Октябрь одной ведьмы

      Солнечный луч прыгал на волнах маленького озера в городском парке и рассказывал сказки. Хельги была из тех, кто его понимал. Хельги — ведьма, и жила она в огромном городе, потому что где ещё можно так замечательно спрятаться от воинственных крестьян и Инквизиции? Конечно, их давно уже не существовало, но она всегда знала, что всё новое — это хорошо забытое старое, история идёт по кругу, и всё такое, поэтому со дня на день ждала их возвращения.       Солнечный луч, один из последних летних лучей, смеялся и говорил — о пирамидах, на которые он отважно взбирался, о дорожке на морских волнах, о рыжей девчонке, так похожей на него.       Рыжая девчонка много смеялась и бренчала на гитаре, а голос у неё, что липовый мёд — сладкий и обволакивающий. И пела она обо всём на свете, будто тоже, как луч, скиталась по миру и глядела на чудеса.       Пирамиды — прекрасны. Величественны. Они поведали ему о фараонах, старых и иссохшихся, которых заперли внутри. И о лабиринтах, где погибли сотни смельчаков. Или глупцов — это часто одно и то же.       Море — тоже величественно. Хельги никогда не видела моря, поэтому внимательно и увлеченно слушала. Лучик свернулся у неё на ладошке и повествовал об огромной воде, которая всё волнуется и волнуется, хотя, конечно, её волнение ни за что не сравнится с волнением людей, но это уже личное наблюдение.       Хельги улыбнулась:       — Ах, глупенький, море вечно, а наша короткая жизнь быстротечна. Нам надо всё успеть. Кто знает, что там, за порогом? Случится ли нам ещё раз прогуляться по траве и вдохнуть её аромат, случится ли подставить лицо ветру и восторженно смеяться?       Ну, на самом деле она знала, ведьма же, в конце концов, но эта тема у ведьм даже и не обсуждалась. Дурной тон, знаете ли.       — Расскажешь ещё что-нибудь?       — Конечно, расскажу! — обиженно воскликнул луч. — Думаешь, я только на пирамидах и морях побывал? Да я столько видел, сколько ты и запомнить не в силах!       Ох, гордость солнца настолько велика, что лишь гордость королей и султанов может ей противостоять. Поэтому Хельги не обижалась. Она не пыталась что-то поменять, она принимала всё как есть, восхищаясь каждым изъяном мира так же сильно, как и совершенством.       — Жаль, что я не могу услышать их все… — грустно вздохнула ведьма. — Ты и так задержался, друг мой. На редкость тёплый сентябрь — потому что ты всё греешь и греешь. Осенним лучам тоже надо работать.       Летний лучик недовольно зашевелился. Ему не хотелось уходить с улиц и впадать в долгую зимнюю спячку, будто медведь какой. Да только тот по весне проснётся и опять примется жить изо всей силы, а лучу спи да спи и осенью, и зимой, и даже весной! Повезёт еще, если он в мае пробудится, а так и июнь пропустит — будильников им, трудягам, не положено.       И тут Хельги улыбнулась:       — А не хочешь ли ты, друг мой, пожить со мной? Ты мне расскажешь сказки и не уснёшь, а я послушаю и погрею руки о летнее солнце. Начищу для тебя зеркальце — у меня есть такое маленькое — и ты будешь в нём отражаться сколько пожелаешь.       Луч засиял от восторга:       — Что за чудная идея! Прекрасная! Ох, посмотрю, наконец, на всё, что пропускал, о чём мне только рассказывали — жёлтые листья, снегопады и снежинки!       Хельги быстро вынула банку, в которой держала хлеб для уток, и кинула птицам, потрясла её ещё немного и подставила лучу. Тот, вереща от радости, что не пропустит ни дня и, наконец, увидит листопад и сияющий снег, забрался внутрь и даже не заметил оставшихся крошек. Быстро закрутив крышку, Хельги поднялась со скамейки и решила, что зима будет замечательной.       — И на электричестве сэкономлю! — довольно добавила она.