Витражи, окрашенные кровью

— А может, тебе стоит лично провести Очищение, Люсьен? — Тогда я начну с себя!

Куст жасмина, раскидистый, вспененный: Белоснежные шапки цветов Одуряюще пахнут отчаянием, Тошной сладостью близкой беды. Ночь укутает летней прохладою И Секунда заглянет в окно: Подглядеть через щели оконные За неспешным движеньем пера. Свечи тают боками оплывшими Заключая минуты в часы, Предрассветное марево стелется Над лощёной брусчаткой дорог. Ты сидишь, словно сам околдованный, Не решаясь поставить печать Чёрной Длани, печать погребальную — Сам выносишь себе приговор. И казалось, давно уже прожиты Те волненье, и трепет, и страх, Что когда-то смущением путали Твой рассудок, но в сердце твоё Вместо веры прокрались сомнения, Словно черви. Рассвет наступил Неминуемо, горестно, траурно: Мелким градом умыл Чейдинхол. Льдинки бьются о ставни и крошатся — Твоё сердце ещё холодней, Оно загнанно бьётся, порывисто, Напоследок торопится жить. Куст жасмина, поникший под окнами, Не дурманит сознанье твоё. Помнишь, Спикер? Жасмин этот помнишь ли? Лепестков вечнотающий снег, Аромат, что порою преследовал Вместе с взглядом рубиновых глаз? Облетели цветы, льдом побитые, Лепестки утопают в грязи, Ветви сломаны ветром порывистым… Только, Спикер, ведь сломлен и ты. Ты неслышно проникнешь в Убежище, Словно вестник последнего сна И истлеет в магическом пламени Этот старый заброшенный дом. Рухнут лестницы и перекрытия И огонь разойдётся легко, И жасмина цветы уцелевшие Захлестнёт погребальный костёр. Где-то в Бравиле хмурому босмеру Бестелесный гонец принесёт Пару слов, будто кровью написанных: «Очищение проведено».