Витражи, окрашенные кровью

Вечер опускался на Чейдинхол плавно, окутывая речной свежестью, приглушённым плеском ленивых волн, накатывающих на берег. Заброшенный дом у восточной стены был не заперт — и едва различимая тень беспрепятственно проскользнула в полумрак за рассохшейся дверью. Люсьен не любил приходить домой тайно, спускаясь по старой лестнице в заброшенном колодце: ему нравилось подходить к огромному барельефу, к зачарованной двери, лаская взглядом фигуру Матери, высеченную в камне, отпечаток Длани, словно в этот камень впаянный. — Каков цвет ночи? — гулко прогудел барельеф, вызвав невольную улыбку на губах Люсьена: он сам не так давно сменил пароль, перепроверить лишним никогда не бывает. — Кроваво-красный, брат мой, — ответил он духу-хранителю, заточённому в стены самого Убежища. — Добро пожаловать домой, — произнёс голос уже в спину Лашансу, губ которого коснулась горькая улыбка. Дом — именно так. Дом там, где сердце, а оно навек отдано Чейдинхолу и Семье, которая взрастила его, в которой он сам воспитал поколение ассасинов. Он не помнит лиц и голосов его первых родителей, тех, кто привёл его в этот мир. Не помнит, какого цвета были глаза у отца, и как улыбалась мать. У него иная Мать — милосердная и всепрощающая. Иной Отец — безжалостный и бесконечно справедливый. Других ему не нужно. Только вот… как же всё не вовремя. Впрочем, разве такая катастрофа может быть кстати? У него сейчас нет ни права на слабость, ни роскоши выбора. Он — орудие в руках самой Матери Ночи, его долг — нанести удар, пусть это и станет ударом в собственное сердце. — Люсьен! Не ожидала, что ты вернёшься так скоро! — Очива, по обыкновению, читающая в холле, отложила книгу и поднялась к нему навстречу. — Новый пароль просто идеален. Видел бы ты лицо Гогрона, который забыл его в первый же день — ему пришлось протискиваться через колодец! — Спасибо Винсенту за идею — это он видит ночь в оттенках багряного, — с тихой усмешкой отозвался Люсьен, надевая привычную маску человека, у которого нет никаких проблем, у которого всегда всё под контролем. — Он у себя, сестра? — Да, Спикер. Он словно ждал тебя сегодня, — Очива опустила взгляд и негромко, смущённо добавила, — мы всегда ждём тебя. — Я знаю, дитя, — тихо произнёс он, с улыбкой коснувшись пальцами, затянутыми в кожу перчаток, щеки своей воспитанницы. — Я знаю. В груди что-то болезненно сжалось, сдержанному обычно Люсьену захотелось крепко обнять Очиву, прижать к себе, как тогда, годы назад, когда эта любознательная ящерка случайно залезла в логово троллей и чудом избежала гибели. Но он лишь сжал напоследок её плечо ладонью и направился в сторону лестницы вниз, сбивая пламя факелов заклинаниями холода. Он не имеет права на слабость. Он должен быть сильным — ради них же. Ради своей возлюбленной Семьи, как бы ни хотелось отправить их всех немедленно с разными контрактами во все уголки Тамриэля, лишь бы отсрочить час Очищения. Он и без того едва нашёл в себе силы на этот прощальный визит. Малодушно казалось, что если он будет тянуть до последнего, то сожаление не выжжет его душу, то станет легче, проще! Было бы нечестным не попрощаться с теми, кого он любил всем сердцем. Но как бы ни была сильна его любовь — долг выше, и он ничего не мог противопоставить приказу Слышащего, с которым говорит сама Мать Ночи. Значит, на то её воля. На то воля Ситиса. По крайней мере, он может позволить себе последнюю охоту с Винсентом, в последний раз побыть с ним рядом — с тем, кто был с ним всю его сознательную жизнь, с раннего детства и до самой… до самого конца. С каждым шагом фальшивая улыбка угасала, и в покои Вальтиери Люсьен зашёл, низко опустив голову, скрыв лицо за тенью капюшона. — Прогуляемся? — голос его звучал приглушённо, низко. — Сегодня прекрасная ночь для охоты. И у тебя, наверное, появились некоторые вопросы… я готов на них ответить.