спаси, но не сохраняй

Когда у тебя под ногами квадраты, Ходи по ним, не наступая на швы. Один человек наступил и пропал на неделю куда-то - Потом его встретили без головы

— Я не буду с тобой жить! Не буду! Хлоя кричит на пределе лёгких, но не напоказ. Покрасневшее от слёз и напряжения лицо, лопнувшие капилляры в глазах — и голос хриплый. Обычная подростковая истерика, даже голос срывается на фальцет типично. — Так не живи! Вали в детский дом! Вали! Ты что, думаешь, тебе там лучше будет? — Рид сходит с ума от желания схватить девчонку за локти и встряхнуть — только ведь обноется, предъявит за телесные, даже если ничего не будет. — Нет у тебя никого больше, кроме меня! Кончились все! Жри, что дают теперь! — рычит Гэвин, борясь с разрушительным желанием метнуть кофейную турку в стену. С детства были проблемы с гневом и надо же — до сих пор и остались, кто бы сомневался… Хлоя вспыхивает, едва не задыхается от гнева — и взлетает вверх по лестнице, громко хлопает дверью комнаты, пока Рид потирает лицо ладонями устало. Он не хочет заставлять девчонку чувствовать себя должной — но не останься он в живых в своё время, она бы и впрямь поехала в детский дом. Да, она скучает по отцу. Да, так вышло, что остался у неё теперь только дядя. Хотя бы дядя. — Как ты умудрился, Эл? — тихо шепчет Рид, сползая по стенке холодильника на пол — и устало вытягивая ноги, как заводная игрушка, совсем потерявшая энергию. Брата не хватало. Ещё сильнее не хватало тех гипотетических… сколько лет-то прошло? Восемь? Или больше?.. Ему сейчас ведь тридцать шесть, не может быть, чтобы десять. Десять, господи. Действительно — десять лет. — Я на работу. Вернусь поздно, обед закажешь, — без особого энтузиазма кричит он в сторону лестницы, поднимаясь с пола и подхватывая с вешалки куртку. Осень в Детройте была дерьмовая. Да и не только она. До работы Гэвин добирался обычно на мотоцикле — старичок служил верой и правдой ему почти двадцать лет, был подарком на пресловутое совершеннолетие и его нужно было беречь. Хотя бы потому, что бабла на новый у Рида не было. Вот и приходилось изображать страстную любовь к ретро и материться, заказывая запчасти из Хуево-Кукуево с доставкой в цену половины почки. Новый стоил бы ему весь набор органов. — Лицо попроще, детектив, — Аллен стоял на пороге департамента и едва ли не светился изнутри. Гэвин усмехнулся, стащил с головы шлем и пожал протянутую руку. — Никак в отпуск уходишь? — Нет, не угадал. Увольняюсь, — Дэйв сощурился на рассветное солнце и улыбнулся ещё шире. — Ебать мой лысый череп. И чем займёшься? Будешь морковку полоть на старости лет? — хмыкнул Рид, пристёгивая шлем к мотоциклу и засовывая руки в карманы куртки. — Посмотрю. У меня дети. И… Знаешь, я и без того уже на пять лет больше провёл в спецназе, чем нужно. Может, пора двигаться дальше, — Аллен снова улыбнулся. Рид хохотнул и покачал головой — вот уж не ожидал, что крепкий, свой в доску Дэйв решит уйти. Решит, что на гражданке легче. Дополнительный гвоздь в крышку гроба Гэвина вобьёт своим уходом. — Ещё свидимся. Забегу подписать обходной лист на днях. — Свидимся, — кивнул Рид, заходя в участок — и стараясь не оглядываться. Получилось хорошо, особенно — когда появилась причина смотреть вперёд. Причина была одета в чёрную водолазку и чёрные брюки, будто ничего цветного в её гардеробе вообще не водилось. Причина дружелюбно улыбнулась Гэвину. Сердце сладко рухнуло в живот. — Ну и что ты опять лыбишься с утра пораньше? Ричард тихо рассмеялся и покачал головой — и этот жест всегда действовал на Рида как хорошая доза седативного. Он едва заметно расслабился, смягчился. Будь обстановка другая — совсем бы сдался. — Хэнк просил выехать на место. Осмотреть местность, поболтать со свидетелями, — Декарт склонил голову к плечу, разглядывая Гэвина внимательнее обычного. — Как ты? — шепнул он одними губами, и между его бровей залегла едва заметная складка. В этом весь Ричард — суровый, сдержанно-холодный — но от взгляда не укроется, как на его лице проступают едва-едва заметные эмоции. Гэвин вяло улыбнулся и махнул рукой. — Поехали тогда. Служебная машина Ричарда пахла дезинфектантом. Он уверенно вырулил с парковки — и снова завёл разговор. — Какие планы на выходные? Декарт лениво улыбнулся — и едва только не соскользнул ладонью с коробки передач на колено Рида, как тот дёрнулся. Слишком заметно, чтобы списать это на резкий поворот или затёкшие конечности. — Поужинать ты вместе не хочешь? — уже чуть жёстче уточнил Ричард, не слишком расстроившись. — Только поужинать? Пожрать я всегда не дурак, — излишне резко отозвался Рид, хмыкнув. Декарт не ответил — и до конца поездки молчал. То ли давал выпустить пар, то ли чтобы самому не завестись с пол-оборота, стартануть от нуля до сотки за полсекунды и разораться тут друг на друга. Гэвин почему-то подумал, что вздумай Ричард ответить — они бы подрались здесь. Без всякого перехода в секс, как хотелось бы думать: погрызлись бы как два вспыльчивых идиота. Машина остановилась у промзоны — и Рид поймал Декарта за локоть, взглянул в глаза. — Я мудак. Иногда слишком. — Я знаю, Гэвин, — заметил Ричард меланхолично. — Идём. Беседовать со свидетелями было бессмысленно. Район просто выбрали такой, промышленный, без камер. Заброшенный завод за чертой города, которых по всей Америке были тысячи. Такого рода здание, в которые детям не разрешают соваться и в которых спят бомжи. Возможно, одно является причиной другого, но тут бабка надвое сказала. — Я полезу внутрь, — Гэвин достал из багажника фонарик, пощёлкал выключателем разок-другой, проверяя его работоспособность. — Фотографий криминалистов тебе мало? — дотошно уточнил Ричард, скрещивая руки на груди. Его перспектива лезть в аварийноопасное здание лишний раз не прельщала. — Ну, осмотр лишним не бывает. К тому же, что за херню написали в отчёте? Ты видел? Набор букв! — хмыкнул Рид, покачав головой. — Дерьмо стрёмное. — Это обычные сектанты, Гэвин, — устало вздохнул Ричард. — Ладно. К чёрту, с тобой разговаривать как со стенкой. Лезь. Угробишься — мне же легче работать станет, — слегка раздражённо махнул рукой Декарт. Гэвин скрипнул зубами. Он не ожидал, что после его смерти по нему будут скорбеть, безусловно, но чтобы Рич! — Не переживай, такой радости я тебе не доставлю, — огрызнулся он беззлобно, залезая в окно первого этажа. Луч фонарика эпилептиком скользнул по грязному полу снизу вверх, выхватывая из темноты строительный мусор, смятые коробки у стен: здесь периодически кто-то ночевал, но время становилось холоднее. Все перебирались к теплотрассам или под мосты, спускались в метро. Люди поумнее искали адреса ночлежек. В тишине промышленного здания раздался резкий и мерзкий писк — Рид чертыхнулся. Он умудрился наступить на собачью игрушку-пищалку, вот и пересрался на пустом месте. С такими делами всегда так — накрутишь себя, а потом ходишь, собственной тени шарахаешься и обходишь её за тридевять земель. Ну нахер, Гэвин не параноик. Он пошёл дальше: эхо шагов гулко разносилось по пустому помещению, пыль лезла в нос, зудела на слизистой и в горле, так и уговаривая чихнуть. Луч фонаря скользнул по стене — и на сей раз Гэвин его едва не выронил. На стене было одно лишь слово. Именно то, что криминалисты написали в отчёте, и которое вызвало у Рида одно лишь «пфек». «СХЕЗХЮ». В животе мерзко похолодело, к горлу подкатил ком. Это не был нелепый набор букв, как Гэвину показалось на первый взгляд, когда он читал бумаги сквозь пальцы. Это был старый шифр, которым они с братом привыкли общаться в детстве: когда кажется, что весь мир против вас, и друг у друга никого больше нет, и кожа ощущается как одна большая открытая рана… Рид достал из кармана мобильник и быстро нашёл в интернете таблицу — сверил каждую букву с написанной и необходимой, но яснее не стало. Мгновением позже мобильник в руке завибрировал. — Хули надо? — прошипел Гэвин. Ричард, к его чести, даже не среагировал. Создавалось ощущение, что за пару лет работы с детективом он оброс если не бронёй, то невозмутимостью. — Ты скоро? Или уже лежишь с переломанными ногами и тебя пора выносить? — Если хочешь потаскать меня как принцессу, повод не нужен, — огрызнулся Рид. — Сейчас буду, я на надпись попялился эту… Нихрена нового, — соврал Гэвин, не моргнув и глазом. — Хорошо. И отбой. Гэвин переступил с ноги на ногу, чуть нахмурив брови, — мало ли кто пользуется тем же самым шифром Цезаря? Мало ли кто догадался, что это именно он? Рид вылез на улицу, поморщился на дневной свет и принялся отряхиваться от пыли почти брезгливо — истории про геморрагическую лихорадку или целый пакет заболеваний, переносимых грызунами, ему не нравились. Ричард терпеливо подождал, пока тот отфыркается, отплюётся, и только после спросил: — И с какой целью Хэнк послал нас сюда? Не припоминаю, чтобы было кровавое убийство в этом районе. — Люди пропадают. Там мобильник нашли с последним подключением, — охотно уточнил Рид. Он поднял ногу, глянул на её подошву через плечо, потом на другую — хоть в дерьмо ни в какое не вляпался, и то слава богу. Если этот засранец вообще есть… — Я могу спросить тебя об Элайдже? — Не общались десять лет. Похоронил его, — Гэвин прокашлялся. — Не знаю, что ещё ты хочешь услышать, — Рид зябко дёрнул плечом, сунул руки в карманы и весь как-то ссутулился. Обороняться от Ричарда он не привык, это требовало дополнительных нихуёвых таких ресурсов, и было страшно. Было страшно, потому что Декарт точно знал, куда Гэвину в мягкое бить. И никогда не бил. — Насильственная смерть. — Неподтверждённое самоубийство. Какое, нахрен, самоубийство… Рид помрачнел до тошноты, потому что сейчас его начинало запоздало накрывать этим чувством потери. Всепоглощающая чернота. Одно дело ведь обижаться на брата и не пускать его в свою жизнь на протяжении десятка лет, но знать, что он жив. Знать, что всегда можно попробовать что-то спасти и наладить. А другое — когда человек шесть футов под землёй и уже не родной брат, а только тело. Белковая форма жизни, атомы, распавшиеся в звёздную пыль, из которой пришли. Или что-то менее романтичное. Гэвин достал из пачки сигарету и сунул в рот, пожевал фильтр. — Элайджа пережил рак. После такого ласты склеивать по своей воле — идиократия. — Ты не знаешь, в каком он был состоянии последние дни. — Я знаю его. Достаточно, — Рид поморщился. — Знал. Послушай, у него на жизнь такие планы были, что чёрта с два он бы решил сдохнуть по своей воле. Если бы что-то ещё… — Гэвин махнул рукой, выкинул незажжённую обмусоленную сигарету в пустую промышленную бочку. Он потёр переносицу основанием ладони, прежде чем почувствовать чужое присутствие близко-близко. — Ты не можешь вести расследование. Ты — заинтересованное лицо. А я — твой напарник. — Независимо копаться в говне мне никто не запретит, — заметил Рид. — Нет. Ты в этом эксперт, — усмехнулся Ричард, легко погладив детектива между лопаток широкой ладонью. Гэвин прикрыл глаза. Копаться в дерьме он был горазд. -- — Ты не можешь домогаться меня в архиве, — Ричард стоически терпел попытки Рида найти зубами его сонную артерию. Тот едва не рычал от наличия мизерной разницы в росте и неспособности согнуть упрямого Декарта. — По какой причине? Я тебя хочу, ты хочешь меня — разве этого мало? — обессиленно застонал Гэвин, вцепившись в лацканы чужого пиджака и ткнувшись лбом в плечо. — Ты эмоционально нестабилен, — Ричард мягко погладил его по спине — и обнял, крепко обхватил поперёк лопаток. — И пытаешься снять стресс одним-единственным знакомым способом. — Враньё, я знаю ещё один. — Собьёшь костяшки — получишь целибат на год. — Но ты ведь тоже хочешь!.. — Вот оба и будем страдать по твоей глупости, — легче было бы переубедить стену, чем Декарта-младшего. Рид вздохнул. Декарт был тёплый, до одурения родной, и ему-то Гэвин позволял вить из себя верёвки сколько вздумается. Не дай бог он узнал бы это, конечно… — Я не хочу домой ехать, — вздохнул Рид снова, уже прижимаясь щекой к плечу — и позволяя массировать напряжённые точки на спине. Хотелось полноценного массажа, чтобы мордой в подушку и потом лежать как желе, да только… Только Ричард жил с братом, а Гэвин теперь — с племянницей в разгаре переходного возраста. И Декарт этого не знал. — Хочешь, чтобы я поехал с тобой? Номер не пройдёт, — Ричард скользнул основанием ладони по затёкшей мышце и поднялся выше, принялся разминать широчайшую у самого основания шеи. Гэвин блаженно прикрыл глаза. — Видел бы кто тебя таким, — усмехнулся Декарт едва слышно. — Ещё чего не хватало, — хмыкнул Рид. — Поезжай домой. Выспись. — А ты? — всё же не сдержался он. Декарт замолчал, весь замер, точно превратившись в манекен. — Понял, проехали, — со смешком протянул Гэвин, не поднимая взгляда. Порой… Порой его мучил вопрос, на кой ляд он привязался, зачем позволил себе прикипеть? Остались бы друзьями с привилегиями и хватит, зачем чего-то большего хотеть. — До встречи на работе, — немного скомкано протянул Ричард, не поднимая взгляда. На душе было погано. Рид всё ещё не понимал, как один человек мог вызвать у него столько радости — и столько боли одновременно. Воистину, потрясающая способность!.. Он уселся на байк, чувствуя себя всё ещё будто пьяным — хотя ни капли в рот не брал уже которую неделю. Не находилось времени. Гэвин и шлем-то надел на автопилоте, чтобы добраться до дома. На втором этаже, в одной из комнат, горел свет и мелькал силуэт за неплотными шторами — значит, Хлоя дома. Не сбежала никуда. Даже если и не одна — плевать. Главное, что цело горе луковое. Рид устало сел на ступеньки крыльца. Свет среагировал на движение и по-идиотски зажёгся прямо над головой, привлекая не сдохнувших ещё мушек: сентябрь баловал периодической тёплой погодой. То дожди и сырость, то вот такая радость. Гэвин прислонился плечом к деревянной балясине, скрестил руки на груди и нахохлился как воробей на пороге родного дома. Он привык быть в одиночестве — привык сам решать, когда убираться, что есть и во сколько ложиться спать. Привык. Но слишком хорошо память держала, насколько комфортно было делить жизнь с кем-то ещё на равных. Делиться секретами и терзаниями, вместе решать проблемы и не бояться. Не испытывать страха как такового, потому что когда ты подросток — ты бессмертен. Дверь распахнулась резко. — У тебя почки запасные или как? Гэвин вздрогнул от неожиданности. — Это ж дерево, — Хлоя застала его врасплох, а материться при ней так вообще было нельзя. — Сырое, холодное дерево! Вставай, — Камски пихнула мыском тапочка его под задницу, совсем легко, будто прощупывая границы дозволенного. Будто она тоже скучала. По нему. — А какова цель? — тут же уточнил Рид, поднимаясь со ступеньки. — Ужин? — Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок? — К сердцу кого угодно, не обольщайся, — усмехнулась Хлоя, скрестив руки на груди. Было видно, что в ней борется желание накормить и пригреть кого угодно — а вместе с тем исконно подростковое желание вызвериться. — На такое перемирие я согласен, — усмехнулся в ответ Рид, протягивая ладонь. — Мир? Камски мгновение поразмышляла. — Мир. Но посуду моем по очереди! — У меня посудомойка есть, но если хочешь — можешь периодически снимать с бедной машины нагрузку… Гэвин рассмеялся и запер дверь на замок, раздеваясь в коридоре. На ужин были макароны и, кажется, какие-то рыбные котлеты, которые Хлоя отрыла в морозилке. Съедобно — да и всё кулинарное будущее у подростка было впереди. Через месяц можно было обогнать Гэвина с его способностью готовить яйца в любом формате и простые салаты. Но до чего хорош он был в заказе китайской еды! — Вы похожи, — тихо шепнула Хлоя, отложив вилку. Она вяло поковыряла свою порцию, не осилив и половины, и замерла, сверля взглядом тарелку со щербинкой. — Едва ли, — Рид улыбнулся уголками губ. — Поверь мне, ты на него похожа куда больше. Только красивая, — Гэвин хохотнул. — Это не главное. И я не это имела в виду, — покачала головой Камски, отодвигая тарелку. — Смотрите одинаково. Шрам даже есть… — Хлоя резко замолчала, чувствуя, что ещё немного — и захлестнёт. — На ухе, — уточнила она мгновением позже. — У меня не прижилось. Гноилось месяца два, пришлось вынуть. Потом заживало столько же, — Гэвин махнул рукой как ни в чём не бывало. Если ты не делаешь страшное лицо, когда ребёнок упал, он не заплачет. — Расскажи мне про папу. Пожалуйста, — губы у Хлои дрожали. — Ты знала его больше меня, это ты мне расскажи, — Гэвин не мог терпеть женских слёз, потому что совершенно не знал, что с ними делать. С мужскими тоже — но прецеденты случались статистически реже. — Он как-то раз хотел на плоту поплавать по озеру, а когда встал на него — тот начал тонуть. Пришлось срочно доставать его, пока воды не наглотался, плавать он тогда не умел, — усмехнулся Рид. — Дома он каждое утро в бассейне плавал… — Потому и научился. Параноить начал. Не хотел снова испытать это чувство, — Гэвин пожал плечами. — Ничего твой отец не боялся, а воды открытой — ещё как. Рид помнит, как Элайджа сбледнул с лица — и бросил на него не беспомощный, но совершенно отчаянный взгляд своих прозрачных глаз, как у дохлой рыбины. Гэвин ржать перестал по щелчку пальцев — и сиганул в ту тинистую воду с мостков, точно на соревнования припёрся, нырнул как миленький, распугав крякв у берега. Элайджа, слава богу, не тупой был: на шею не залезал, позволил тащить себя, как на буксире, совершенно молча. И только на берегу уже выдохнул и закрыл лицо ладонями, затрясся плечами от ужаса. — Ну чё ты, в самом деле. Я ж рядом был, я тебя всегда вытащу, — Гэвин неловко приобнял брата за плечи. Сырая одежда мерзко липла к телу — но Элайджа был горячечный, словно печка. — Но ты же не всегда будешь рядом. Рид отвесил брату подзатыльник и отстранился, насупился. — Лучше б ты утонул там, чем говорил такое! Мне никого ближе тебя не надо! А ты!.. Элайджа вяло улыбнулся, перевязал сырой хвост на башке и накрыл его ладонь собственной. — Хорошо. Пусть будет всегда. Гэвина передёрнуло. Прав был, засранец. — Расскажи мне, во что с тобой папа играл. Может, припомню что? — вяло улыбнулся Рид. — Крестики-нолики? — тихо рассмеялась Хлоя. — Он всегда был в лаборатории. Всегда изобретал… Всегда что-то паял, чинил. С ним интересно было. Заберёшься за спину, между ним и его любимым кожаным креслом, и дремлешь. Тепло, — Камски зябко обхватила себя руками и болезненно зажмурилась. — Я скучаю, — жалобно всхлипнула она, и Гэвин не выдержал — перетянул к себе на колени, обнял, принимаясь мягко покачивать в руках, что младенца. — Я тоже, принцесса. Мне его не хватает, — шепнул Рид в светлые волосы, держа Хлою в руках так, словно она была сделана из хрусталя. Острые коленки, острые локти, никаких сглаженных углов. — Я так хочу домой, — зарыдала Камски, вцепляясь в его футболку и вздрагивая от мучающих приступов. Гэвин закрыл глаза и беззвучно задышал ртом. — Там сейчас совсем не так, как было. Побудь тут немного, я привезу тебе всё, что захочешь, — мягко поглаживая девочку по спине. — Там никого нет, Хлоя. Камски судорожно икнула, продолжая плакать — почти беззвучно. Слёзы отпускали её постепенно — и усталость ощутимо догоняла запоздало, наваливаясь тяжёлым покрывалом. — Пойдёшь спать, принцесса? Хлоя кивнула — и Рид без особых затруднений перехватил девочку поудобнее, поднимаясь из-за стола и направляясь к лестнице. Он ведь не железный был. И в груди бился не гранит. Он помнил, как Хэнка развезло, когда умер Коул. И видеть сейчас обратное было почти невыносимо — но кроме него у Хлои не осталось никого. Поэтому раскисать было нельзя. — Поспишь, а утро вечера мудренее, — пообещал Рид, неловко чмокнув Хлою в лоб — и накрыв одеялом. Пододеяльник был дурацкий — в каких-то овечках, совсем детский. Гэвин прикрыл дверь комнаты Камски — и подумал, что вляпался в то ещё дерьмо. Прямо как в детстве. Только брата с ним теперь нет. -- «Овечка Долли была злая и рано умерла.» Гэвин распахнул глаза и рывком сел на постели — сердце пульсом колотилось аж в висках, словно Рид во сне пытался сдохнуть в свои славные тридцать шесть, но не вышло — и организм обозлился на него, на живучую вошь, за эту выходку. Детектив устало потёр лицо ладонями, согнулся почти пополам, упираясь лбом в колени, — и дрогнул плечами. — Пошёл бы ты нахер, Эл, — хрипло, почти истерически рассмеялся Гэвин, чувствуя, как тянет его за нервы это ощущение тоски — и гулкое чувство одиночества. Словно он снова один, маленький, стоит посреди супермаркета и плачет, потому что потерял маму. И ощущение, будто она не вернётся уже, потому что украли. Не потому, что он не нужен: такого ему никто не говорил. Их с Элайджей любили одинаково, баловали — одинаково. Но Рид всё равно таскал брата за хвостик, а тот пинал его по ногам. И вечером всегда засыпали вместе, слюнявя одну подушку на двоих. Во второй раз одиночество ощущалось совсем иначе — потому что Рид сам проебался. Его был косяк. — Ладно, добром это не закончится, — Гэвин нахмурился и спустил ноги с постели, зябко поёжился. Почесал зудящий шрам на животе, поправил боксеры с вялым утренним стояком и пошёл в душ, смывать гипотетические укусы клопов. Шутка. Гэвина порой занимали дурацкие вопросы, которые он не озвучивал. Например, моется ли Андерсон шампунем весь? Он же здоровенный, как медведь, и волосатый, как он же. Такую шубу заколебёшься сушить… Рид отвлёкся от намыливания волос и написал на запотевшей стенке кабинки «схезхю». Лениво накарябал ниже настоящее слово, не зашифрованное. «Ответы». Прелесть. У Рида больше вопросов, а кто-то ответы требует. Ему бы кто ответы сказал… Гэвин выключил душ, вытерся и целомудренно оделся в свежую футболку и боксеры, вышел из облака пара в зябкий дом. Такими темпами к середине сентября придётся включать отопление, иначе околеют. Рид повёл плечами недовольно и вышел на кухню, принимаясь заваривать кофе. Наверху хлопнула дверь — и по лестнице спустилась Хлоя, перевешиваясь через перила в самом низу. — Будешь яичницу? Могу сделать. Омлет. Или бутерброд, — предложил Гэвин, думая, что стоит купить овсянку. Растущему организму полезно, ему, пожалуй, тоже. Или йогурта какого. Хлопьев?.. — Я тебе оставлю двадцатку, сходишь в магазин. Возьми, что сама будешь есть, — Рид принялся заваривать кофе — и на всякий случай поставил чайник. — Хорошо, зайду после школы, — кивнула Хлоя. Гэвин засомневался. — Дотащишь? — слегка неуверенно протянул он. — Я просто не буду закупаться на армию, — предупредила Камски, пожав плечами. Она уже была одета для школы, не размениваясь на домашнюю одежду зазря. — Угони тележку из супермаркета, — посоветовал Рид, сооружая бутерброд с сыром. — Будут тормозить — скажи, что дядя полицейский, — усмехнулся Гэвин. — Так делают только бомжи! — возмутилась Хлоя. — И подростки! — парировал Рид, зажёвывая бутерброд вместе с кофе. Хлоя стоически проигнорировала завтрак чемпиона, достала из холодильника яблоко и принялась им хрустеть за неимением лучшего. Перспектива двадцатки и полных полок грела сильнее плесневелого хлеба. Вон, прямо там, возле чужого мизинца облачко пенициллина такое… Хлоя не удержалась и отщипнула кусочек, почти вырвав его из бездонного рта Гэвина. В ответ на возмущённый взгляд продемонстрировала плесень и выкинула его в раковину, в измельчитель. — Да, пожалуй, за продуктами последишь ты, — Гэвин с сомнением заглянул в собственную кружку, словно подозревая, что плесень вырастет там за считанные минуты, и залпом допил. — Я на работу, буду когда вернусь, — отчитался он, доставая из бумажника обещанную двадцатку и оставляя её на тумбочке. Наскоро оделся — и спустя полчаса уже был в участке, тщетно пытаясь подавить отикивающийся сэндвич. Наверное, плесень где-то ещё успел проглядеть, теперь переваривается, зараза… Рид красочно представил, как хеликобактер сходится в неравной битве с грибами, а потом качнул головой, стаскивая с головы шлем. Аллена на пороге сегодня не было — и он посмурнел. Дэйв был из тех людей, с которыми Гэвин в силу профессии пересекался редко, но сохранял тёплые отношения. Пожалуй, один из немногих, с кем он мог бы посидеть в баре вечером и потравить байки. Причём вполне охотно, не из-под палки. Дэйву нестрашно было спиздануть что-то такое, за что потом будет стыдно. Редкое качество! — Доброе утро, — Ричард уже был на рабочем месте — кто бы сомневался, — и Рид вздохнул. — Ты тут ночуешь? — устало поинтересовался он. — Выезжаю заранее. Привычка, — дёрнул плечом Декарт, протягивая Гэвину лист бумаги. — Нужно дописать все отчёты, мы сегодня невыездные. — Ладно, — вяло пожал плечами Рид. — Отчёты так отчёты, — он взял у напарника протянутую бумагу, положил к себе на стол, чтобы изучить позже. На душе было неспокойно — неудивительно, конечно. Гэвин всегда мог оправдаться и оправдать себя потрясением, потерей близкого человека, но правда состояла в том, что он потерял Элайджу давным-давно. Ещё те десять лет назад, по собственной глупости, и отскорбел своё тогда же. Сейчас ему больно было видеть, как это терзает Хлою. И больно было вновь столь остро чувствовать собственную смертность. Словно жизнь песком утекает сквозь пальцы — и он ничего не успевает с этим сделать. Тридцать шесть лет!.. Гэвин когда-то пошёл в полицию по этой причине. По причине того, что всегда хотелось иметь занятие, отнимающее большую часть времени. Чтобы не успевать скорбеть о невозможности выстроить серьёзные, долгосрочные отношения, чтобы не ныть о том, что нет хобби. Твоё хобби, малыш, это твоя работа. В говне ковыряться и быть злой скотиной — призвание. А потом Рид повзрослел — и поворачивать уже было поздно. Словно он сидит на заднем сиденье машины и его уже везут в тёмный лес, а двери заблокированы, и дороги он не знает, и преимущество не за ним. Оставалось только ждать конца. Блядский боже. — Гэвин? Рид дёрнул головой на звук, глянул исподлобья. — Уже сажусь. И снова отчитываться, снова писать по заранее предусмотренным формам, сравнивать исходник и накарябанное своей рукой. Монотонная работа, от которой нога дёргается и скулы сводит — холеричный тип личности с сдвг к такому не приспособлен. Чёрта с два. Рид снова и снова вчитывался в собственные слова, потому что дисциплина была превыше всех типирований. Он умел дрессировать себя, как никто другой. На третьем отчёте понадобился перерыв: Гэвин с облегчением выдохнул, потянулся всем телом, закинул ноющие ноги на край стола и сонно зевнул, подумывая над тем, чтобы выпить кофе. Хотелось домой. Или бежать куда-то — фигурально выражаясь. От долгой статики мышцы неприятно ломило, ныли голени, ныла спина и сводило плечи, хотелось размяться. — Рич, не хочешь сходить в зал? — на пробу бросил Рид напарнику за соседним столом. Декарт оторвался от заполнения бумаг, бросил задумчивый взгляд на часы — Гэвин едва не хмыкнул — и кивнул. — Пожалуй. -- — Ты сам не свой, Гэвс, — Декарт заломил ему руку за спину — и Рид заорал от боли, тут же хлопнув по полу ладонью, мол, отпускай. Ричард освободил запястье сразу, но продолжил прижимать детектива к полу, с комфортом устроившись сверху. — Не хочу напоминать, но у меня умер брат, — прорычал Гэвин, прижимаясь взмокшей щекой к терпко пахнущей резине пола. — Имею право, — добавил он, прикрывая глаза и тяжело дыша. — И я узнал об этом брате только сейчас. Значит, не так уж ты его и любил? — резонно уточнил Декарт. Рид почувствовал, как его бросило в ярость — словно какой-то рычаг в голове переключился, щёлкнул, швырнул его в это алое марево. Он сбросил зазевавшегося Ричарда на пол и подскочил на ноги, глянул сверху вниз зло. — Значит, не знал ты меня нихуя! — глухо огрызнулся Рид, разворачиваясь в сторону душевых и стягивая майку по дороге, остервенело выкручиваясь из спортивных штанов. Ему так до дури хотелось рассказать всё Декарту — и про племянницу, и про то, как его выкручивает по ночам, и про Элайджу, но… Но только Ричарду это было не нужно. Ему была нужна возможность снять напряжение, нужен надёжный напарник. А что в голове у этого напарника — дело десятое. Гэвин очень хорошо всё за всех решал, чтобы потом не расстраиваться. Рид включил воду в душе и сполз по стенке на корточки, закрыв лицо ладонями, давая себе передышку — и давая себе возможность отдышаться, вернуться в мир. Сконцентрироваться на пяти ощущениях, которые есть. …Плитка под ногами гладкая. Под спиной — прохладная. Это раз. Вода тёплая. Это два. На вкус неприятная, немного отдаёт хлоркой. Три. Собственные руки грубые, на левом предплечье неровный рваный шрам, старый. Это четыре. — Гэвин? Декарт пахнет яблочным шампунем. Пять. — Всё в порядке, — Гэвин не убрал от лица ладоней. — Всё со мной в порядке, вали уже! Ричард хмыкнул — и присел на корточки рядом. — Ты себе ври. Окружающим — сколько угодно. А мне — не вздумай даже, — взгляд у Декарта был неожиданно холодный. Словно нежелание Рида открыться засело ему занозой в заднице — а работа у детективов была в основном сидячая.  — Иначе? Ричард стиснул зубы. Терпеливо поднялся на ноги — и развернулся, пошёл сверкать голой задницей в соседнюю недокабинку. Рид прижался затылком к плитке, закусил нижнюю губу — и зажмурился до белых мушек за закрытыми веками. Было хреново. -- — Хлоя! Хлоя, я дома, — Рид звякнул ключами о тумбочку в коридоре, торопливо выбрался из ботинок. — Я купил пончиков… Не знаю, что едят сейчас подростки. Хочешь, закажем пиццу? Ответом была тишина, и эта тишина Гэвину не понравилась. Потому что он отчётливо слышал шебуршание наверху — значит, Хлоя была дома. — Я поднимусь, — громко предупредил он, на всякий случай нащупав табельное в кобуре. На всякий случай. Дверь в ванную комнату второго этажа была заперта — и, судя по отчётливому звуку, там лилась вода. Рид похолодел: если это попытка самоубийства, то навряд ли Хлое дадут остаться с ним после такой выходки. Если будет кому оставаться. Он дёрнул ручку двери, чертыхнулся, и чуть отошёл в сторону, чтобы с размаху навалиться на хлипкую «картонную» дверь плечом — и обнаружить почти зарёванную Хлою на коврике ванной комнаты. В раковине была спешно замочена простынь и пижамные штаны с медвежатами. — Хлоя, что случилось? — Гэвин настороженно присел рядом с плачущей Хлоей на корточки, большим пальцем вытер мокрые щёки. — Что такое? Я не смогу тебе помочь, если не узнаю, что стряслось, понимаешь? — Рид упёрся коленями в пол, чуть меняя позу, — и мягко потянул Хлою в объятия. — Простынь испортила, — хрипло отозвалась Хлоя, всё ещё с заложенным носом, — и глянула снизу вверх своими невозможными голубыми глазами. Точно как у отца, надо же!.. Рид отстранился, поднялся на ноги и глянул, наконец, в раковину. На простыни и пижамных штанах были буроватые разводы. Гэвин потрогал воду — и с мягким укором цыкнул языком. — Ну кто же кровь замачивает в горячей воде? Я тебя научу. Знаешь, сколько кровищи от шмоток отстирал? Закачаешься! — Гэвин улыбнулся — и постарался сделать это так, чтобы не выглядеть ещё более угрожающе. Он выключил воду, окончательно поставив крест на перспективе отстирать вещи сейчас. — Иди сюда. Нашла из-за чего рыдать, — Рид поднял Хлою на руки и ласково погладил по худой спине. Совсем ведь ребёнок ещё, столько свалилось… Вот нервы и сдали, видать. Гэвин спустился вниз и собрался было усадить Хлою на диван — но та только качнула головой, прижавшись щекой к тёплому плечу. — Ну что ты, маленькая коала? — Почему ты так долго не приходил? Простой вопрос вышиб воздух из лёгких — и Риду пришлось самому сесть на диван, устраивая Хлою поудобнее — и под шумок заворачивая в плед. На языке вертелась сотня вариантов — и ни один из них не был похож на правду хоть немного. — Я часто приходил к тебе, когда ты была маленькой. Помнишь? — осторожно начал Гэвин. Хлоя кивнула, рассеянно перебирая пальцами бахрому на пледе. Это ведь Ричард притащил, чтобы дом был уютнее… Сердце защемило. — Тебе было четыре… Или пять, совсем мелочь. И я уснул, когда сидел с тобой. А ты сверзлась с лестницы, разбила голову, — Рид осторожно пощупал светлый затылок Хлои, нашёл тонкий продолговатый шрам. Биогеля тогда не изобрели ещё, хорошо, что можно спрятать под волосами. Не то, что его побитая морда. — И Элайджа, папа твой, был очень зол. Мы тогда повздорили, потому что я чувствовал себя виноватым, но было поздно. И больше не общались. Гэвин замолчал. Дыхание Хлои выровнялось — она уже не шмыгала через каждые пять секунд, не пыталась под шумок вытереть сопли о его футболку. — Хорошо ещё, что всё обошлось лёгким сотрясением. Никаких гематом, никаких отсроченных побочек… Элайджа же за тебя готов был всем головы поотрывать. Мне повезло, что меня он тоже немного любил, — глухо рассмеялся Гэвин, сцепляя пальцы в замок поверх одеяльного кокона. — Это папа? — протянула Хлоя, коснувшись своей переносицы. Рид машинально отзеркалил жест, придерживая племянницу одной рукой. — Нет. Это ещё старшая школа. Очень давно было. Мозгов тогда было ещё меньше, — Гэвин невольно улыбнулся. — Твой папа всегда сидел в каких-нибудь кружках дополнительных, то на факультете информатики, то на биологии и химии, а я больше по спортивным вещам был. И лингвистике. Но, конечно, такое не расскажешь — засмеют. Поэтому в основном — регби, — пояснил Рид. — Но у меня шрамы поинтереснее есть. С первых лет работы в полиции, — со смешком протянул он, пересаживая Хлою на диван рядом и задирая футболку. От самого мечевидного отростка грудины до паха тянулся ровный, крупный шрам, огибающий пупок справа — если смотреть со стороны. — Нападение? — слегка недоумённо протянула Хлоя, выпростав бледную руку из пледа и проследив кончиками пальцев ход тёмно-багровой линии с поперечными «шпалами» швов. — Своего рода. Лапаротомия. Когда в тебя стреляют и попадают в живот, — Гэвин ткнул левее шрама, в округлую отметину. — То есть такая вещь, как контузия всего, что вокруг. У меня пары метров кишечника нет, селезёнки, сальника тоже, — принялся перечислять Рид. — Куска печени, но она вроде восстанавливается… Хлоя уважительно кивнула. — А у меня шрам только на затылке, потому что мой дядя — беспечный шалопай. Гэвин раскрыл рот от подобной наглости — и расхохотался. — Вот же папина дочка! — он покровительственно взъерошил светлые волосы ладонью под возмущённое ворчание. — Ладно, принцесса. Есть будешь? Я на полном серьёзе. — Буду, — деловито сказала Хлоя, усаживаясь по-турецки. — Пончики и пиццу. Под «Зловещих мертвецов»! — Это считалось старьём уже в моём детстве, ты о чём! — хохотнул Рид, заказывая пиццу через приложение. — Ну жди. Я пока в душ схожу, а там и привезут уже. Лады? — Лады, — Хлоя улыбнулась. Рид улыбнулся в ответ — и пошёл в душ. Сам застирал простыню, развесил сушиться, постирал пижамные штаны — совсем кукольного размера. И едва удержался, чтобы не заплакать. Потому что помнил, дурень, как в ужасе успокаивал вялую, полусонную Хлою, а у самого все руки были в крови: сосуды на голове не спадаются, потому и кажется, что она вытечет вот-вот да и вся. Потому что помнил, с какой ненавистью на него смотрел Элайджа. Потому что понимал, что сам бы такое не простил. — Расскажи ещё, — попросила Хлоя, когда он вернулся. Пиццу привезли — на обеденном столе стояло две коробки, ещё не открытых. — О чём, принцесса? — уточнил Гэвин, заканчивая сушить волосы полотенцем — и открывая верхнюю коробку. — О папе. Рид рассеянно скользнул кончиками пальцев по картону коробки. — Потом, хорошо? Ужинай пока, — Гэвин подвинул пиццу к слегка расстроившейся Хлое. — «Терминатора» глянем, хочешь? — Старьё! — хохотнула Камски, забирая коробку — и охотно подыгрывая. — Лучше что-то новое… Пока Хлоя щёлкала каналами, Рид замер в задумчивости. Ему не хотелось рассказывать про Элайджу. Потому что в такие моменты вспоминается только хорошее, ты начинаешь расхваливать человека, которому уже всё равно. Возносишь его на пьедестал, на котором он никогда не был. И если ты его так хвалишь — так а где же ты был, когда он был жив?.. Гэвин с тоской посмотрел на Хлою. Он плохо помнил маму девочки: они с Элайджей были в разводе, а потом она исчезла — не значилась даже в свидетельстве о рождении, пустая графа. Словно Хлоя была таким ребёнком из пробирки, дитя атома. Но не в этом дело, а в том, что всё в девчонке бросалось в глаза и напоминало о брате. Светлые глаза, упрямый взгляд, привычка усмехаться и опускать взгляд в пол, пухлые капризные губы… — Иди сюда, — не выдержал Гэвин, распахнув объятия. Хлоя не стала возражать — перебралась в чужие руки, привалилась к груди спиной, не отвлекаясь от телевизора. Рид крепко обнял её на мгновение — всего мгновение, чтобы не получить возмущённое «рёбра сломаешь» — и облегчил хватку. — Я скучал, принцесса, — шепнул он в светлую макушку. — Мне жаль. Хлоя промолчала, прижимаясь щекой к смуглому предплечью, — и закрыла глаза.