Калифорния – Нью-Мексико

– Зачем ты сделал это? – в который раз, Джорел повторил свой абсолютно глупый и отчего-то совсем неуместный, немой и риторический вопрос, адресованный Арону. – Почему ты снова всë испортил? Вместо ответа, Эрликман издал сиплый смешок, почувствовав в данной ситуации неприятное чувство удовлетворения, смешанное с давно забытым ощущением дежавю, которое вскоре перешло в болезненные спазмы и волнами мурашек пробежалось по коже: Дьюс уже не чувствовал ничего, кроме холодившего душу злорадного торжества и страха, который почему-то вовсе не казался чем-то ужасающим и даже не пугал, лишь заставляя расплываться в мрачной и отчего-то безумной улыбке. – Я ничего не разрушал. – наконец выговорил прижатый к стене Арон, взгляд которого был прикован к нависшему над ним Джею и расплывающемуся за его спиной тëмному пятну окна. Дьюс быстрым и рефлекторным, порывистым движением вытер разбитую губу, почувствовав медный и чуть солëный привкус собственный крови, при этом вместо привычного отвращения испытав противоестественное веселье и своеобразный, до одури неуместный, пьянящий азарт. Эрликман ощутил себя изуродованным, однако именно таким он особенно нравился себе: да, его победили, но сколько же эта пиррова победа стоила, и во сколько она обошлась торжествующим триумфаторам, теперь вынужденным рыдать? – Подтолкнуть то, что падает, чтобы не упасть самому – это не грех, а необходимость и специфика существования. – всë так же жестоко улыбаясь, сказал Арон. – Чарли и Джонни своей собственной гордостью уже позаботились о своëм совместном будущем, которого теперь нет, да и не могло бы быть. Неужели ты не понимаешь этого, Деккер, и будешь отрицать мои слова? Неужели ты сам веришь в эту грëбанную и несуществующую любовь, которая на самом деле, миф для глупых сопливых лохов, с переизбытком гормонов? Джорел интуитивно ударил Эрликмана о стену, и из рассечёного затылка, тонкой, алой струйкой начала сочиться кровь, мгновенно наполнившая собой старые, покрытые грязными разводами обои маленькой, заброшенной комнаты. Но Арона это совершенно не смутило, он даже не почувствовал никакой боли от удара: ей не было места в его тëмном и в какой-то мере странном торжестве. Внезапно, вспышка молнии прорезала непроглядный туман, в котором потонул город, на мгновение осветив силуэты лиц Эрликмана и Джорела, позволив им увидеть неаккуратные ряды пыльных и затянутых паутиной папок с документами. Небо, в свою очередь, разломившись на несколько частей, жалостливо всхлипнуло и беспомощно застонало, пока раскаты грома нарушили мëртвую всепоглощающую тишину, угрожающе жутко прокатившись над опустевшей, спящей землëй. – Ты же даже не любишь этого Дэнни. – вдруг сказал Арон, почувствовавший внезапное желание высказаться и унизить Джея. – Тебе просто нравится ощущение, что кто-то восхищается тобой, беспрекословно слушается тебя и позволяет себя трахать. Ты такой же ублюдок, как я. Ну или мы не мудаки, а просто стали такими в глазах общества, которое не может принять нас. – Заткнись! – со всей силы ударив Эрликмана, сорвался Джорел. – Ты не знаешь, кто я, не имеешь права так говорить. Нет никаких нас, только я и ты. И не надо воспринимать остальных в силу своей испорченности. – По-твоему я не знаю кто ты, Деккер? – переспросил Арон, бессильно сползая вниз и закрывая лицо руками. Он вытер кровь, и вскоре пристально посмотрел в глаза Джея, заставив того вздрогнуть от ужаса. – А ты знаешь, кто я? Знаешь, кто такой твой грëбанный Мурильо? – Зачем ты привязался к Дэнни? Что тебе от него нужно? – ответил вопросом на вопрос Джорел, страх внутри которого только усилился. – Этот ублюдок занял моë место. – вдруг сказал Арон, после минутных размышлений. – Буквально везде. В твоëм ебучем сердце, в сердцах других парней, там, где должен был быть я, появилась эта сволочь. И знаешь, мне кажется, я буду счастлив только тогда, когда он исчезнет. Навсегда. Джорел резким движением поднял Эрликмана с пола, грубо схватив его за плечо и с хладнокровной определëнностью сомкнул пальцы на его шее, снова начав вдавливать в стену. – Повтори, что ты сказал. – угрожающе приказал Джей, оставляя на бледной коже Дьюса ярко-красные пятна, обречëнные превратиться в синяки. Ведь несмотря на то, что Дог мог стерпеть многое, подобное высказывание в сторону Дэнни привело его в бешенство. Потому что как бы не считал закоренелый циник Эрликман, Джорел действительно любил. А любовь, как известно, заставляла людей становиться уязвимыми для любых эмоций. И ненависти в том числе. – Я не успокоюсь, пока не увижу сердце Мурильо разбитым и уничтоженным. – повторил Арон, улыбавшийся ещë шире, и внезапно, он почувствовал, как у его шеи появилась обжигающе холодная сталь лезвия. – Нож? – испуганно спросил он, и улыбка исчезла с его лица. – Но пронести сюда с собой оружие невозможно! – воскликнул Эрликман, готовый расплакаться. – Я знаю. – согласился с ним Джей, ощущавший себя неуютно, и при этом удовлетворëнно страхом ненавистного ему Дьюса. – Но как эта бабочка оказалась здесь, надо спрашивать не у меня. В памяти Джорела всплыли очень далëкие и уже почти что забытые воспоминания: драка Чарли и Джонни в их первый день в школе, и найденное на старом паркете лезвие, однозначно предназначавшееся вовсе не для поднявшего его Деккера. И вкупе с этой яркой картинкой, ещë отчëтливее прозвучал тогдашний вопрос Дэнни: «Что ты тогда поднял с пола?». – Ну так вот. – не желая ничего объяснять, сказал Джей. – Если ты ещë раз оступишься, Эрликман, сталь пройдëт на несколько сантиметров глубже. И знаешь, радоваться твоим выпущенным кишкам буду уже я. Так ты согласен с моим предложением? – Я просто хотел быть одним из вас. – внезапно начал Арон. – И всë. – Но если бы ты действительно планировал подобное, ты бы не вëл себя так, верно? – поинтересовался Джорел, внезапно понимая, что он снова идëт на уступку. А малейшее отступление от собственного решения, ведëт к такому же в будущем, так как медленно и верно подвергает сомнению нерушимость принятого плана. – Так ты будешь вести себя нормально или нет? – Деккер, ты же не сделаешь этого. – прикусив губу, покачал головой Эрликман, но лезвие придвинулось лишь ближе, и тот испуганно сказал. – Я согласен, мать твою. Согласен! Но вначале, дай мне обещание, что моей жизни ничего не угрожает. – Без проблем. – убрав нож обратно во внутренний карман, согласился Джорел, и Арон долго посмотрел на него, будто видел впервые. – Знаешь, я ненавижу тебя, Джей. – сообщил он, потирая покрасневшую шею, покрытую следами от пальцев Деккера. – Но ещë ни один человек на свете не заставлял меня чувствовать, как это сделал ты. Хотя, к сожалению, для тебя любовь это какой-то Дэнни. – А для тебя, она – это постель. – швырнул эти слова прямо в его лицо Джорел, приблизившись и понизив голос. – И Дэнни не какой-то. Он мой. Единственный и любимый, неизменно прекрасный, везде и во всëм. Дэнни моя жизнь и еë смысл: моë прошлое, настоящее и будущее. А ты всего лишь мразь, почему-то называющаяся человеком. – Ты так уверен в этом? – спросил Арон и потянулся к губам Джея, внезапно осознав, что находился в непозволительной близости к нему, и это был его единственный шанс. Но странной мелодрамы не получилось: Джорел со всей силы пнул Эрликмана в пах, и когда тот сжался от боли, сдерживая крики и слëзы, Деккер, опаляя его шею горячим дыханием, прошептал: – Ты не знаешь, кто для меня Дэнни и никогда не узнаешь. И не сможешь понять, что же такое чувства. И вскоре, когда раздался оглушающий звук захлопнувшейся за Джорелом двери, Арон, оставшийся в одиночестве, ощутил, как по его щекам тëплым ручьëм покатились слëзы. – Я люблю тебя. – прошептал он, понимая, что мог сказать эти странные и отчего-то дикие слова только пустоте. А единственный желанный ответ на них, звучал сейчас только в уютной и светлой комнате, но адресован он был вовсе не Арону, а совершенно другому парню, растворяющемуся в тëплых объятиях Джея, его губах, недоступных Эрликману, и нежных прикосновениях, которые оставляли на Дьюсе только ярко-красные пятна и боль, а не радость и счастье. Однако, разве не только сам Арон был виновен в том, что Деккер его ненавидел? *** Чарли бежал по пустому коридору, пытаясь найти Джонни, который как будто бы испарился. Уже было слишком поздно, и Террелл это понимал. Он опоздал, опоздал ещë тогда, когда услышав от Джорджа признание в любви, всего лишь пообещал парню поскорее забыть его. Чарли ошибся. Но плата за это была слишком высока. – Джонни? – осторожно спросил Террелл, когда заглянул в опустевшую, безлюдную рекреацию рядом с медпунктом, увидев сидящего на полу Рейгана. – Что ты здесь делаешь? Он опустился рядом, и сдерживая слëзы, посмотрел на Джорджа, чувствуя, как что-то внутри медленно умирало. – Я кажется, просил тебя, чтобы ты ушëл из моей жизни. Навсегда. – жëстко и бескомпромиссно сказал Джонни, пряча взгляд. – Съебись уже! – Я не хочу. – внезапно ответил Чарли, понимая, что он не был в магазине с мамой и его не спрашивали «купить ли ему чего-нибудь», при этом всë равно осуществляя это, независимо от прозвучавшего ответа. В жизни, а конкретно сейчас, всë было по-другому. И Террелл это осознал только сегодня, когда было уже слишком поздно. – А я хочу, чтобы ты свалил. – признался Джонни. – Я что-то непонятно сказал? – Хорошо. – согласился Чарли, резким движением, рывком поднимаясь на ноги. – Но в этом случае, я хочу, чтобы ты кое-что знал. Он замолчал, и всë, что дальше прозвучало или нет, говорил уже не Террелл, а его давно проданное и убитое, до этого не существующее сердце. – Я люблю тебя, Джонни. – признался Чарли. – И не могу без тебя жить, хоть и всегда отрицаю это. Ты для меня всë: твой голос, твоя улыбка и глаза. Я не знаю, что может заменить их и может ли вообще. Потому что только рядом с тобой я чувствую себя поистине живым и счастливым, несмотря на то, что боюсь этого. Я люблю тебя, Джонни, и хочу любить, несмотря на то, что слишком много ошибался, да и в принципе не достоен ни тебя, ни даже твоего внимания. – Прекрасно. – холодным голосом перебил его Джонни. – А мне-то какая разница? Мне наплевать на тебя, Джордан. – выделил он настоящее имя Чарли, которое Рейган произнëс вслух впервые. – Твои чувства – твои проблемы, и мне похуй на них. Да, мне действительно когда-то казалось, что я люблю тебя. Но сегодня я понял, что ошибался. Так что съëбывай и больше не возвращайся никогда. Джонни встал с ледяной плитки, и куда-то ушëл, оставив Чарли одного, наедине с разбитым сердцем и вечно повторяющейся внутри фразой: «Когда-то мне казалось, что я тебя любил».