Совет 0: сбегайте от проблем в космос
Лютик вообще-то никогда не хотел быть космонавтом. Просто так уж получилось. Лютик — или Юлиан Альфред Панкрац — родился в семье преуспевающих бизнесмена и бизнесвумен, которым ребёнок в общем-то совершенно не сдался. Но за деловыми и не очень встречами супружескую пару Панкрац то и дело спрашивали: не пора ли уже помимо работы обзавестись (потомством) наследниками? Да и государственное пособие по уходу за ребёнком было весьма неплохим. Лютик рос в богатстве, но не то чтобы в любви. Родители (словно он был очередным их подчинённым) заранее распланировали для него всю жизнь: рождение (даже месяц выбирали так, чтобы выпал обязательно на наименее загруженный по работе квартал), детство (в элитной школе с уклоном в юридическое образование), юношество (в элитном университете, где все всё равно закрывали бы глаза на его успеваемость, учитывая стоимость обучения), зрелость (на престижной работе в престижном небоскрёбе за широким кожаным креслом на колёсиках), ну и, похоже, смерть от инфаркта от сидячего образа жизни на работе лет этак через пятьдесят. Лютик с таким распорядком был категорически не согласен. Лютик вообще был человеком искусства, по его собственному скромному мнению. Так что так же, как он не сдался родителям, ему не сдалось всё это «красочное» будущее. Вот только музыкантом он не стал. Всё-таки, когда отец напрямую отрезал его от финансирования, пятнадцатилетнему гитаристу-недоучке Лютику не оставалось ничего другого, кроме как вернуться в отчий дом к отчим планам на себя. На счастье, к бизнесу у Лютика была хватка настолько отвратительная, что даже отец с матушкой вынуждены были признать, что если только они не хотели загубить всё, что по кирпичику собирали всю свою жизнь, то им придётся подыскать сынку другую жизненную стезю. Таковая нашлась. Когда Лютику — тогда ещё Юлиану — было лет десять, популярность начали набирать межпланетные перелёты. Когда Лютику было двадцать пять, путешествовать стали уже между галактиками. Каждый космонавт становился фигурой знаменитой и уважаемой, а чего ещё могли пожелать своему чаду богатые и успешные родители (разумеется это мечта каждого родителя — сбагрить своё любимое чадо в космос). Лютик, недолго подумав, согласился пройти дорогостоящие курсы (он тогда ещё не думал даже, что его каким-то образом возьмут). В обмен на два года предварительного обучения в консерватории, конечно же. Так что Лютику было уже почти тридцать, он всё-таки освоил музыкальное искусство, получил диплом инженера-конструктора, и последний год своей жизни он провёл на шаттле, держащем курс в другую звёздную систему. И всё бы ничего (даже вполне сносно), но отношения с другими космонавтами не клеились. Лютик себя не обманывал: он был весьма шумным. Он много говорил, часто начинал бездумно напевать за работой, заполонял эфир своими никому не нужными замечаниями и комментариями. В общем, остальному экипажу за всё время полёта он порядком надоел. Они спрятали его гитару на складе, периодически отключали его от общей сети, да и вообще вели себя по-свински большую часть времени. Лютик их тоже не особенно любил. Особенно Вальдо. Этого индюка он особенно не любил. В частности, потому что им приходилось делить общую комнату и список заданий. Продолжаться в таком темпе не могло, потому как от слаженности работы команды зависело состояние корабля (а значит и жизни экипажа), поэтому Лютик постепенно прекратил подбешивать своих коллег одним своим присутствием и вместо этого просто принялся брать больше заданий. Лютик не был аки каким инженером, в конце концов, он и сам до сих пор не верил, что попал в экипаж одного из самых перспективных проектов по космической колонизации. Однако и задания экипажа не были слишком сложными: всем математичным и важным занимались компьютеры, людям только требовалось поддерживать всё это в рабочем состоянии. И Лютик вполне мог с этим справиться, поэтому вместо того, чтобы вновь сидеть в тишине в столовой, когда весь остальной экипаж игрался в гвинт или рассказывал истории, пришедшие из дома (электронная почта Лютика редко пополнялась чем-то кроме наивных детских писем, которые раз в пару месяцев приходили им всем от различных детских домов или даже школ), он отправлялся делать задания. Лютик иногда размышлял о том, что дорого бы отдал за то, чтобы быть очередной Люси десяти лет или Бэном шести лет, для которых полёт в космос был мечтой всей их короткой ещё жизни, и которые ещё пока знать не знали, что жизнь была той ещё стервой. У Лютика же не было особых мечт или стремлений, друзей, видимо, тоже, все его отношения были скорее кратковременными интрижками по обоюдному согласию (кто в здравом уме отказал бы будущему космонавту, да и к тому же такому симпатичному?), а семья Лютика (да и пренеприятнейшая родня чуть более дальнего родства), похоже, забыли о нём в то же мгновение, как их шаттл оторвался от земли, не намереваясь вернуться в ближайшие десять лет. Два года на полёт к месту назначения, шесть лет в колонии и два года на полёт обратно (если они выживут и изъявят такое желание). У Лютика желания возвращаться как-то не находилось. В общем, был только Лютик, экипаж, который его на дух не выносил, и бескрайняя космическая тьма вокруг (которая, между прочим, послужила бы наилучшим вдохновением, если бы Лютику только удалось найти свою гитару). По крайней мере, пока однажды не пришло сообщение от ближайшей населённой космической станции, что к ним прибудет дополнение в лице пяти человек. Тогда-то всё и изменилось.Совет 1: при встрече кормите голодных детей
Лютик был взбудоражен. Всё утро он пытался привести причёску в идеальный вид (что было не так-то просто, поскольку занимавшийся ранее его стрижкой Руперт едва не оставил его с бритым виском, что, возможно, было бы стильно, но не с лицом Лютика), а потом до блеска вычистил шлем своего ярко-жёлтого скафандра (сам скафандр полноценной чистке не подлежал с тех пор, как Лютик по неосторожности и с подачи Вальдо облил себя ракетным топливом) и принялся разглядывать своё отражение в иллюминаторе — самое важное, как всегда говорила матушка, произвести первое впечатление. Иначе второго может просто не быть. — Прекращай кривляться, Панкрац, — окликнул его Вальдо Маркс с ехидной насмешкой. — Это не свидание. Лютик едва сдержал себя, чтобы по-детски не показать язык (или не совсем по-взрослому — неприличный жест рукой), и лишь презрительно, как ему показалось, парировал: — Уж тебя-то свидание в любом случае не ожидает. Вальдо, как Лютик отметил ехидно, выдержки явно не хватило: от жеста он не удержался. Весь экипаж собрался в столовой. Капитан в своём абсолютно чистом (Лютик даже завидовал — его-то жёлтый скафандр то тут то там покрывали пятна химикатов и машинных масел даже в лучшие времена) белом скафандре лишь подпирал спиной стену и делать что-то не собирался совершенно, даже при том, что они каким-то образом потеряли связь со станцией, откуда должен был прилететь транспортный корабль. Вальдо ярким розовым пятном привычно маячил возле автомата с кофе и весело переговаривался с другими. Кто-то протяжно зевал, кто-то потягивался, и только дежурный (и на том спасибо) занимал пост возле компьютера и раз в пару минут на пробу отправлял сообщения на станцию. Станция продолжала молчать. Лютик размышлял над тем, насколько этично было бы сесть за еду. Пустой живот был плохим товарищем этике. Транспортный корабль уже должен был прибыть час назад. Наконец, спустя ещё полчаса (не)напряжённого молчания, капитан неожиданно обратил своё внимание на оживший коммуникатор. Лютик ещё даже не расправился со своим завтраком, когда капитан заговорил: — Панкрац. — Да? — отозвался он с кашей во рту (буквально). — Встреть новоприбывших и приведи их сюда. Лютик оглядел своих коллег по цеху, что уже сели за очередную партию в гвинт, и подавил желание буркнуть «почему я?». Если бы приказывал не капитан, то Лютик бы и пальцем не шевельнул, пока не доел бы свой честно заслуженный завтрак. Но субординацией в космосе не пренебрегали никогда. Даже если хотелось. — Ладненько, — отозвался он. По крайней мере, он самым первым увидит новичков. В шлюзе Лютик обнаружил лишь четыре фигуры вместо пяти, да и одна фигура была строго говоря скорее фигуркой. — А чего вас только четверо? Кого-то съели по дороге? — спросил он вместо приветствия. Красный, тёмно-бардовый и чёрный скафандры уставились на него. Фигурка в чёрном скафандре уцепилась за руку ближайшего из них и глупо хихикнула. Лютик вдруг понял, что просто стоял и шутил свои шуточки, но всё ещё не активировал механизм шлюза, чтобы они могли пройти, и тут же поспешил исправиться. — И, эм, добро пожаловать на борт? — По дороге никого не съели, — отозвалась фигурка в чёрном, когда они вошли, и задорно засмеялась. Остальные космонавты лишь молча кивнули ему, не утруждая себя комментариями. Грубо. — Я, кстати, Лютик! — добавил он, протягивая руку ближайшему прибывшему. Чёрному, которого так и не отпускала маленькая фигурка. — Геральт, — глухо отозвался тот. Руку пожать он даже не попытался, хотя и проследил за ней взглядом как-то слишком внимательно. Лютик вздохнул и неохотно опустил ладонь. — А ты? — тут же обратился он к ребёнку, улыбаясь и пытаясь не унывать раньше времени. С детьми он, конечно, не то чтобы ладил, но со взрослыми как правило было даже сложнее. — Цирилла, — отозвалась девочка неуверенно. Лютик кивнул ей, а затем выжидающе уставился на двух оставшихся. — Ламберт, — буркнул красный. — Эскель, приятно познакомиться, — монотонно, будто по заученному, проговорил последний, слегка нервно перебирая пальцами по воздуху перед собой. — Приятно. А теперь пойдём к остальным, ладно? — вновь улыбнулся Лютик: он всё ещё не терял надежды, что подружится с новичками. В конце концов, он был самой приятной личностью на борту (по его собственному скромному мнению). Геральт резаными фразами доложил капитану о том, что на космической станции произошёл сбой системы коммуникаций (что было на самом деле не такой уж редкостью), поэтому они и не могли связаться. На вопрос о том, что случилось с пятым ожидаемым человеком, Ламберт ответил вместо Геральта (и в довольно грубой форме), что тот оказался самым настоящим идиотом (допустим, ради сохранности невинной головушки присутствовавшего ребёнка, он сказал это именно такими словами) и чуть не угробил весь корабль разгерметизацией люка. — А что с ним-то самим стало? — спросил заинтригованный Лютик, когда стало ясно, что никто больше не спросит. — Улетел, — с (абсолютно непонимающим происходящего вокруг коварства судьбы) детским вздохом сожаления ответила Цирилла. — Прямо в космос. Мы его даже совсем не успели достать. Ни ногу, ни руку. Улетел весь. Ну, по крайней мере, у девочки не было по этому поводу эмоциональной травмы. Лютик сам вряд ли так спокойно пережил бы то, что прямо у него перед глазами кто-то улетел в космос. Разве что, может быть, если бы это был Вальдо. Это он определённо пережил бы. Он бы даже рукой помахал на прощание. Вальдо, кстати, за его спиной тут же принялся шептаться: — Погодите, она сказала ногу? Они пытались ловить его за ногу? И что значило весь? Капитан подобными вопросами не задавался (очевидно вообще не считая ребёнка за кого-то, к чьим словам стоило бы прислушаться) и просто поочерёдно назвал членов экипажа (Лютик поморщился на привычное «Панкрац»), а когда спросил новоприбывших, те, под удивлённым взглядом Лютика, тоже назвались совсем иначе — короткими безличными фамилиями — видимо, кроме Лютика, они своих имён никому называть не спешили. И это совершенно точно, грело душу. После ещё нескольких обменов ничего не значащими фразами капитан распустил экипаж, а Лютику (ожидаемо) поручил провести новичкам экскурсию. Сам удалился на мостик. Видимо, смотреть в бескрайние дали космоса, потому что больше там делать было нечего. — Пап? — потянула Геральта за широкий локоть Цирилла, осматриваясь по сторонам. Лютик не знал, что она ожидала увидеть, ведь кроме него, Геральта, Ламберта и Эскеля рядом никого не было. — Не сейчас, — ответил мужчина, осторожно отцепив её пальцы от себя. — Нам нужно тут осмотреться. — Но я голодна, — воспротивилась девочка. Все трое мужчин странно на неё посмотрели, потом ещё страннее, но уже на Лютика. Как будто это он тут единственный знал, что можно было делать с голодными детьми. Лютик тяжело вздохнул, проклиная отсутствие на борту женщин, и принялся рыться в своём рюкзаке. Что-то же ведь должно было быть (не мог же Вальдо всё стащить, в самом деле)? Ага, так и есть. Шоколадный батончик. Помятый, конечно, но сойдёт. Лютик резко поднял голову и едва не столкнулся нос к носу с Ламбертом. Ему почудилось на мгновение, что глаза того были не карими, как ему вначале показалось за затемнённым стеклом шлема, а какими-то желтоватыми, хотя, скорее всего, это просто был блик какого-то из датчиков — так что Лютик просто решил не забивать себе этим голову. — Воу, можно и не стоять так близко, так и напугать можно, — запричитал Лютик, обошёл его по дуге, как назойливое препятствие, и наклонился прямо перед девочкой, — вот, держи, дорогая Цирилла. Она посмотрела недоверчиво на батончик в его руке, потом на отца, потом снова на батончик и облизнулась (какие-то у неё были острые зубки, или у всех детей так? Лютик не особо разбирался в этом). — Возьми и перекуси пока, — подбодрил её Лютик, когда от Геральта не последовало никаких возмущений. — Сейчас я проведу экскурсию — это всё-таки часть протокола, да и вам самим потом будет проще — а после этого мы вернёмся в столовую, и я распечатаю парочку готовых обедов, хорошо? — Ладно, — сказала Цирилла, она всё ещё казалась неуверенной, но батончик из его рук забрала. — Вот и хорошо! — лучезарно улыбнулся Лютик. — И можешь звать меня Цири, — сказала она и улыбнулась в ответ. Лютик, смущённый этим, тут же затараторил, как это с ним обычно бывало (к счастью, никто из его собеседников не пытался остановить этот поток речи): — А теперь, пожалуй, направимся в хранилище. Одно из моих любимых помещений! Несмотря на название, хранится там мало что, почти всё, что не требует постоянного использования, например, большая часть личных вещей, хранится на складе, а здесь только самый минимум, поэтому тут удобно засесть в тишине, чтобы заняться каким-нибудь сугубо личным делом. Так что если дверь закрыта, то лучше не стучите, поберегите свою психику…Совет 2: по возможности заводите друзей
Цири пристрастилась к шоколаду. Обычную еду она ела, как птичка, едва клевала, но зато шоколад съедала в весьма шустром темпе. Лютик даже начал беспокоиться. Матушка ему в детстве всегда запрещала столько сладостей, хотя никогда не объясняла почему. Но какая-то же причина для этого должна была быть? Возможный кариес, например. Хотя у Цири были совершенно здоровые (хоть и странно заострённые) зубки. — Я тебе говорю, — пытался вразумить его Вальдо (да кто его вообще будет слушать), — эта девочка меня пугает! Лютик оглянулся: Цири сидела на коленях присмиревшего Ламберта и рисовала единорога пальцем в его планшете. Она так очаровательно увлеклась, что даже высунула кончик языка — привычка Лютика, между прочим. Он вновь повернулся к Вальдо. — Цири — просто очаровашка! — возразил Лютик. — Что с тобой не так? — Это с этим ребёнком что-то не то, — продолжал гнуть свою линию Вальдо (Лютик и ушёл бы уже от этого разговора, да вот только клептоман-Маркс должен был вернуть ему плоскогубцы), — когда я сегодня пытался забрать батончик из той кучи, что она сложила перед собой, я чуть не лишился руки! Лютик, не пересилив себя, громко расхохотался, а после провозгласил на всё помещение: — Великий Вальдо Маркс не сумел отобрать у ребёнка конфетку, а теперь не может примириться с поражением! — Лютик уже едва ли не хрюкал от смеха, давно его так ничто не веселило. К его смеху присоединились почти все в комнате. Ламберт вообще смеялся едва ли не громче всех. Эскель коротко улыбнулся. А Геральт… возможно смеяться физически не умел, поэтому к нему запросы изначально были низкими. Лицо Вальдо почти тут же побагровело, он распахнул рот, будто рыба, которую выбросило из течения, подбросило над рекой, а потом шмякнуло с размаху о берег. Лютик засмеялся ещё сильнее от воображённой картины. — Да как… Да что! — только и выдохнул Вальдо, а потом молниеносно умчался из помещения. Вместе с плоскогубцами, чёрт бы его побрал. Лютик, всё ещё посмеиваясь, плюхнулся на место между Ламбертом с Цири на коленях и Геральтом, который всё ещё сохранял привычно-каменное выражение лица. Цири как раз закончила рисовать и радостно сунула планшет перед Лютиком: — Ну как? — спросила она. — Хм, — ответил Геральт, заглядывая Лютику через плечо. — Чудесно! — провозгласил Лютик, вглядываясь (в детских рисунках он не понимал ни черта). — Хотя на твоём месте я не рисовал бы внутренности единорога наружу. — Почему? — спросила она и нахмурилась. — Ему так бегать неудобно будет, — указал он. Цири промычала что-то невразумительное, но согласное, а потом вновь утянула себе планшет. После обеденного перерыва Лютик направился чинить провода в кладовую, потому что свет там давно уже барахлил, а желающих заняться починкой не находилось. Плоскогубцы отыскались у Геральта, поэтому Лютик был избавлен от необходимости втихаря обыскивать вещи своего соседа. — А вы вообще чем-нибудь на корабле занимаетесь? — спросил он между делом у Геральта. Эскель, Ламберт и Цири сидели на полу неподалёку на коленках и не двигались. Геральт упомянул, что они занимались медитацией. Лютик ответил тогда, что ему всегда нравился буддизм (Лютик о буддизме не знал ничего, но там, наверное, должны были медитировать?). — Нет, — ответил Геральт и прищурился. — Ну, этим вы не отличаетесь от большей части экипажа, — усмехнулся он. — Кэп опять забыл отправить файлы с заданиями? Геральт нахмурился, а потом как-то неуверенно кивнул. — Ну вы можете ходить со мной, я всё равно выполняю большую часть мелкой работы, до которой ни у кого руки не доходят, — протараторил Лютик. — Вы, конечно, итак это делаете, ходите за мной в смысле, но я не против. Если что. Просто подтверждаю. Да. — Ты нравишься Цири, — сказал Геральт, — а ей тяжело в этих перелётах, она плохо спит. Лютик не очень следил за ходом мысли собеседника, но такова была его жизнь. — Я мог бы спеть ей колыбельную, или сыграть на гитаре, — а потом он одёрнул себя, — только гитары у меня больше нет. — Почему? — Кто-то… спрятал её на складе, — пожал плечами Лютик изо всех сил пытаясь скрыть, как сильно его это задевало. — Или не на складе. Но по-другому я бы либо её уже нашёл, либо они выкинули её в открытый космос, а я даже думать об этом не хочу. Моя бедная девочка! — Зачем им это делать? — вновь нахмурился Геральт. — Потому что они от меня не в восторге, — предложил Лютик, — им кажется, что я слишком шумный и громкий, и… — Не больше остальных. — Эм, что? — Я говорю, что ты шумный не больше остальных, — разъяснил Геральт. — Ой, Геральт, ты слишком добр, — Лютик ухмыльнулся, мигом согнав с себя хмурый настрой. Для Геральта это, действительно, был комплимент. Вот только Геральт не закончил говорить (хотя выглядел так, будто каждое новое слово ему из себя выходилось выдавливать через силу): — Цири ты нравишься и ты угощаешь её шоколадом. Ламберт считает, что некоторые из твоих шуток смешные. Эскель думает, что ты очень старателен. Ты добр к нам, хотя и не обязан. Поэтому я найду твою гитару. А потом Геральт отнял отвёртку у Лютика, отвернулся и принялся самостоятельно вкручивать оставшиеся винты. — Геральт! — Лютик совершенно точно расчувствовался, в таком настроении он бы мог написать сонату. Или две. Как же давно он не музицировал! — Ты теперь мой самый-самый лучший на свете друг. — Хм, — ответил Геральт. На следующее утро Лютик (под недовольным взглядом Вальдо) радостно настраивал свою дражайшую гитару. Его девочка была всё так же прекрасна, как и при их последней встрече, когда Лютик нашёл её этим утром прислонённой к кровати. Правда, на верхней деке было маленькое красное пятнышко. Кетчуп наверное? На перекличке в тот день они не досчитались Симмонса, но тот и в лучшие дни бывало запирался где-то со своим портативным компьютером и днями не вылезал. Так что никто особо не удивился.