Alone? No

Телефон вибрирует в кармане и Джинен, нехотя открывает глаза. Спина и ноги затекли, задница онемела, Джебом спит у него на руках. Они все еще на полу, в обнимку, уперевшись об кресло. Вчера не говорили толком, просто молча обнимались и целовались. Ему хотелось многое сказать, но он чувствовал, что сейчас лучше просто обнять Джебома. — Алло? — Джинен косится на экран, говорит тихо, в сам динамик, обнимая Джебома за плечи, пока его голова лежит на груди. — Джинен, как работает эта чертова штука? Она работает вообще? — Вы о чем? — у начальника странная манера общения, он говорит так, словно люди умеют читать его мысли. — Программа твоя с номерами. Мне она нужна, но она не работает. Давай, приходи, отпущу пораньше. — Су Дон еще что-то бурчит и отключается. Шесть утра? Серьезно? Ладно. Джинен отбрасывает телефон обратно на пол, обнимая парня уже двумя руками, потому что он начинает шевелиться. Поза у него тоже не из приятных. Сидит на коленях Джинена, обнимая за шею. — Ммм… доброе утро? — Джинен соврет, если скажет, что не покрылся мурашками от этого сонного и мягкого голоса. Так хотелось услышать его именно таким целый месяц. Каждый день. — Доброе. — Он целует в макушку, прижимая к себе, пока Джебом выпрямляет ноги, уже ложась на Джинена полностью. — На работу? — Джебом ловит одну его ладонь у своего лица и переплетает их пальцы, прижимая к щеке. — Я вернусь раньше. Будешь дома? — Я подожду тебя. — Хорошо. Прощаться совершенно не хочется. Особенно после того, как опять смогли почувствовать друг друга. Джебом провожает почти к самому участку, целует мягко в губы и вопреки ожиданиям Джинена, идет в дом Марка. Нужно попросить отца разобраться с больницей, а то он вчера сбежал и его наверняка уже все ищут. — Ну что тут у вас? — Джинен приходит на работу, где только он, начальник и работающий компьютер. — У нас заявление о телефонном мошенничестве. Вот эти номера нужно проверить, но эта чертова машина… — Су Дон тычет пальцем в экран, от чего там появляются расплывчатые круги. — Спокойно. Для начала, это не та программа. К восьми приходит Джексон. Они пьют кофе, Джексон через силу пихает свои сэндвичи, узнав, что Джинен тут с шести утра и точно не завтракал. Новое дело начальник поручил им, и работа наконец стала в радость. Ближе к обеду, обзвонив всех потерпевших, Джексон и Джинен спорили в приемной о том сколько кто выпил. — Ну в сумме только ты вылакал две бутылки по полтора литра! — настаивал Джексон. — Хочешь сказать, что я один выпил три литра? Я тебе конь что ли? — Конь, не конь, но нажрался ты конкретно. Помнишь хоть как плакал и просился к Джебому? — Заткнись. Конечно, он помнил, не в дораме же. И да, больше он пить не будет. Ну или не в таких количествах. Как это его еще не тошнит, загадка века. Хотя... может, Джексон просто наврал, что вероятнее всего. Он выпил всего пару рюмок и уснул. Вот. Так и было. — Кстати, ты Марка домой провожал? — Что за ухмылка? — Джексон бросает в него кусочком стикера, Джинен уворачивается, отъезжая на стуле. — Просто интересно, что там у вас. — А что у нас? — Так я тебя спрашиваю. — Джинен подъезжает обратно, толкая парня кленом, потому что он делает вид, что отчет очень интересная штука сейчас. — Мы друзья. И всего ими будем. Все понятно? — Джексон хочет поменять тему, ему неловко, побольше от того, что он сам до конца не мог сказать, какие у них отношения. Целоваться с друзьями это как-то не по-дружески, но и не поцеловать его он тоже не мог. Да и если, опять напившись, Марк будет рядом, то… то это может повториться. Айщ! — Если что, я могу тебя выслушать, не надо быть таким ежиком. — Джинен сжимает его плечо, улыбается, когда Джексон кивает ему. — А у вас как? Все нормально? — Мы еще не говорили, но, думаю, теперь да. — В смысле не говорили? Чем вы всю ночь занимались? А… — Да нет! — Да или нет? Они смеются, толкаясь и бросаясь бумагой. Джинен уворачивается от его рук загребущих, но ударяется головой об компьютер, и все же, Джексон ловит его, обхватив за шею, и прижав к себе. — Ну, не плачь, маленький! — Сам ты маленький! — Привет. Им приходится перестать дурачиться, так как в приемную заходят люди. Джинен делает вид, что ничего такого не было и он вел себя прилично. Но увидев Ли Рима и Хису он расслабляется и улыбается им. — Привет. — Я… — Хису топчется на месте с коробкой, обмотанной желтой цветастой тканью, она смущается, опускает глаза, немного краснеет, поэтому Ли Рим, мягко приобняв, говорит за нее. — Хису сделала для вас мочи. Клубничные, лимонные и ванильные. — Ох, спасибо, Хису. — Джинен подходит к ней, забирая коробку. На секунду она смотрит на него, кивает, потом опять опускает взгляд, цепляясь за папу. — Спасибо, Джинен. Это она хотела сказать. И от меня тоже. — Ли Рим не выглядит больше таким странным, как раньше. Возможно, через пару месяцев он опять начнет всех сватать с Хису, но пока у него все хорошо и с умершей женой по телефону он больше не говорит. — Все в порядке. Это моя работа. Спасибо, что помогли в расследовании. Они жмут друг другу руки, Ли Рим с Хису уходят. Джинен стоит с коробкой и тупо улыбается. Одно из преимуществ его работы именно такое. В ней много минусов: стресс, опасность, ненормированный график, наконец, но то, что он чувствует, когда все решено, когда обвинять больше некого, стоит всех усилий и всех нервов. — Джинен! — Хису врывается в приемную, словно забыла что-то важное. — Да? — Передай Джебому, что я его люблю! Очень сильно! И мочи тоже ему передай! Все, пока. — Так же быстро она убегает, а Джинен переводит взгляд на смеющегося во весь голос Джексона. — Чего? — Видел бы ты сейчас свое лицо. Ахахаха. Отпускают около шести. Джинен пишет смс что идет домой, но по пути заходит в кофейню. Нет, он не откладывал разговор, просто готовился. Первый снег хрустит под ногами, ветра больше нет. Джинен добирается домой в сумерках, останавливаясь у калитки. Джебом сидит на лавке, рисуя носком кроссовок узоры. Он не может заставить себя войти в дом. — Замерз? — Джебом о чем-то усердно думал, поэтому вздрогнул от голоса Джинена. — Нет. Хорошо так. — Он встает с лавки, подходит ближе, обнимает за шею, заглядывая в глаза. — Прогуляемся? — Хорошо, оставлю только это и переоденусь. — Я тут подожду. Джинен хотел было возразить, но все же кивнул. Они еще успеют войти внутрь вместе. Джебом пьет свой кофе, держит Джинена за руку. Они не идут куда-то целенаправленно, просто гуляют вдоль улицы, заворачивают на набережную и молчат. Тишина не тяготит, они собираются с мыслями, потому что поговорить нужно, нужно многое обсудить. Но говорить пока внутри нет спокойствия Джебом не хочет. — Хочешь кушать? — Джинен обнимает со спины, они у самой пристани, на небольшом бетоном выступе. Джебом гладит его ладони на своем животе, раскачивая в стороны. Они совсем недалеко от того ресторана куда ходили на свидание. — Нет, а ты? Точно, ты так и не поел после работы. — Джебом поворачивается к нему лицом, мягко целует в губы, — извини. — Я не голоден. Но можешь еще раз поцеловать. Джебом улыбается, целует его, поглаживая шею. Он сильно скучал по этому. Очень сильно. Порой, ему казалось, что задохнется, если Джинен не обнимет его сейчас. Казалось, что вдохнуть в него жизнь можно только губами Джинена. Это пугало, поэтому Джебом и закрылся один в больнице. Сколько бы людей не было рядом, он всегда был один. Разве что в детстве, когда мама была еще жива, он тоже был жив рядом с ней. Возможно, эта потребность быть с кем-то в нем осталась с детства, вернее после того, как оно закончилось. Он целует его мягко, но временами срывается и жадничает, пытаясь как можно глубже, как можно ближе, сильнее, так словно он попадет внутрь Джинена и навсегда там останется, прячась. Но это несправедливо. Особенно по отношению к тому, кто так дорог. — Пошли домой… — Джинен перерывает их поцелуй, любуясь красными губами, появляющейся туманностью в глаза, так что опять приближается к губам, — не могу уже тут стоять. — На самом деле, я хотел пойти кое куда, и… проверить. Можешь пойти со мной? Потом домой, обещаю. — Конечно. Джинен не спрашивает. Он догадывается, куда они могут пойти. Крепко держа руку друг друга они переступают через ворота кладбища. Джебом не знает, где Сари, поэтому Джинен ведет его сам. Темно, приходится прищуриваться чтобы найти нужную ячейку. Ее прах поместили в настенный ящик. Тут даже есть цветы. Но все равно, по сравнению с другими, он выглядит пустым и заброшенным. Джебом отпускает его руку подступая чуть ближе. — У тебя есть бумага? Хоть немного? — Должна быть… — Джинен ищет в бумажнике, находит визитку с одной стороны полностью белую, и протягивает парню. Зачем ему это спрашивать не хочется. — Только это. Достав с кармана карандаш, Джебом прислоняет визитку к стене и минуту старательно выводит каждую букву. Наконец, Джинен понимает. Во всех ящиках есть слова. Их нет только у Сари. Кто-то благодарил, кто-то безмерно скучал и страдал от этого, кто-тот обвинял за уход. Джебом открывает незапертую стеклянную дверь и упирает об урну визитку. «Спасибо, что ушла» — Я думал, что с ума сойду тогда. Так страшно было. Джинен подходит к нему и обнимает со спины, находя его пальцы, переплетая со своими. — Ты справился. — Я… не выбирал это. Ты знаешь же, что я выбрал. Я тут, потому что хочу быть с тобой сильнее чем умереть. В той комнате вдруг стало так много призраков. Воспоминаний. У меня кружилась голова и заканчивалось дыхание, я слышал, как Саманта звала меня, плакала, смеялась, и это были адские звуки для меня. Но потом пришел ты. Это было как… ну знаешь, все время мечтать о голубом небе, но никогда не выходить на улицу. И тут, крыша с дома слетает, ветер трепет волосы, глаза слезятся от того, насколько же прекрасно это чистое, яркое, без единого облачка небо. А потом, тот самый ветер вдруг опять меняет курс, накидывая крышу обратно. И страшно уже от другого. Страшно опять не увидеть неба. Но вместе с тем не мочь ничего сделать, не мочь никак себе помочь. И стоишь так, давишься слезами, а в какой-то момент приходит озарение. Дверь-то не заперта. Ты можешь выйти наружу. И если бы ты не звал меня, я бы не вышел. Просто… — Джинен сильно кусает щеку изнутри, ему уже больно, но более от того, что Джебом начинает плакать, тихо, без всхлипов, но слезы капают им на руки. — Если ты мне дашь возможность извиниться, и искренне примешь мои извинения, то я все же скажу тебе, что… мне понравилось жить. Ты не должен чувствовать ответственность за это. Если мы когда-нибудь расстанемся, ты не должен переживать, что мне будет плохо. Я, конечно, буду странно себя чувствовать первое время, но умирать я больше не хочу. Я хочу жить с тобой каждый день пока могу, пока ты этого хочешь. Я хочу так многому у тебя научиться, хочу научиться быть таким же открытым как ты, и любить тебя еще сильнее тоже хочу. Поэтому, если ты простишь меня, я буду стараться ради нас усерднее и каждый день. — Джебом, перестань так говорить. Ты ни в чем передо мной не провинился. — Все же, он плачет. Джебом поворачивается, берет лицо в ладони, смахивая слезы, и просит не только словами. Он очень просит простить его и позволить двигаться дальше. — Просто скажи это. Я хочу знать. — Джебом. — Он набирает полные легкие, набирается смелости и смотрит в глаза. Его, такие же блестящие, немного размыты, от чего Джебом плывет в его глазах. Но Джинен моргает несколько раз, чтобы видеть четче. — Я прощаю тебя. За все. Теперь ты мне ничего не должен. Хорошо? — Хорошо, — Джебом улыбается сквозь слезы. Самой искренней улыбкой, от которой жмет в сердце. Ему так нужно было чье-то прощение, чтобы отпустить прошлое со всеми его ошибками. Получить прощение от Джинена, это как пообещать больше никогда так с ним не поступать. Услышать это, это словно «ты ни в чем больше не виноват». Услышать это — это облегчение. Он обнимает крепко за шею и шепчет «спасибо». Джинен в ответ прижимает к себе, обхватив за талию. Ему еще никогда не было так сложно жить с человеком, словно каждый день на американских горках, но вместе с тем, он никогда не был так счастлив, потому что этот человек тоже счастлив. Моменты счастья быстро заканчиваются, стираются и забываются. Странно, но обиду мы помним дольше и переживаем ее тоже дольше. Но в какой-то мере, это выбор самого человека. Ты можешь вечно выбирать страдать, закрываться, обижаться, а можешь в один день переключиться на небо. Оно всегда с тобой. День — ночь. Так почему бы не выбрать день? Джебом уже выбрал, а Джинен обещает ему делать каждый его день самым светлым и теплым. — Хочешь покажу еще кое-кого? — шепчет Джебом, успокаиваясь в его руках. — Маму? — Да. Кьюнг Сун похоронена в третьем ряду кладбища. Такой же треугольный памятник, как и у всех, только у нее полно белых цветов, на них даже снега нет. — Папа приходил. — Джебом улыбается, садится на корточки, поправляя цветы. Джинен тоже садится, мысленно здороваясь с тем, кого так долго пытался защитить и раскрыть правду. Здравствуйте мама Джебома. Рад с вами повидаться. — Ты бы ей понравился. Очень. Спасибо за него. Уверен, все то светлое и доброе у него от вас. Он вырос хорошим человеком, и я обещаю заботиться о нем. — Мама хотела поздравить меня и папу с новым годом по корейскому телевидению, но не вышло. Это было что-то типа нашей общей мечты. Мы верили в это все втроем. А сейчас эта идея кажется такой бессмыслицей. Словно она хотела, чтобы мы ее больше любили, потому что она будет транслироваться по тв. Хах, мы были так глупы. — Зато у вас была мечта. Это тоже дорого стоит. Никто же не знал наверняка получится или нет. —Думаешь? — Да. Они сидят еще некоторое время смотря на памятник, на выгравированную запись «Ну не поразительно ли, как жизнь всегда… как бы это сказать… поглощает смерть», прощаются молча и уходят. Они идут домой, держась за руки, на лицах легкая улыбка, у Джинена даже ресницы слиплись от мороза, но внутри у обоих приятная тишина и спокойствие. В какой-то степени они знают, что будет дальше, в какой-то степени, они сами будут двигаться вперед, создавая то, чего хотят. — Кстати. — М? Опять пошел снег. Маленькие, пушистые, словно лепестки крошечного цветка падали с неба прямо на лицо Джебома, прятались в ресницах. Джинен убирает их, целуя. — Так как мы решили, что будет, если мы гипотетически расстанемся, я хочу теперь знать, что будет, если мы не расстанемся. — М? — Джебом не до конца понимает, пропуская его первым в калитку и закрывая ее следом. — Ну вот представь. Прошло пять лет. Мы все еще вместе. Что тебе первым приходит в голову? — Джинен открывает дверь в дом, Джебом проходит, на ходу снимая куртку и все так же хмурясь. — Во-первых, хм… — Джинен включает свет и Джебом на минуту засматривается на комнату. Он скучал по этому запаху, по этой кровати, по этим гирляндам, которые сам цеплял и даже по этой фоторамке, которую кто-то повесил вместо него. Так странно находиться тут после всего. Джебом льнет ближе к обнявшему его парню, обнимая руки на своем животе. — Я честно не знаю, что тебе нужно. Но если ты объяснишь, я постараюсь… — В смысле? Что мне нужно? — Джебом сказал это без малейшей насмешки, более того, он был действительно заинтересован услышать ответ. Джинен вздыхает, поворачивая его лицо к себе, чтобы заглянуть в глаза. — Ты действительно думаешь, что у меня где-то есть список предпочтений для идеального типа? — Да. — Ладно. Будет тебе список. Джинен отпускает его и идет к столу. Садится, достает чистый лист и ручку, сосредотачиваясь полностью на том, что делает. — Ты чего? Обиделся? — Джебом, убрав курточку с пола, подходит ближе, усаживаясь на стол. — Нет. Пишу тебе список. Помолчи минуту. Джебом и не против. Наблюдать как Джинен чем-то занят его любимое занятие. Длинные пальцы переплетены с ручкой, хотя, Джебому хотелось бы чтобы это была его рука. Они выводят ровные, маленькие буквы. Джебом поднимается взглядом по рукам, натыкаясь на край обтянутой футболки на бицепсах и тут же тянется рукой. — Ух… сильные. — Синяка больше нет, но маленький шрам от царапины все же есть. Джебом ведет по нему пальцем, тем, где у самого есть шрам. — Кстати, где тут спортзал? Я давно уже не занимался, ожирел совсем. И не мешай. — Джинен делает вид, что отмахивается от его прикосновений, но он плохо скрывает улыбку. — Издеваешься? Если ты подкачаешься я точно утону в твоих футболках. У тебя и так все в порядке, не волнуйся. — Джебом водит пальчиками по руке Джинена, на что тот поднимет на него взгляд, улыбаясь. — Не хочешь, чтобы я подкачался? — Не то, чтобы не хочу… просто… тогда мне тебя сложнее будет выпускать из кровати, понимаешь? — Точно подкачаюсь. Джинен смеется, Джебом закатывает глаза. Все же, он терпеливо ждет, пока этот список наконец-то закончится. Что-то он много там строчит. Но не заглядывает, продолжая водить ладонью по руке Джинена и болтать ногами. Когда Джинен почти закончил звонит его телефон. — Да, мам? Что-то случилось? Десять вечера уже. — Он хмурится, а Джинен перестает его гладить на секунду. Точно. Салон его мамы ведь закрыли. — Нет, все хорошо, соскучилась просто. У тебя все хорошо? — Джинен выдыхает, откидываясь на стул. — У меня тоже все хорошо. — А у Джебома? Я тут пообщалась с его отцом, он мне все рассказал. — Чего? Как ты… — Можешь дать ему трубку? Если он хочет, конечно. Звук в телефоне хороший, так что Джебом все слышал. Джинен видел, как он напрягся на словах матери о том, что она все знает. — Мам… — Дай. Вдруг Джебом протягивает руку за телефоном. Джинен отдает его, привставая со стула. Сам не знает почему, но он нервничает. — Здравствуйте. — Привет, рада тебя слышать. Как твои дела? — Я в порядке, не волнуйтесь. — Голос у Джебома слишком вежливый, даже притворный, поэтому Джинен решает забрать телефон, он явно смущен вот таким вот знакомством. Но Джебом спрашивает раньше, чем он успевает сделать намеренное, — а ваш салон... Мне жаль. — Салон? Ах, приходили какие-то люди, но у меня в тот момент был полицейский со своей женой. Их быстренько повязали, а потом и твой папа приехал, извинялся и все такое. В общем, не извиняйся, Джебом, все в порядке. — Правда? — Правда. Лучше скажи, какая у тебя причёска сейчас? — А, — Джебом смеется, расслабляясь, Джинен тоже начинает улыбаться, располагая руки на его коленях. — Я похож на бомжа или на Дориана Грея из иллюстраций в учебнике. Третьего не дано. — Вау. Погляжу, ни первое, ни второе тебе не нравится. — Да, я ищу себе парикмахера, но не хочу доверять кому попало сделать из меня человека, понимаете? Может, вы мне посоветуете кого? — Ммм, знаешь, есть на примете один потрясающий салон. Его на днях чуть не закрыли, но это не из-за плохой репутации. Прислать тебе адрес? — Да, пожалуйста. — Хорошо, Джебом. Они смеются, прощаясь. Напоследок мама спрашивает у Джебома любимое блюдо, но ему в голову ничего кроме любимого блюда Джинена не приходит. Это веселит женщину еще больше. Она говорит, что ей меньше готовки будет, ну чтобы поблагодарить потом ту золотую женщину с салона. Она желает им спокойной ночи и отключается. Джебом все еще улыбается, сидя на столе, прижимая Джинена ногами ближе к себе, откинувшись на руки. Джинен не может устоять, наклоняется и целует его. Джебом быстро перехватывает инициативу и уже почти ложится вместе с ним на стол, так крепко обнимает за шею, не желая выпускать, но Джинен останавливает. — Подожди. — Не хочу. — Ц! Я для кого писал это? — листок оказывается перед лицом Джебома. Он недовольно выпускает его из рук и берет бумагу, обратно садясь на стол. «Пак Джинен Кто мне нужен, кого я ищу, кто мой идеальный тип: Две родинки над левым глазом. Кофейного цвета глаза. Метр восемьдесят, кажется, ростом. В общем, такой же как у меня. Черные, с грифельным отливом волосы. Не важно какой длины, все равно они идеальны. М, кто-то, чья фамилия Им, а имя Джебом. Кто-то, кто живет со мной в съемном домике в Ансане. Кто-то, кто выбросил все мои вещи и впихнул туда свои. Кто-то кто сделал эту комнату уютной. Кто-то, кто сказал мне, что ему можно делать все, что хочется, потому что у него папа мэр. Кто-то, кого я люблю. А, подождите-ка. У меня уже есть такой человек, так что поиски бессмысленны. Это ты, Им Джебом, так что наклей себе эту бумажку на лоб и почаще смотри в зеркало. Понял?» — Понял. — Джебом держит в руках листок, который, дойдя до последней буквы, превратился в сокровище. — Ну наконец-то. Нам надо покушать. Я сейчас. Выбери фильм, хорошо? Джинен целует парня в лоб, уходит на кухню, торчит там еще минут пять, потому что тете и ее подружкам приспичило поболтать с ним. Когда он возвращается, Джебом выключил свет, оставив только гирлянды и уже включил ноутбук с «Методом». — Что это? — Его в Каннах показывали, корейский. Джинен опускается к нему на пол, придвигая тарелку со всем наваленным, что было приготовлено. Тут и рис, и мясо, и тушеные овощи, и кимчи даже. Джебом подворовывает с тарелки Джинена, потому что у него вкуснее. Он периодически смотрит на него, отрываясь от фильма, который, на удивление, оказывается очень даже интересным. Я ненавижу детей и собак. Они любимы безо всяких на то причин. Есть ли предел любви на этой земле? — Я тоже не люблю детей и собак. Почему их все любят? — Потому что они искренние. — Отвечает Джинен, вытирая Джебому уголок рта. — А что хорошего в искренности? Это почти то же что и правда. Но дети правду не говорят. — Думаю, искренность — это больше про эмоции. Про чувства. А правда, это другое. Джебом кивает, думая над словами. Потом спрашивает еще. В чем-то соглашается, с чем-то спорит, но Джинен и не настаивает на своей точке зрения. Это он в нем безумно ценит. Если бы у Джинена был ребенок, то он точно был бы самым счастливым. Джинен всегда объяснит и ответит на любой вопрос. — Хороший фильм. Они уже приняли душ, вместе. У Джебома припухшие губы от поцелуев, у Джинена маленькая отметина на ключице. — Думаешь, они были влюблены? — забравшись под одеяло, Джинен тут же обнимает Джебома, который забрался на него сверху, это его любимая поза. — Думаю да. На сцене точно. — Но они поехали вместе в путешествие. — Может, чтобы проверить кто это был, персонаж из пьесы или реальный человек. К тому же, не думаю, что он бросил бы жену ради Ён У. — Грустно. Я тоже так думаю. Джебом, обхватив его лицо руками целует губы, запуская руку в волосы. — Я придумал, что хочу через 5 лет. — На секунду он все же отрывается от него, заглядывая в глаза. — Что? — Джинен привстает, чтобы опять поцеловать. Почему от них так трудно оторваться? — Хочу, чтобы держал меня так же, как и сейчас, а я так же целовал тебя. Можно в нашем доме, но и в этом я тоже не против. — В нашем доме? — Да. Дыхание прерывается, Джинен меняет их местами, нависая сверху, все так же касаясь своими губами его. — Хорошо. — Хорошо. В это раз он более нежный, чем обычно, хотя, это происходит само собой. Джинен и никогда не был груб в сексе с ним, и уверен, что вряд ли когда будет. Ему безумно нравится та манера, которую они выбирают месте. Нежно и медленно, долго и искренне, так чтобы потом никто не стыдился своих слов. Джинен ни на секунду не прекращает целовать его, гладить и выдыхать свое имя. Джебом не перестает плавиться от этого, не перестает забывать дышать, не перестает хотеть его еще больше, еще ближе и глубже. Они могут смотреть друг другу в глаза, совершенно не стесняясь, потому что видели друг друга в самых разных состояниях. А это, пожалуй, одно из лучших. Они засыпают под утро, обсуждая все подряд, от того почему небо голубое, до почему актерам так много платят. Джебом лежит на Джинене, его сердце стучит в такт, так, словно оно у них одно на двоих. На стене, рядом со светильником висит список Джинена, где, по сути, никого кроме Джебома нет, а рядом, на таком же клочке бумаги еще один. «Им Джебом. Кто ему нужен? Пак Джинен»