Калифорния – Нью-Мексико

Джорелу это надоело. Надоело, что его отношения с Ароном напоминали уже порядком постаревший и скрипучий, покрытый ржавчиной аттракцион-колесо, обречëнный на постоянную цикличность. История снова и снова повторялась, настолько заезженно и глупо, что уже начинала раздражать: ссора, хрупкое перемирие и снова ссора. Разве существует что-то более неприятное, затянутое и безнадëжное? Наверное, про похождения Дьюса, однажды можно было бы снять классический американский ситком: бесивший всех и вся, действующий на нервы своей тупостью, а главное, скучный и не особенно разнообразный по сюжету, основная цель которого – сохранить нерушимость отсутствия изменений в конце каждой серии. Однако, к сожалению, это неувидевшее свет телевидения «творение искусства», шло не на двадцать четвëртом федеральном канале, а транслировалось в реальной жизни, при чëм не только по пятницам, а каждый день. И это не могло не выводить из себя. Арон, Эрликман, Дьюс. Последнее время эти имена встречались повсюду, куда бы Деккер ни пошëл, будто во всей вселенной не существовало никого другого. И можно было не моделировать взятую с потолка ситуацию, а за примером далеко ходить также не пришлось. Вас могут исключить из исправительной школы по совершенно абсурдному поводу, и вы отправитесь прямиком в колонию? Будьте уверены, что в этом вам однозначно посодействовал Арон, которому вы, как последние простодушные идиоты, доверились! У кого-то испарился телефон? А вы не хотите поискать его в карманах Эрликмана, и деланно удивиться, найдя его там? Конечно, это было слишком глупо и даже бредово, потому что разделяло мир на две определëнно обозначенные, абсолютно чëрно-белые половины, и вовсе не по дискриминирующему расовому признаку, как могло показаться вначале, а по какой-то дегенератской убеждëности в существовании дихотомии герой/злодей. Но почему же, если это было настолько нереалистично, подобный парадоксальный идиотизм существовал? Наверное, Джорел мог бы ответить на этот вопрос, только если бы «не знаю» считалось подобающим объяснением. Однако, может быть, причина подобного развëрнутого ответа заключалась непосредственно в ошибочной формулировке самого вопроса? Ведь Арон не являлся злодеем в общепринятом значении этого слова. Да, он был мудаком, этаким Фуфелшмерцем от реального мира, но разве сам Хайнц не имел каких-то мотивов на подобное поведение, тоже с первого взгляда невинное, но на самом деле довольно разрушительное для окружающих? Эрликман был обижен миром. По крайней мере, с его собственных слов, доверять которым, само по себе являлось сомнительной затеей. Так что было ли это в действительности так? Правда ли Дэнни, как Арон это однажды не без сожаления отметил, занял его место? Или Дьюс просто принимал желаемое за реально происходящее, из чего и произрастали абсолютно все проблемы? Джей не хотел отвечать на эти вопросы: ему надоело. Надоело искать оправдания тому, что этого не требовало и не заслуживало, надоело слышать вокруг и в собственной голове в том числе, имя Арона: пришла пора соскочить с вечно крутящегося, уже разваливающегося и трещавшего по швам, колеса обозрения. Ведь Деккер уже по самое горло надышался обжигающе ледяным воздухом на стометровой высоте, и получил более чем достаточное количество впечатлений, в основном неприятных. Поэтому, осознание необходимости остановиться, не заставило себя долго ждать, и Джорел наконец-то принял решение. Верное, а не ошибочное. Единственное верное. – Где Дэнни, скотина? – снова грубо прижав Эрликмана к стене, с нажимом спросил Джорел, и на губах Арона заиграла трусливая, как всегда мерзкая улыбка, которая злила Джея больше всего на свете. – А он маленький ребëнок, чтобы теряться? – насмешливо ответил вопросом на вопрос Дьюс, в интонации которого без особого труда читалось крайнее пренебрежение. – Что, не мог придумать что-нибудь более интересное и менее тупое, чтобы обвинить в этом меня? – Заткнись. Сейчас не время огрызаться. – пугающе серьëзно, Деккер прервал полемичный шекспировский монолог, заставив Арона мгновенно заткнуться, всë ещë трепетно храня в памяти воспоминания об особенно «нежных» прикосновениях Дога, после которых остались до сих пор не сошедшие синяки. – Пожалуйста, не притворяйся, что ничего не знаешь. И в качестве доказательства своих слов, Джей потряс перед лицом уже переставшего улыбаться Эрликмана найденным у него когда-то принадлежавшим Дэнни телефоном, на экране которого высветились множество уведомлений о пропущенных вызовах. – Или ты хочешь сказать, что не брал его? – осведомился Джорел, в голове которого уже окончательно сложился единый пазл происходящего, который объяснял и болезненную бледность Арона в тот вечер, когда Мурильо пытался найти потерянную вещь, а также его непривычно добродушный вопрос в адрес Дэнни, который удивил даже Джонни. – А почему бы и нет! Этот педик просто хотел подставить меня, ты что, не понимаешь?! – слишком открыто солгал Эрликман, и окончательно вывел этим Джея из себя. – Да хватит! Задолбал уже, неужели ты этого не понимаешь? – впервые озвучил вслух свои тревожные мысли Деккер. – Тебе самому это не надоело? Врать, трепать всем нервы и портить всë, к чему прикасаешься? Не знаю как тебе, но меня это достало: подобная херня годится, разве что, только для тупых второсортных романов. Но уж точно не для реальной жизни и не для меня – я слишком долго терпел это дерьмо. Но зато, теперь даже слишком точно стало ясно, что надо было слушать Чарли, когда он сказал, что тебе следует съебаться. – Он что, правда такое говорил? – тихим и надломанным голосом спросил Арон, и внезапно отчëтливо осознал, что на его глаза почему-то сами собой наворачивались слëзы. Дьюс отчего-то только сейчас понял, что его недолюбливал не только Джей: он отвернул от себя даже Террелла и Джонни. А значит, Эрликмана ненавидели буквально все, и он сам в том числе. А разве могло ли быть что-то хуже, чем сжигающая неприязнь, которую, в своë время, породил сам Арон? Воцарилось молчание: Джорел не знал, требовал ли вопрос Дьюса ответа. Но Деккер совершенно точно не испытывал к рыдавшему Эрликману ни сочувствия, ни сожаления. Только презрение и какую-то иррациональную брезгливость. – Почему меня все ненавидят? – внезапно спросил Арон, и теперь он выглядел уже не раздражающим, а жалким, сняв с себя скрывающую эмоции маску. – Неужели всë правда заключается в том, что я не могу испытывать ничего, кроме негативных чувств? – Нет, ты просто мудак, и твои поступки соответствующие. – сказал Джей, и эти слова были гораздо больнее любого разбитого носа и синяков. Но когда он захотел продолжить, в его голове что-то щëлкнуло. – Подожди. Откуда ты взял фразу про эмоции? Я не помню, чтобы говорил еë в твоëм присутствии. – Да, ты этого не помнишь, потому что не знал, что я был там. – глухим голосом объяснил Дьюс, осознавший, что это была их последняя встреча с Джорелом. И пусть Деккер даже не пытался воздействовать на Арона физически, ему было тяжело. Гораздо тяжелее, потому что он был лишëн возможности обвинять и обижаться: теперь, виноватым стал только сам Эрликман. И главное, парень это осознавал. Как и Джей. Он с отвращением отошëл от Арона, но тот не двинулся с места, будто кто-то продолжал прижимать его к стене или ему было так легче сопротивляться собственной внезапно проснувшейся совести. – И что ты сделал, Эрликман? Снова пошëл к директору? – поинтересовался настолько уставший Деккер, что в его словах не было гнева. – Не придумал ничего оригинальнее? – Нет. – тяжело выдохнув, начал свой прощальный рассказ Арон. – Если честно, я спланировал всë ещë тогда, когда увидел рядом с тобой Мурильо. Я знал, что вы не просто друзья, какими хотели казаться – это сразу стало понятно по его реакции на мои слова о том, что «мне поебать, с кем трахается Деккер». К тому же, вы так смотрели друг на друга... Так, что вам хотелось завидовать, правда. – Поэтому, ты решил всë испортить? – саркастически улыбнулся Джей, и Эрликман кивнул. – Да. Потому что я ненавидел тебя. Всех вас. – признался он, и сразу же добавил. – Но любил. Поэтому и пошëл на это. Дьюс напряжëнно сглотнул, чувствуя себя так, будто его медленно и изощрëнно пытали, используя его же оружие и инструменты. И всë-таки, он хотел продолжать. Продолжать, даже если после этого он никогда не смог бы говорить. Потому что надо было сказать правду. Джорелу, и в первую очередь, самому себе. – Но знаешь, вначале у меня не было точного плана. – ещë тише заметил Арон. – И только тогда, когда мисс Блез сказала, что уведомит родителей Мурильо о его неподобающем поведении, я кое-что придумал. – Для этого ты и украл его телефон? – окончательно осознал всë произошедшее Джей, который был удивлëн до такой степени, что не смог больше ничего сказать. – Чтобы отправить его матери фотографию, где еë любимый сынок-девственник, которому без еë контроля нельзя и шагу ступить, проявляет неблагодарность к предстоящему ему адскому огню? Этот эвфемизм заставил Арона вымученно улыбнуться. Эвфемизм – вот, что было его жизнью: нейтральное по смыслу и эмоциональной нагрузке выражение, как ничто лучше характеризующее стыд. Но чего стыдился Эрликман? Своих поступков? Нет. Себя? Тоже мимо. Так что же именно Дьюс считал позорным? – Я просто хотел отомстить. – ответил он. – Я не думал, что правда смогу застать вас целующимися, но мне кажется, что тогда я действительно сорвал джекпот. Кстати, помнишь, в том глупом печенье, в предсказании было написано, что в тот день произойдëт событие, которое изменит вашу жизнь? Странно, но это вышло действительно так. – Не без твоей помощи. – кратко прокомментировал Джорел. – Так где Дэнни? Арон опустил глаза в пол, не в силах больше смотреть на Джея. «Где Дэнни». Всë, что Деккер сказал после того, как Эрликман фактически признался в том, что разрушил его жизнь. И это равнодушие убивало Дьюса. Ни ненависть, ни отвращение или неприязнь. А именно оно, потому что это означало, что всë было кончено – для Джорела, Арона больше не существовало. – Я не знаю. – признался Эрликман. – Я просто прислал фотографию, и всë. Ты же не злишься, Джей? Ты простишь меня? – внезапно вырвалось у Дьюса. – Я ошибся, я... я просто... – А к Чарли ты приставал тоже потому, что так всë сложилось? – поинтересовался Джорел, уже готовый уходить. – Или также «просто»? – Джей... – помотал головой Арон, интуитивно сильнее прижавшись к стене. – Это же всë, правда? В его глазах блестели слëзы, необычайно яркие на фоне его бледного лица. И Джорел не ответил. Он просто ушëл. Ушëл, даже не посмотрев в сторону Эрликмана.

***

Дэнни, до этого бившийся в беззвучных рыданиях, теперь просто смотрел в одну точку, пока размытые фигуры перемещались из стороны в сторону, а постоянно несмолкающие истеричные крики, создавали уже приеевшуюся шумовую завесу, от которой раскалывалась голова. Однако на слëзы уже не выводило. Дэнни больше не мог. Поэтому он просто сидел на маленьком стуле в кабинете директора, будто крошечная птица, взгромоздившаяся на слишком крупную для неë ветку. Мурильо не знал, сколько провëл в таком положении: чувство времени окончательно смазалось, да и к тому же, Дэнни даже не понимал, что произошло. Только помнил, что после того, как он как всегда отошëл за кофе, мисс Блез начала таскать его по разным кабинетам, начиная со школьного психолога, заканчивая учителем закона Божьего, и в довершение всего, из динамика телефона на своего сына орала его мать. Орала так, будто он забыл надеть шапку или немного задержался после занятий. Но теперь причина была другой: Дэнни стал счастлив. А для всех вокруг это было недопустимо и преступно. Особенно для Мурильо-старших, которые добивались для своего обожаемого чада обратного. Ведь это было основным правилом нашего мира. Не матерись, не кури, не ешь фаст-фуд. Помни, что кока-кола вызывает рак, не общайся с людьми вокруг себя, а то не дай бог подхватишь СПИД. И главное, люби эту жизнь. А за что, этот вопрос оставь для философов, не забивай свою голову лишней информацией: лучше надень на неë шапку. Бредово, вам так не кажется? А вот Дэнни теперь был уверен, что это было абсурдом, и для этого не нужно было быть нигилистом – надо было просто иметь головной мозг. И помнить, чем заканчивают и грешники, и праведники – могилой. Так зачем, ради чего надо было лишать себя счастья? Особенно, если это счастье – любовь? «Любовь». – внезапно подумал Дэнни. – «Ещë совсем недавно, это слово не значило для меня ничего, не вызывало даже картинки перед глазами. А теперь, я могу сказать, что это такое». Так что такое любовь? То, что все хотят разрушить, но оно почему-то продолжает жить? Наверное. Но одно можно сказать точно: дать определëнное толкование этому слову невозможно. Его значение – это картины, образы и ощущения, разные для каждого человека. И для Дэнни, любовь была Джорелом. Но почему никто этого не понимал? – Собирай вещи. – раздражëнно бросив телефон на стол, грубо сказала мисс Блез. – В эту субботу, после юбилейного концерта для совета попечителей, твоя мать заберëт тебя отсюда. Навсегда. Так что удачи. – брезгливо поджав губы, бросила она, явно говоря это с большим трудом, и выставила его из кабинета. – От тебя я точно такого не ожидала, Дэниэль. – А чего вы хотели? – внезапно уточнил Дэнни, поймав себя на мысли, что никогда бы не сказал этого вслух. – Хотели, чтобы я одухотворëнно заперся в своей комнате и молился? Чтобы я обходил всех вокруг за два километра? – А что, это как-то взаимосвязанно с вашим «извращëнным» поведением? – переспросила женщина, тоже не готовая к такому развитию событий. – С каких пор желание быть счастливым стало «извращëнным»? – в отчаянии крикнул мальчик. – Или я не имею права на счастья? – Ты и подобные тебе – да. – развернувшись на каблуках, отрапортовала мисс Блез и скрылась за тëмной дверью из вишнëвого дерева, оставив Дэнни одного в слезах. Неужели это действительно было так? А разрушенное будущее было спасением? Ведь теперь, после всего произошедшего, все планы и мечты Мурильо были уничтожены, перечëркнуты – одним резким и безжалостным движением чьей-то руки. – Дэнни? – раздался голос за спиной, дрожащий и сорванный, но при этом самый прекрасный на этом свете. – Джей? – развернувшись, вопросительно сказал Дэнни, увидев перед собой заплаканного парня. – Джей! Они обнялись, и Джорел, уже не стеснявшийся и не боявшийся ничего, снова прижался к его губам. – Когда? – просто спросил он, но Дэнни понял этот оборванный, прерывистый вопрос, нисколько не удивившись, что Дог нашëл его и всë прекрасно знал: сейчас это было уже не важно. – В субботу, после концерта в честь юбилея школы. – ответил Мурильо, при этом долго рассматривая глаза напротив. – Именно тогда всë и действительно закончится.