилась, отчего её миловидное лицо обратилось отталкивающей маской. За зашторенными окнами залаяла собака, громко выругался пропитый голос. Мужчина дёрнулся, поджал губы, глядя на окно с укором. Мастер мягко коснулась его руки — широкой и горячей, с вызолоченной солнцем кожей. Прошептала: — Гнац… — Яник снова уснул в кустах, мастер, — виновато произнёс тот и хрустнул пальцами. — Я поговорю с ним. Мастер покачала головой, подняла взгляд к потолку — белому, с тонкой сеточкой трещин. В ушах стоял мерный гул, живот подводило от голода. — За-пах… Гнац вздрогнул, метнул испуганный взгляд к двери. Растянул губы в нарочитой улыбке: — Во дворце отыграли весенние балы, — голос его звучал уверенно и веско, точно Гнац и не пытался сменить неудобную тему, — из Совета новостей не поступало. Её Величество спрашивали о вашем здоровье и просили навестить, как вы проснётесь и окрепнете… Завтрак подадут с минуты на минуту. — Гнац… — А, и мастер Михаил оббил все пороги, мечтая о встрече с вами. За дверью спальни шаркнули, приближаясь, шаги, дверь бесшумно открылась. Мастер зажмурилась, прячась от хлынувшего из проёма света, отвернула голову к окну. — Ох, что ж вы тут сидите, в темноте-то, аки сычи? — захлопотала высокая — на голову выше Гнаца — женщина с подносом в руках. Фигуристая, румянощёкая, улыбчивая. С её приходом в большой спальне стало тесно и шумно, запахло молоком и варёными ягодами, перебивая тревожащий цветочный дух. На прикроватной тумбочке вспыхнула свеча. — С пробуждением, мастер Лаора! Что-то вы запозднились об этот год. Али твари проклятые не пущали? — Агнешка, не утомляй мастера, — проскрипел Гнац и расправил плечи. Похожий на карающего Духа, строгий, нестарый ещё — несмотря на серебрящуюся сединой голову, лицо его едва отметили морщины. — Да что ты говоришь, — всплеснула руками Агнешка и подбоченилась, — я, значит, мастера заботой утомляю! А ты своими извечными пра-авилами и собы-ытиями — нет? Ишь какой бла'ародный нашёлся. — Не ссорьтесь, — прошептала мастер и закашлялась. Спорщики тут же прекратили разговоры и захлопотали вокруг неё; Агнешка всплеснула руками и закрутилась около тумбочки, причитая о пыли, Гнац подал чашку с водой. Тени рисовали на их лицах кривые маски, воскрешая в памяти Лаоры минувший месяц. Чёрные дыры порталов. Пружинящий пол, невесомость, переливы света и тени, искажённые силуэты людей. Множество рук, касающихся плеч и волос, тянущих за собой; разноголосье, умоляющее её, зовущее — слова собираются в огромный ком и катятся-катятся-катятся, неразборчивые, пугающие, злые. Невыносимо. Раньше Лаора их понимала. Ещё какое-то десятилетие назад она различала каждую тень, видела в них отражения прошлого — светлые, тёплые, родные. Теперь она видела то же, что и другие — пустые глазницы, когтистые руки, неразборчивые стоны. Лаора боялась измениться — и это произошло. — Мастер, всё в порядке? — голос Гнаца — Игнация, верного дворецкого, служившего ещё отцу, — вырвал её из паутины воспоминаний. Лаора вздрогнула, вскинула на него полные слёз глаза. Ломко улыбнулась. — Конечно не в порядке! — тут же всполошилась Агнешка и, присев на край кровати, поднесла к губам Лаоры наполненную кашей ложку. — Бедная девочка, совсем оголодала в своём этом сне. Ещё и ты тут занудствуешь, спасу никакого нет. Та хотела возразить, но стоило открыть рот — как в него тут же запихнули ложку. Игнаций возражать даже не пытался — смотрел на них, улыбаясь одними глазами, и неосознанно гладил правый бок, вминая длинные пальцы в плотную ткань сюртука. — А вы молчите и кушайте, мастер Лаора! Ишь чего удумали — слушать этого старого мерзавца спросонья. Вот так, ложечку за Агну, ложечку за папу, за Их Величеств… От четвёртой ложки Лаора увернулась, фыркнула: — Полно вам, тётушка, я и сама могу… — Сама вы только гробить себя можете, — резко отрезала Агнешка, — видел бы это ваш отец!.. — Она осеклась. Вздохнула, сутулясь, поморщилась виновато. — Простите, я… — Для нас это тяжёлая потеря, — Игнаций шагнул ближе, положил руку на её плечо. — Но мы должны жить дальше, лорд Велен бы этого хотел. Лаора отвернулась от них, пряча равнодушие — смерть отца, равно как и его жизнь, никогда её не трогали.***
— Ах, что же вы не прислали вестника? — секретарь Совета всполошился, забегал глазами — мелкими и чёрными, точно у крысы, — по кабинету. Зашарил руками по столу, будто не видел стоящей перед ним чернильницы и стопки пергаментов. — Нужно срочно сообщить Совету, чтобы они… — …назначили нового дежурного, да, — закончила за него Лаора и приложила холодные пальцы к виску. — Я сделала это ещё декаду назад. Вы издеваетесь? — Но я, — секретарь застыл, хватая воздух широким ртом. Совсем молоденький — едва прошёл обучение у мастеров и сразу получил высокую должность. — Я… я не получал от вас вестника, мастер. — Разумеется, — сухо кивнула Лаора и дёрнула уголком рта — разговор её утомил, — ведь вас назначили в моё отсутствие. Мастер Конрадий должен был всё организовать. А теперь, — произнесла она с нажимом, — когда мы всё выяснили, могу я узнать то, что пропустила за месяц дежурства во снах? — Да, конечно. Секретарь выглядел потерянным. Он быстро собрал пергаменты с последними указами, заверенными Советом, поднял записи запросов от простых людей. Лаора давила в себе раздражение — мелкий, назойливый, медлительный. Кто вообще его в секретари поставил? Этот вопрос она собиралась задать Совету, но — не сейчас. Для начала стоило собрать как можно больше информации. Обоняния коснулся приторный цветочный запах, фантомный, как и заботливо подброшенная памятью картина: буро-зелёные повязки, гной и кровь, рвущаяся от малейшего касания кожа. Тихий стон сверху, задушенный, — чтобы не напугать, будто уже не поздно; стиснувшие столбик кровати пальцы — смуглые, сильные. Запах «лечебной» мази маскировал дух гниения. — Вот ваши документы, — пролепетал секретарь, и Лаора вскрикнула, отшатнулась от протянутой руки. Прикрылась нарисованной улыбкой, пролепетала: — Простите, задумалась. Да, спасибо. Секретарь выглядел испуганным, и пергаменты передавал ей с опаской. Будто Лаора — дикий зверь, который может кинуться на излишне резкий жест. Может, конечно. Только не будет. Она забрала пергаменты и вылетела из кабинета, едва касаясь пола каблуками. В коридорах Конклава, как всегда, толпились чародеи — мастера и ученики. Над головами витал многоголосый гул. Солнечный свет, падая сквозь витражи, красил серые стены и пол в яркие цвета. Лаора задыхалась здесь, в месте, которое помогла построить. Среди чародеев, которым указала, как бороться с «тварями изнанки». Бороться и проиграть. — Лаора! — Её окликнул звонкий голос, и из-за поворота вышагнула хрупкая девушка с накрытой белым платком головой. — Да хранят тебя добрые духи. Где ты пропадала всё это время? — Михалина, здравствуй, — отозвалась Лаора и нервно одёрнула юбку. Расправила плечи. — Я ходила по снам и едва не заплутала. Сама знаешь, как это бывает. — Тебе много раз говорили не рисковать, засыпая надолго вне Конклава, — вздохнула Михалина, глянула по-матерински укоризненно. — Добрые духи хранят лишь тех, кто и сам себя хранит. Лаора хотела сказать: нет никаких добрых духов, иначе я знала бы о них. Хотела добавить: и злых тоже нет, нет! Но она лишь улыбнулась Михалине, сладко-сладко — обоняния вновь коснулся фантомный запах — и безмятежно ответила: — Не беспокойся обо мне. Они обе услышали непроизнесённое «беспокойся о других».