спаси, но не сохраняй

Есть вещи, которые нельзя не оплакивать, вспоминая.

Фармацевтическая компания «Девиэнси Инкорпорэйтед» объявила о начале второго этапа исследований нового препарата по борьбе с опухолями. Общая идея — снижение темпов деления низкодифференцированных клеток, контроль митозов и мейозов. Человеческий иммунитет не успевает купировать количество растущей в геометрической прогрессии атопии — и новый препарат должен помочь. Уже имеются значительные успехи… — Зачем ты эту муть смотришь? — Гэвин не выспался — и был не в духе. — Стоит знать, что творится в мире, — заметила Хлоя. Она тоже не слишком выспалась — неудивительно. Камски плакала перед сном не первую ночь — и далеко не последнюю. — Ленту в соцсетях полистай, узнаешь. Уже с субъективным мнением заодно, даже напрягаться не придётся, — хмыкнул Рид, заваривая кофе. Вчера Хлоя честно сходила в магазин — и сейчас в холодильнике честно была еда. — Эх, вот помню времена, когда можно было сходить за покупками с десяткой баксов и вернуться с полными сумками еды, а сейчас… — драматично вздохнул Рид, доставая с полки хлеб и сыр. Снова. — Инфляция? — Камеры на каждом углу, — хохотнул Гэвин, принимаясь нарезать бутерброды. На сей раз хлеб был вполне приличный — и сыр тоже. Хотя сыр с плесенью можно было бы оправдать подобием благородности… Он поел, попрощался с Хлоей, пообещав вернуться сегодняшним вечером, — и уже в машине, на полпути, обнаружил в кармане куртки шоколадку. Розовая обёртка, какой-то батончик с клубникой. Внутри что-то больно лопнуло — и Рид упрямо сжал руль до побелевших костяшек и поджал губы в тонкую линию. О нём никто давным-давно не заботился, и сейчас ему этого тоже не надо. Потому что терять — это больно. Так больно, что дыхание перехватывает и слёзы кончаются все разом. Ему этого не нужно. Он лучше сам… Сам. Это он, Гэвин Рид, может предложить всем своё крепкое плечо и матершину через слово, а ему ласку предлагать не надо. Он бы лучше на героин, чем на ласку. С первого ещё хоть слезть можно, а второе… Будешь до смерти заглядывать всем в глаза с надеждой, будешь жалок. Ещё чего не хватало! — Ну и… Элайджа обмер, глядя на него удивлённо округлившимися глазами, — и рот его невольно приоткрылся. — Да знаю я! Мораль читать будешь? — прогундосил Гэвин. Нос опух раза в три, не дышал совсем, щедро расплылся синяками под глаза, делая из приличного подростка пропойцу. — Лечить тебя буду. Не обольщайся, — брезгливо поморщился Эл, покачав головой. Он достал из холодильника пачку старой замороженной фасоли, завернул в полотенце, чтобы не жгло так, и осторожно пристроил к чужой переносице, прижал поверх руку Гэвина с распухшими костяшками. Мягко помог откинуться на спинку дивана. Рид закрыл глаза, чувствуя, как щиплет под веками. — И что было в этот раз? — Это правда важно? — устало протянул Гэвин. — Это важно. — На каждую мою причину ты скажешь, что оно того не стоило. — Видишь, какой ты смышлёный. Убери, помажу, — попросил Элайджа, усаживаясь на диване рядом, и принялся размазывать по коже лица гепариновую мазь, стараясь не надавливать, но Гэвин всё равно зашипел. — Ну-ну! Потерпишь. Как кулаками махать — так ты первый, а как лечиться — ссыкун. — За такие-то слова!.. — Тихо. Прикладывай обратно, сейчас перекисью тебе руку залью и будешь красавчик. — Как ты? — Куда тебе до меня! — тихо усмехнулся Элайджа, и Гэвин улыбнулся: значит, не злится. Рид подрался сегодня, потому что кто-то рискнул пренебрежительно о его брате отозваться. О его предпочтениях, иначе говоря. Хотя какие предпочтения, там скорее догадки и обидные обзывательства. Гэвин всегда знал, что должен быть сильнее. Злее. Чтобы никто просто не рискнул раскрыть на него пасть. Раскроешь — туда будет запихнуто твоё мнение, да так глубоко, что задохнёшься. Признай простую мысль, что всем похуй. И Риду похуй больше всех. — Жрать хочешь? — простодушно поинтересовался Гэвин у Ричарда, сделав вид, будто не он вчера словил паническую атаку в душевой. — Прости? — слегка недоумённо уточнил Декарт, моргнув — и подняв взгляд на напарника. Гэвин продемонстрировал ему батончик в розовой обёртке, подмигнул лукаво. Рик хмыкнул, дёрнув плечом. — Нет, воздержусь. Концепция трансжиров и рафинированного сахара не по мне. — Ну и зря. Работа отвлекает нас от гедонизма, — многозначительно хмыкнул Гэвин, утянув от своего стола стул и усевшись рядом с Ричардом, просматривающим отчёт на предмет ошибок. Он открыл батончик и захрустел мюсли в шоколаде, не испытывая никакого отвращения. — Что там на повестке дня? — поинтересовался Рид, прожевав батончик и крутанувшись на стуле разок. — Мелкое хулиганство, на которое отправили стажёров. Новенькая Эхо поехала, — добавил Рик, являя собой полную невозмутимость. — Дальше… Умершая в своей постели женщина преклонных лет, соседи вызвали полицию и скорую из-за запаха и подозрений. Потом один самоубийца, тоже не первой свежести. — Дела взяли? — Да, самоубийца на попечении Чэнь. Но естественная смерть не востребована, — сверился с данными Декарт. — Значит, поедем. Хорошо, что ты не ел, — усмехнулся Рид, скомкав батончик прямо в упаковке и сунув его в карман: доест потом, не проблема. На улице погода была дерьмовая. И не снег, и не дождь, и под ногами почти каток. Гэвин философски застегнул куртку под самое горло, сунул руки в карманы и нахохлился как воробей. Ричард в своём пальто смотрелся представительно, дорого. Рид же смотрелся ровно как собственный отец — выросла копия… Разве что не бухал и детей не поколачивал. Рид ткнулся лицом в воротник куртки, чувствуя, как на него снова накатывает это острое чувство одиночества. Брата больше нет, родителей — давным-давно, да и слава богу. Мама бы смерть Элайджи не пережила, а Гэвин их обоих сразу — не пережил бы. — Идём? — в голосе Ричарда скользнула вопросительная интонация, и он приподнял бровь дугой. Рид переступил с ноги на ногу. Он не чувствовал себя уязвимо. Это скорее Ричард был здесь неуместен, а Гэвин в серые улочки Детройта вписывался прекрасно. Но только Декарт умел лицо держать — невозмутимое — а Рид не умел. — Да, идём. Всё нормально. Поведёшь? -- — Да бесит меня это твоё поведение! — Рид не рычит, а огрызается, и даже тупому понятно, что это не нападение. Что это агрессивная попытка защититься, закрыть мягкий уязвимый живот. — Ну, а дальше продолжить не хочешь? — Ричард спокоен до ублюдочности. — Что именно тебе не нравится? — Неважно, — Гэвин чувствует, как его пульс ускоряется. — Что ты имел в виду? — Ричард не отстаёт, заглядывает в глаза участливо, и Рид смотрит на него расширенными зрачками, сам того не отсекая. — Прекрати, я не хочу это обсуждать… — Гэвин… Внутри Рида кто-то кричит на исходе воздуха в лёгких, до саднящего больного жжения. Кричит — а у самого Гэвина даже рот не может открыться, чтобы сказать, что он чувствует. Что эти чужие вопросы загоняют его в тупик. Что нервные окончания болезненно немеют. Что Гэвин чувствует себя не тонущим — а утонувшим. Звуки доносятся будто не до него, и Рид снова ловит себя на деперсонализации. Это не с ним. Это не его Ричард спрашивает и трясёт за плечи. Это не ему сейчас больно до ножа в брюхо. — Неважно. Отпусти меня, — холодно отрезает Гэвин, и в голосе его ни грамма эмоций. Потому что это происходит не с ним. Потому он не чувствует ничего, потому он снова один, потому ему даже не к кому вернуться и не к кому прийти. Одиночество гулкое. Выбранное самостоятельно. Рид всегда готов был помочь и всегда был готов выслушать. Но говорить самому и принимать помощь он так и не научился. Доверие влечёт к такой болезненной зависимости, которой Гэвин никогда больше не хотел испытать. Потом будет больно. Гэвин знает. — Ну, а потом… — Ты правда думаешь, что это кому-то интересно? — Ну-ка, приходи в себя, — Ричард возвращается со стаканом воды в руках и подносит его край к губам Рида, чуть наклоняет. Гэвин машинально обхватывает его пальцы собственными поверх и пьёт, зажмуриваясь. И чувствует, как внутри снова болит, как вскользь брошенная фраза снова царапает его изнутри. Рид закрывает глаза, чувствуя, как глотку сжимает спазмом — и он закашливается этой водой, словно и впрямь вот-вот утонет. Болезненное ощущение. Чувство — ещё хуже. На глазах рефлекторно выступают слёзы от этого спазма, и Гэвин пытается проморгаться запоздало. — Меня надо на транквилизаторы посадить давно, — хрипло отзывается Рид, вытирая рот тыльной стороной ладони. — Ты скажешь мне, что тебя так… Закончить фразу Ричард не может, ровно как и Рид — объяснить. Просто больно. Где-то внутри очень-очень больно. — Иногда ты делаешь вещи, которые… — Гэвин хмурит брови и дёргает плечом, опуская взгляд. — Которые ранят меня. Но я не имею права попросить тебя перестать. И не могу перестать реагировать. Это больно, — Рид нервно усмехается, медленно, терпеливо дыша на счёт. Чтобы не сбиться с дыхания, потому что глаза и без того уже влажные, хватит ему приключений на сегодня. — Отъебись, Рич! Я грязью потру и буду в порядке, я мужик. Ему определённо хреново — и время если не лечит, то хотя бы успокаивает ноющие раны. — Не знаю. Пугают меня все эти роботы, — Гэвин всё-таки нахмурился и зябко передёрнул плечами. — У тебя внутри буквально есть ёмкость с кислотой. А вздумай ты лизнуть открытую рану — она загноится. Ты уверен, что это не им стоит тебя шарахаться? — тихо хохотнул Ричард, похлопав Рида по лопатке. Гэвин недовольно поморщился. Снисходительный тон Декарта выводил его из себя под настроение. Сегодня бесит — завтра нет. Всё зависело от положения звёзд, наличия хлеба в хлебнице и привычного бомжа в обезьяннике. Много факторов, короче. — Лучше, если на минном поле взорвётся робот, а не человек. Гэвин повернул голову в сторону Ричарда и задумчиво глянул на его бесстрастное лицо. Декарт обладал тем, что в народе обзывали мордой той ещё суки. Его брат — разнояйцевый близнец — был похож на него, но неуловимо отличался. Другой цвет глаз, чуть более покатые плечи, и первое впечатление менялось неуловимо. Да, на деле Коннор мог оказаться паскудой больше Ричи, но внешне… Ребёнок с шоколадки Kinder был не настолько невинен и располагающ, как Декарт-старший. — Лучше, — нехотя признал Гэвин. Ричард даже не скрестил рук на груди, только миролюбиво улыбнулся уголками губ, не потрудившись смягчить взгляд. Дефолтное выражение лица успокаивало Рида до трясучки, тогда как остальных пугало. Как будто младший Декарт был неживой. Пластиковый манекен. Если бы Гэвин не видел, как из Ричарда течёт кровь, не поверил бы в его реальность. — Всё равно всё это то ещё дерьмо, — отмахнулся Рид. — Это нормально. — Что нормально? — Людей всегда пугало то, чего они не понимали, — непробиваемо-спокойно сообщил Ричард, отходя в сторону, к папке с «висяком». — Людей это и убивало порой. Напомнить тебе историю про радиацию? А пару веков спустя будут говорить, какие мы долбоёбы, что жрём ибупрофен! — вызверился Гэвин, потому что его снова переполнили эмоции. Захотелось либо перегрызть кому-то глотку, либо продышаться. Но только дыхательные практики — хуйня на постном масле, а панических атак Рид не ловил давно, просто… Просто с ним всегда было это ощущение нежеланности. И в иные дни этим можно было бравировать, а в иные хотелось повеситься. Не для того, чтобы другие отдохнули. Чтобы у самого не болело. — Я домой, — Рид прокашлялся и подхватил с кресла куртку, по дороге влезая в неё. Левая рука дрожала, никак не могла попасть в пресловутый рукав… — Почему? — тихо уточнил Ричард, перехватив куртку за плечо — и осторожно помогая протолкнуть ладонь в рукав. — Ты сбегаешь от меня домой. Ты… Ты познакомишь меня с тем, к кому ты сбегаешь? Гэвин на мгновение нахмурился — а потом вскинул взгляд. Ричард смотрел на него как обычно, лишь залегла между бровями крохотная морщинка. Господи, почему у него эмоциональный интеллект кирпича?.. — А это важно? Ричард помедлил — и было видно, как он снова берёт себя под контроль, словно борются в нём острое любопытство и вышколенная, выхоленная дисциплина. Он убрал руки, привычно заложив их за спину, и улыбнулся точно также вежливо. — Ты прав. Я не имею права требовать таких личных ответов, — Декарт чуть склонил голову, будто извиняясь. — Ты ёбнулся? — голос Рида дрогнул. — Только ты меня не добивай следом! У меня кроме тебя никого не осталось!.. — Гэвин осёкся, одёрнул осточертевшую куртку и отвёл потухший взгляд. Сам расставил вокруг себя границы, похожие на плотно обнесённое колючей проволокой по-2, что уж теперь. Рид потёр пальцами переносицу, медленно выдохнул. — Если ты будешь настроен вести конструктивный диалог, дай мне знать, — голос Ричарда снова приобрёл интонацию робота техподдержки, и даже формулировки были будто собраны нейросетью, не иначе. — Нахуй иди! Это я даю тебе знать! — рявкнул от отчаяния Рид. Он захлопнул это в себе — и потащил до самого дома, заскулив только за закрытой дверью от острой боли. Хлоя была ещё в школе, и один только бог знал, как тяжело ей давалось жить. По крайней мере, рутина в виде экзаменов и пар отвлекала. Не давала увязнуть в своём горе. Гэвину же было стрёмно. Ему не хотелось терять Ричарда как единственного близкого человека, не хотелось двигаться дальше или возвращаться назад. Но для этого было необходимо освоить навык «словами через рот», а это Рид считал ниже своего достоинства. В его башке было охуеть как темно — и копаться с фонариком в этой чернильной яме Гэвин не хотел.