Stray Kids — Maze of Memories
Melanie Martinez — Glued
Чонгук никогда не назначал Тэхёну сроков. Не сердился на опоздания, потому что сам зачастую приходил секунда в секунду, растрёпанный и запыхавшийся. Не торопил, хотя по блеску глаз видно было, как самому не терпится. При этом если сам Тэхён бежал впереди паровоза, не останавливал. Вообще, никогда. Просто давал Тэхёну двигаться в своём темпе, подстраиваясь и приспосабливаясь под его траекторию. Тэхён не считал и не считает себя садистом, но сейчас, спустя время, он понимает, что над Чонгуком попросту издевался. Держал на поводке — вроде, хватит длины для разгона, но на свободу убежать не получится. Их время было похоже на сцену из дамского романа, когда ни себе, ни людям. Чонгук Тэхёна обласкивал, купал в заботе и понимании, а тот в благодарность давал не то, что хотел давать, а то, что мог. Поцелуи — да, секс — пожалуйста, смущённо отведённый взгляд на признание — конечно. Долгие объятия — нет, поделиться проблемами — увольте, признание в ответ — ни за что. Со стороны они казались идеальной парой, хотя, в принципе, парой не были. Чонгук мирился с тем, что Тэхёну «Никто не нужен, я сам по себе», а Тэхён не хотел признавать, что может испытывать привязанность. Что может заботиться. Что может любить. Они встречали рассвет на набережной с разложенными на пледе контейнерами, наполненными виноградом и сыром бри. «Хён, он вонючий» — «Съешь кусочек — поцелую». После этого Чонгук проглатывал всё до последней капли. Они клеймили каждый укромный уголок центрального парка своими поцелуями. Чонгук всегда притворялся, что хотел поправить Тэхёну берет, а сам хватал за щёки и впивался в выпяченные губы со всей присущей страстью. Ким приходит сюда теперь иногда, просто чтобы освежить в памяти эти моменты. Может быть, чтобы всплакнуть под заунывную скрипку уличного музыканта. Он всегда считал струнные инструменты переоценёнными, они для его ушей звучали как чистое кряканье. А потом купил диск с записями концертов Чайковского. Друзьям Тэхён сказал, что просто с возрастом меняются вкусы, но самому себе всё-таки признался, что дело было, скорее, в искрящемся счастьем Чонгуке, который вслушивался в музыку так, будто что-то в ней смыслил. Может быть, не во всеобщем понимании, но они были счастливы. Тэхёна устраивало абсолютно всё, но со временем он стал замечать, как росло напряжение в чужом голосе, как повисала между ними тягучая недосказанность. А после всё произошло быстро, так, что он не успел опомниться, выпаливая первое, что пришло на ум. — Я не готов к отношениям. Чонгук никогда не назначал Тэхёну сроков и всегда отличался особым пониманием, но у каждого, рано или поздно, заканчивается выдержка. Вот и у него толстый канат терпения превратился в тонкую нить, под конец совсем разорвавшись. — Я так больше не могу. Если будешь готов — просто позвони мне.***
Время летело быстро, будто во сне. Лишь через полтора месяца он внезапно опомнился, жалея о своей нерешительности, но будучи уверенным в собственном выборе. А потом окно во всю стену в его любимой кофейне, только за его любимым столиком сидел ещё кто-то. Тэхён мог помешать своему счастью, но чужому — никогда. Общие друзья твердили, что нужно поговорить, но Тэхён не хотел бередить сердце, которое лично разбил. Чонгук всегда смотрел на него с целыми вселенными в глазах, и в последнюю их встречу казалось, что все звёзды в них погасли. Когда-то такая близкая, но теперь чужая жизнь продолжалась. Значит, тэхёнова жизнь тоже.***
Проходит месяц-другой, и он перестаёт следовать за Чонгуком тенью, давая себе вдохнуть свободно. Стены квартиры, рабочего кабинета, кинотеатра, дендрария — всё напоминает о нём. Но Тэхён не бежит больше от воспоминаний, а окунается в них с удовольствием. Пусть без счастливого конца, но это была настоящая сказка. Вот кофе, который Чонгук всегда считал слишком приторным и морщился, делая глоток. Вот киш с лососем, рецепт которого они учили вместе. Вот корочка льда на луже, которую Чонгук трескал носками ботинок, если они успевали выйти из дома достаточно рано, пока это не сделал кто-то другой. Вот оправа очков, которую Чонгук подарил, узнав, что у Тэхёна плохое зрение, но он этого стесняется. Она сломана, потому что Ким отреагировал тогда слишком бурно, и они оба раздавили её, падая на кровать. Тэхён понимает, что живёт прошлым. Но это прошлое греет его в настоящем, и, он уверен, будет греть и в будущем. А если и не будет, то заслуженно. Потому что Тэхён поступил, как последняя сволочь. Кому угодно врать можно, но не самому же себе. Чонгук всегда оставался открытым, готовым, бери — не хочу. Тэхён хотел, но понял это слишком поздно. Взял, попользовался, а потом выбросил, как поломанную игрушку. Но ведь даже поломанные игрушки иногда кладут в постель, обнимая по ночам, потому что не хотят расставаться. Тэхён очень соскучился. И, если так подумать, Чонгук ведь никогда не назначал сроки. Значит, ещё не поздно.***
Чонгук не любит холод, но не застёгивает пальто, чтобы тот, кто рядом, его пригрел. Тэхён не знает, можно ли подойти ближе, но на свой риск делает шаг вперёд, запахивая полы его макинтоша. — Ты можешь простыть… Он смотрит с такими нежностью и трепетом во взгляде, что у Тэхёна руки начинают трястись невольно. Будто не было расставания, будто они не жили порознь многие месяцы, будто Чонгук и сейчас чувствует что-то в ответ. — Знаешь, я прихожу сюда иногда. Помнишь скрипача Чхве? У него рядом с футляром скрипки теперь такса сидит. — Знаю. В смешном таком красном свитере. Тэхён видит, как в чужом взгляде взрывается сверхновая.