Writober и Внутри Лапенко

В квартире Инженера зеркал немного, да и они мало его занимают. Нет, посмотреть на себя, поправить волосы, одежду, шапку, примерить другую рубашку, в особом случае костюм, полюбоваться немного, из-за чего немного опоздать, — это само собой. Но желания часами любоваться своим отражением нет. Тем лучше для того, с той стороны. Он никогда не выдавал своего присутствия, днями на пролёт в точности повторяя за Инженером каждый жест, каждую морщинку, каждый взгляд. Это всё было утомительно, и каждую секунду на зеркальных поверхностях за его спиной он корчил рожицы и всячески изводился. Но ночью он отдыхал, потому что, вставая ночью по нужде, Инженер не обращал внимания на зеркала и отсутствие отражения не могло его побеспокоить. Но он всегда рядом, незримо следуя за Инженером не только по зеркалам и отражениям в витринах, но и в самом его разуме. Инженер не может его увидеть, не может услышать, но всегда чувствует себя в безопасности, чтобы не случилось. Он терпеть не может, когда кто-то издевается над ними. Оскорбляя Инженера, презирая его труды и его самого, они лишь подпитывали его гнев. Но он предпочитал молчать, скрываться в тени, подпитываться гневом и обидой Инженера, чувствуя, как тот доходит до предела. И стоит ему только дойти до края, до точки отчаяния, когда пелена гнева застилает глаза, тогда выходит он — другой Инженер. Таким их знали только враги и те, кто осмеливались вставать на его пути. Бездушный, злой, пропитанный болью и страданием. Всё ещё Инженер, но другой. В его взгляде пустота, бездонная и бесконечная, как холодный космос, но будто все звёзды разом обратились в пыль. Другой. ОПГ «Железные рукава» достаточно насолили «ханурику», чтобы он пришёл по их души и унёс их с собой. Но не в справедливый Ад, а на дно проклятых болот, в саму тьму, саму пустоту отчаяния и одиночество, из которых он порождён. Лидер должен был стать замыкающим. Что же его остановило? Что остановило их? Один выстрел в грудь, один выстрел в голову, пара выстрелов в живот перед этим, чтобы перед смертью помучался, конвульсии, агония… Но всё остановилось на одном, на хирургически точном, но на одном. Почему? Он думал над этим, получая билет от Жилина, думал, пока спешил по заснеженным улицам домой, думал, когда вешал пальто, мыл руки, расправлял постель, гасил свет, садился на край и… Зеркало. У самой кровати, большое, вделанное в дверцу шкафа. Отражение. Инженер сидит на кровати и смотрит себе в глаза. Нет, он сидит и смотрит в глаза ему. Сколько сожаления, сколько боли, сколько страха и тоски. Сверлит взглядом пустоту в глазах, через них смотря в дырку в груди на месте души и заставляя что-то там шевелиться. Я же помог. Смотрит. Я же спас! Смотрит. Я отомстил!!! Смотрит. НЕТ, ВСЁ, ХВАТИТ, ОСТАНОВИСЬ, О С Т А Н О В И С Ь Ах, что это? Как горячо… Жжётся… Слёзы? Точно, слёзы. Катятся дорожками по лицу. Дрожащая рука отнимается от рта. Больно. Где-то в районе груди больно. Друг. Они почти подружились. Он пожал ему руку, он его обнял, он насмехался, он приказал кинуть под выхлоп, он… Нет, он хороший. Что? Он хороший. Как я. Такой же хороший, просто невезучий и одинокий. Как я. Что за бред ты несёшь? Да, он хороший, хоть и бандитник, я знаю. Очень хороший. Он бы мне так помогал, возил бы там до НИИ, хотя бы за квартальчик, а там бы я сам. Или там по-другому помогал, майонез бы купил, про особу посоветовал… И ещё, и ещё, и ещё!.. Уснул, наконец. Так вот в чём загвоздка. Друг, значит. Совсем ребёнок, взрослый, но ребёнок. Совсем. Друг.