Монстры Орлеана

Мегаполисы не спят? Бред… Спят. И им снятся кошмары. Наркотические галлюцинации неоновых вспышек, дурного, изматывающего, бесконечного праздника центральных кварталов, кровавые откровения сырых подворотен. Где кишками наружу потрошат чужие кошельки, души, животы. И старческое дребезжание цепей, скрип рассохшихся фасадов пригорода, вонь старых портовых районов, гнилой дух ржавеющих, выброшенных на бетонный берег лодок вдоль Миссисипи. Всё это смешивается в одну Вальпургиеву круговерть, бесконечной спиралью вращается в котле огромного города, прилепившегося к змеиному туловищу реки, как опухоль. Байуотер напоминал огрызок старого заброшенного городишки, клочком чужеродной ткани пришитый к боку Нового Орлеана. Всего в двух кварталах Бурбон Стрит, здание Центрального Суда, Главное отделение полиции. А тут — бродячие собаки с синими ошейниками и клипсами стерилизации на ушах. Кривые щербатые улочки, одноэтажные деревянные домики, щетинящиеся кривыми планками архаичного, ободранного всеми ветрами сайдинга, и бесконечная мамба в дешёвых барах. Йован снимал здесь дом на деньги налогоплательщиков. Им с напарником выделили вполне приличную сумму, откомандировав в Луизиану из Вашингтона. Но Хохепа притащил с собой при переводе всю свою многочисленную семью, и дом ему пришлось снимать большой, просторный, с крытой верандой и зелёной лужайкой. Как в рекламе газонокосилок. Зорич в подобных вопросах был удивительно неприхотлив. На оставшиеся крохи от обусловленной суммы он нашел себе хибару на пересечении Роял и Бартоломью-стрит, в паре метров от реки. Там, где в её змеиный бок вгрызался канал Тейриг Бейсин. Вытянутые сегментированными червями здания бараков, складов, ребра верфей и железные уродливые жирафы подъемных кранов грудились у самой кромки бурой воды. Здесь жили рыбаки, отставные моряки и проститутки. Которые по вечерам на тротуарах у своих хибар устраивали пляски под креольские песни. Неспокойный, неблагополучный район. Именно то, что нужно. До дома Зорич не доехал полквартала. В салоне уже ощутимо пахнет кровью, как на скотобойне. Даже больше, чем привычной кожей сидений и табачным дымом. Рубашка промокла вдрызг. Липла к груди, как кусок сырой печёнки. На следующем светофоре Йован вместо цветных клякс красного света увидел танцующие полосы, потому что в голове помутилось, и его вполне ощутимо повело, дёрнув в сторону пассажирского сидения, на которое мучительно хотелось улечься и уснуть. Чертыхнувшись, агент свернул к обочине. Остановил машину. Не заглушая мотор, полез опять в бардачок. Ничего подходящего там ожидаемо не обнаружилось. Йован устало посмотрел в зеркало заднего вида на своё бледное осунувшееся отражение с тёмными пятнами под глазами. Потом чуть сдвинул прямоугольник зеркала, ловя в отражение своего пленника. Тот мирно лежал на заднем сидении. Тяжело и шумно дышал, сверкая цветными узорами татуировок во всю грудь. Спит похищенная принцесса… Скорее всего, с сотрясением мозга спит. Йован опустил руки, пробежался взглядом по приборной панели и тяжело, обреченно вздохнув, вжал кнопку прикуривателя. Он не включал в салоне свет. Просто вытащил разогретое клеймо, алеющее в тусклых отсветах редких уличных фонарей, вытянул длинную жилистую шею, попытавшись повернуться укосом к зеркалу. И, сцепив зубы, прижал раскалённый металл к коже. Вжал посильнее, шипя, как вскипевшее молоко, пролитое на плиту. Точно так же шипела сворачивающаяся кровь, обожжённая кожа. Ожог вышел глубоким и аккуратным. Быстро потемнел. Повторить то же ещё раз оказалось сложней. Он уже знал весь спектр своих ощущений, прекрасно понимал, как сильно ему подобное не по нутру. И потому поскорее вдавил алый, пахнущий горелым мясом пятак в свою шею ещё раз закупоривая отверстие от второго клыка. Оставалось лишь надеяться, что эта зеленоглазая тварь не ядовита. Тварь на заднем сидении нихрена не раскаивалась в содеянном. Она счастливо пускала слюни в обивку, выглядела мирной, трогательной и незлобливой. Йован тяжело вздохнул, вернул прикуриватель на его законное место, вжал педаль газа, отправляя джип вперед. Шея горела огнем, боль не позволяла скатиться в отключку, благодатно прочищая мозги. От алкоголя в крови не осталось ни капли. Зато он сам весь был в этой самой крови, словно с бойни сбежал. Оставшееся расстояние до логова удалось преодолеть без эксцессов. Патрульные в эту глушь заезжали не часто. Местные в такую пору уже мирно спали. Правительственные номера благополучно спасали от угонщиков любопытных малолеток и хулиганов. Кому охота связываться с легавыми? К тому же катался Йован далеко не на Porsche. Его тачку не трогали, даже если та оставалась припаркованной на тротуаре возле дома. А он делал это редко. Только когда на следующее утро нужно было ещё до рассвета тащиться куда-то подальше, смотреть на очередную мясную инсталляцию из разряда: «труп не первой свежести, равномерно распределённый по пересечённой местности». Дом встретил тёмными окнами. Вытянутое, мрачное строение без каких-либо излишеств, кроме такой же длинной и бестолковой веранды с плетеными креслами. И глазу зацепиться было не за что. Гаражные ворота приветливо поехали вверх, открывая светлый портал в уют и тишину, стоило лишь нажать кнопку на брелоке. Гараж был почти пустым, чистым и белым внутри. Дом стоял к улице торцом, и ворота находились ниже уровня земли. К ним вёл пологий бетонированный спуск, словно серый язык, вывалившийся из квадратной пасти. Белые ворота опустились сразу, отсекая весь посторонний мир. Зорич питал какую-то патологическую слабость к белым поверхностям и всюду, где мог, нанимал подрядчиков перекрашивать жилые помещения в хлорированное бесцветие. Не хватало только запаха извёстки. И хвои. Не хватало чистоты горных рек, блеяния овец, запаха молока и выпеченного в печи хлеба. Голоса матери, зовущего их всех к столу… Йовану не хватало слишком многого. А всё, что он мог себе позволить — это белые безликие стены. И пленник на заднем сиденье. Потому что этот клыкастый урод тоже был уступкой самому себе. По уму, его стоило пристрелить где-то на пустыре и прикопать в болотах. Бросить в Миссисипи с якорной цепью вокруг лодыжек. В конечном итоге бесхитростно забетонировать в подвале где-то в левом дальнем углу. На самом деле существовала масса надежных способов спрятать труп, большинством из которых Зорич не гнушался пользоваться. Но с этим, именно с этим кусачим уродом, всё пошло изначально наперекосяк. На самом деле Йован слишком редко встречал нечто настолько странное, настолько непонятное, чтобы его так легко приписывать в стан мертвецов и сбрасывать гнить в безвестности. Нет, кончено, они не похожи. Зорич был достаточно прагматичным, чтобы это отчетливо понимать. Но вместе с тем существование зеленоглазого ублюдка, прогрызшего ему шею, пившего его кровь, будоражило. Может, в мире, гнусном, мелочном, злобливом мире есть что-то большее, чем парочка уродов вроде Йована и Джошуа? Да, Джошуа. Точно! Аналитика следовало подключить к проблеме. В конечном итоге, потерянный для реальности белобрысый задохлик мог нарыть информацию по пленнику куда быстрее Зорича. Старший агент Федерального Бюро Расследований вышел из своего авто, хлопнул водительской дверкой чуточку сильнее, чем требовалось, и, открыв заднюю, задумчиво уставился на скованного по рукам и ногам пленника. Надо узнать, кто он. Подтянув парня поближе за ноги, Йован просунул руку у него под коленями, дёрнул на себя, запрокидывая торс на плечо. Вытащил его из салона. Потом, подставив руку под плечи, взял поудобнее, наблюдая, как откинулась черноволосая голова, открывая беззащитную шею. По смуглой коже вились фиолетово-багровые щупальца с осьминожьими присосками — фактурные, объёмные, реалистичные настолько, что казались склизкими, вот-вот готовыми зашевелиться. Выпирающий на этой самой шее кадык украшал красно-оранжевый вертикальный глаз, похожий на кровавую прорезь вдоль гортани. В беспощадно-белом, неожиданно реальном свете ламп все эти художества по коже выглядели почти галлюцинациями. — Да уж, спящие принцессы нынче уже не те… — Криво ухмыляясь, прошептал над своей ношей Йован и, улыбаясь не ясно чему, потащил балласт к неприметной металлической двери в углу. То, что на луизианских болотистых землях кто-то умудрился устроить подвал, само по себе удивляло. Из-за опасности подтопления постройка получилась капитальная. Сплошной бетон, никаких окон на уровне земли. Если река, до которой тут было рукой подать, решит разлиться, ей будет не так-то просто забраться внутрь. Хотя сырости это не отменяло. Наведенная пару месяцев тому назад побелка уже успела в углу расцвести ржавыми пятнами. Запах мокрого бетона непрерывно присутствовал, в той или иной степени, не смотря на принудительную вентиляцию. Если бы Йован имел дурную привычку что-то после работы мастерить, ему бы пришлось ставить тут кондиционер. Но у него были совершенно другие хобби. Так что, зеленоглазому придется довольствоваться постоянным притоком воздуха, не надеясь на свежие ароматы. Подвал был узким и длинным, как и сам дом. Он занимал около трети под его фундаментом, чем-то напоминая кусок коридора, отрезанный с двух сторон глухими стенами. Неуютно пусто и холодно. Справа тянулось несколько придвинутых друг к другу столов и полки с инструментами над ними. Йован бывал здесь редко. Почти всё покрывал слой пыли. Слева переплетение труб на голых, белых, как молоко, стенах напоминало игрушку для детей-аутистов. Не хватало только разноцветных бусин, чтобы таскать их по извивистым железным лабиринтам. Йован принес своего пленника к пустующей стене, аккуратно уложил на бетонный пол, придержав голову, чтобы тот не стукнулся затылком ещё раз. Кто знает, какой предел прочности у этой твари? Безмятежное лицо с выделяющимися высокими скулами и прямым ровным носом с широкой переносицей казалось таким мирным. Куда только подевалась вся инфернальная зловещесть под неумолимым светом флуоресцентных ламп? Сидя рядом с неподвижным телом на корточках, Зорич несколько мгновений на него просто смотрел со смешанным чувством растерянности и удивления. Затем опомнился, нашарил в кармане брюк ключи от наручников и расстегнул один из браслетов на левом запястье пленника. Подтянул свитое из мышц и цветных татуировок туловище повыше, усадил, оперев обмякшими плечами на стену и подняв парню руки, перекинул короткую цепочку наручников через металлическую водопроводную трубу. Защёлкнул пустующий браслет на его руке. Только после этого принялся шарить по карманам, выуживая на свет кошелек, складной нож, связку ключей, смятую пачку сигарет и пару презервативов. Убедившись, что пленник пуст, он напоминал наркомана сильнее, чем настоящие наркоманы. Зорич встал, первым делом просматривая бумажник. Права на имя Алехандро Амарильи-Сафино заставили агента с ухмылкой присвистнуть. Судя по его фамилии, зеленоглазый кровосос был смесью латиноса и итальянца. Гремучий коктейль, ничего не скажешь. Ему двадцать три года от роду. — Ну, по крайней мере, совершеннолетний, — проворчал под нос Йован, опираясь бедрами на захламлённый дощатый стол, устало разглядывая фотографию Алехандро на правах. На ней тому было явно на несколько лет меньше. Короткие черные волосы торчали иглами. Ярко-зеленые в жизни глаза казались тусклыми, сероватыми, словно за дымкой мглистого тумана. Черты лица более угловатыми, худыми, не такими хищными, как сейчас, скорее уж птичьими. И шея без татуировок. Из белого воротника с черным галстуком-удавкой виднелась оливковая чистая кожа. В кошельке хранились кредитки, пара сотен наличкой, визитные карточки тату-салона, какого-то закрытого клуба с названием «Валгалла» и фотография улыбающейся женщины с букетом разноцветной кукурузы. Початки смотрели вверх, пестрея малиновыми, синими и янтарными семенами. Мексиканка с овальным лицом и добрыми карими глазами выглядела лет на сорок. Наверное, мать или старшая сестра. Вытащив снимок, Зорич прочитал на обороте: «Сан-Луис. Зло — это слабость, будь сильней». Высокопарная цитата, словно содранная из жизнеописания какого-то святого, вынудила Йована брезгливо скривиться. Зло — слабость? Он мог много сказать про святую добродетель, вынуждающую идти под пули, приносящую кровавые жертвы во имя высших целей, понукающую к войнам и порождающую монстров. Он сам являлся лишь следствием глупой попытки воспротивиться злу, пойти наперекор необъяснимому, вдруг решившему дать нежданные всходы в седьмом сыне горного пастуха. Результат не заставил себя ждать. Результат оскалил пасть и поглотил всех виновных. И невиновных. И просто тех, кто оказался слишком близко. Под фотографией матери оказалась еще одна. Его. Его собственная блядская рожа в бумажнике татуированного крововсоса. При том не просто фотография из интернета, даже не прилизано-идеальный снимок из личного дела. Нет. Йован знал эту фотку. Отлично помнил когда ее сделали. И кто был на отрезанной половине. С глянцевой бумаги на детектива смотрела его копия. На пять лет младше, на целую жизнь глупее, непривычно широко улыбающаяся и непозволительно счастливая. Доппельгангер обнимал кого-то. Кого-то, кого отрезали вместе с частью руки. По ровному краю осталась лишь полоска синей ткани. Дерек тогда был в растянутом линялом худи и что-то пиздел о «в цвет твоих блядски-прекрасных глаз». Дерек. Это его фотка. Сделанная за пару дней до того, как. На заправке в Висконсине. Утром, сразу после. Каким хером фотокарточка, существующая в единственном экземпляре, доставшаяся бывшему напарнику, оказалась в лопатнике клыкастого латиноса, предстояло выяснить, возможно, с применением инструментов за его спиной. Йован был в бешенстве. Тяжело и глубоко дышал. Смотрел на свое счастливое лицо. Мысли из головы вымело. Там витал только один вопрос: а где вторая часть фото? Почему даже на снимке ебучий Шоукросс должен куда-то съебнуть? Детектив подошел к пленнику, вновь присел рядом на корточки, схватив за подбородок, тряхнул. Длинные, чёрные, как сажа, ресницы отбрасывали на щеки изогнутые тени. Высокий открытый лоб с линией роста волос, как у всех диснеевских злодеев. С таким лицом прямая дорога на театральные подмостки — отыгрывать восставших из гроба мстительных мучачос, пламенных тореадоров и героев, совершающих страшные вещи ради великой любви. В левом ухе Алехандро болталась на паре серебристых звеньев маленькая чернёная летучая мышь. Глазки-рубины сверкали, как пара кровавых капель. Ощеренные клыки поблескивали не менее ярко. — Как оригинально… — вздохнул Зорич едко, потом потормошил парня за пойманный подбородок еще раз, мотыляя безвольной головой. — Алехандро? Ты меня слышишь? Просыпайся ебучий ублюдок. Попытка дозваться бедолагу не увенчалась успехом. Подумав немного, Йован отвесил свободной рукой пленнику пощечину. Одну, затем другую. Это не особо успокаивало, но оказалось неожиданно приятным. Смуглые щеки сразу же заалели румянцем. В ответ на рукоприкладство раздался тихий стон. Не давая голове мотаться из стороны в сторону, Йован всё также удерживал её за подбородок. Мексиканец рефлекторно дёрнулся, пытаясь высвободиться из цепкой хватки. — Вот так. Приходи в себя. Давай! У меня к тебе масса вопросов. *** С трудом разлепив веки, Алехандро поймал мутным взглядом лицо напротив. Пару раз вхолостую растерянно моргнул. Коротко всхлипнул, втягивая в лёгкие воздух. Голова раскалывалась на куски, казалось, от малейшего движения распадётся кровавыми лепестками, выплескивая жидкий кисель мозга. Боль ввинчивалась в виски, грызла щербатыми клыками затылок. Давно ему не было так хуёво. Но горячие пальцы на подбородке одним своим прикосновением глушили неприятные ощущения, перетягивая на себя все внимание. Синеглазый бес был так близко, всматривался в него так внимательно. Шумно выдохнув через ноздри, Алекс расплылся в блаженной, почти укуренной улыбке. — Доброе утро, милый! Я что-то вчера перебрал. Вел себя плохо? А мы где? В голове всё путалось, расфокусированный взгляд медленно съехал чуть вниз, зацепился за прилипшую к широкой груди темную от крови рубашку. Блять! НЕТ! Алекс дернулся к нему, звякнул наручниками по трубе, обнаружив, что опустить руки он не может. — Ох ты ж черт… А это еще зачем? Я отключился, не успев зализать укус? Погоди… — последние воспоминания вчерашней или ещё сегодняшней ночи проступили в памяти смазанными кляксами. Охота, бар, стена. — Ты меня ударил? Ты меня вырубил? С одного удара? Ахуеть… Йован, не шевелясь, наблюдал за странной реакцией. Выпустил лицо пленника, когда тот начал вертеть головой, ошарашенно глядя на прикованные к трубе руки, потом опять на него. Всё это с детским недоверием. Словно он попросту не мог поверить в происходящее. Неужели так сильно прилетело бедолаге, что в мозгу всё перемешалось и разладилось? — Вообще-то с двух. После первого ты ещё пытался встать. — уточнил Зорич, склонив голову чуть на бок. У агента были сухие правильные черты. Римский профиль, открытое красивое лицо. Хороший парень — буквально на лбу крупными буквами написано. И сейчас он выглядел как хороший парень, попавший в лапы злодея. Герой, грудью заслонивший невинных. Весь в крови, с блестящими от пота смолистыми волосами, решительным, твердым взглядом. Хоть как есть на постер лепи. Вот только шутка заключалась в том, что никто из них не тянул на жертву. И на героя тоже. После секундного замешательства, Алехандро запрокинул голову и громко захохотал. — Ох! Умора! С двух! — сквозь приступы болезненного веселья повторял сам себе кровопийца. Лишь вдоволь насмеявшись, продолжил говорить. — Красавчик, ты хоть понимаешь, как тяжело меня вырубить? И зачем, позволь поинтересоваться, ты это сделал? И меня сюда притащил? Нет, я совсем не против оказаться с тобой наедине в укромном месте и даже от игр с наручниками не стану отказываться! Но для начала, давай я залечу твою шею, и мы продолжим начатое? Пришла очередь Йована удивленно моргать, вскинув брови, уставившись в эту ухмыляющуюся рожу. Он, правда, думает, что ему ещё раз подставят шею? А потом и задницу? Или этот зеленоглазый дебил предпочитает подставляться сам? У него идеальное тело. Смуглокожее, расцвеченное татуировками, как ритуальная жертва на алтаре. Такой будет извиваться и, не стесняясь, стонать, что бы с ним ни делали. Будет брать и отдаваться с одинаковым азартом, и потом просить еще. Ненасытная зелень его глаз жрала Йована уже сейчас. Ей будет мало. Ей всего и всегда будет мало. От такого хода собственных мыслей Зоричу стало дурно. Он встал, принявшись неосознанно тереть большим и указательным пальцами переносицу. Пытаясь снять вдруг начавшуюся без спроса мигрень. Отогнать неуместные, крамольные мысли, в которых прикованный к стене Алекс фигурировал вовсе не как бесправная жертва, а скорее как главный десерт, искусительный и волнующий, распластанный по серому бетонному полу, обнаженный, восхитительный. Он ведь сам этого хочет. И не стесняется свое желание демонстрировать, облизывая Зорича откровенными взглядами, пошире разводя колени и демонстрируя вновь крепнущий стояк. Гомосексуалистом Йован не был. Скорее просто не видел особой разницы в поле партнера. Главное, чтобы быстро и без обязательств. При его образе жизни никто не задерживался рядом больше, чем на одну ночь. Он даже спать со своими случайными партнерами в одной постели себе не позволял. А тут, при взгляде на скованного упыря внутри шевелилось что-то такое, от чего волосы на затылке вставали дыбом. И яйца в штанах поджимались, мучительно ныли, недвусмысленно намекая, что с этой зеленоглазой тварью следует сделать. Тем более, что сам же напрашивается. Очень настойчиво при том. — Да что ты такое несешь, парень? — отняв от лица руку, поинтересовался он, нависая над пленником новомодной интерпретацией антического божества. Холодный, идеально сложенный и надменный. В темно-синих миндалевидных глазах плещется арктическая стужа и завывают северные ветра. Он кривит бледные губы в недовольной гримасе, смотрит на запрокинутое к нему лицо пленника с явным негодованием. — Можешь звать меня Алекс, красавчик, и можешь снять с меня браслеты. Я никууууда от тебя теперь не убегу. Надеюсь, ты от меня тоже. Учти, я точно быстрее. Пусть даже ты, очевидно, сильнее. Кстати как так-то? Разве простые люди могут бить с такой силой? Ты на стероидах? Эксперименты над геномом человека? Пришелец? Оборотень? Удиви меня! Подавив желание схватиться за голову и сбежать от психованного кровососа куда подальше, ну хотя бы в свой кабинет, где есть виски и сигары и можно привести мысли в относительный порядок, Йован просто отошел к столу, подобрал отброшенный ранее бумажник. Для того, чтобы чем-то занять руки. Еще раз посмотрел на старое фото с водительского удостоверения. Словно желая убедиться, что этот псих с сережками в ушах и картинной галереей на пузе раньше был нормальным. Трогательные огромные глаза, скуластое мальчишеское лицо. Интересно, сколько ему тут? И как этот парень превратился в озабоченного психа, сидящего у него на цепи в подвале? — Вопросы тут буду задавать я! — сухо заметил он, не глядя на Алекса. — И для начала расскажи, что ты такое. Это заразно? Мне стоит сделать переливание крови? Амарилья быстро мотнул головой. Плохая была идея. Боль взорвалась с новой силой, вынуждая мучительно морщиться, скалиться и страдать. Переждав пока ему полегчает, принялся терпеливо отвечать. — Вампир, ты же уже, поди, догадался. И нет, это не заразно. Если ты таким не родился, ничего не поможет. Мы что-то вроде мутации. А мутация не передается через укус. И половым путем, кстати, тоже, — стоило пульсирующей боли немного утихнуть, и Алекс опять расплылся в многообещающей ухмылке, ловя жадным взглядом каждое движение своего похитителя. — Иди сюда, я исправлю то, что сделал с твоей шеей. Нехорошо получилось, конечно. Ты уж прости. Не собирался тебя кусать. Но ты так одурительно пах! И был таким… Не смог удержаться! В любом случае, я никогда не пью больше пинты крови. Тебе бы это грозило легкой слабостью и маленькими шрамами на шее. Что ты, кстати, сделал, чтобы остановить кровь? Йован внимательно слушал. Клыкастый идиот оказался словоохотливым. Хрен заткнёшь. С радостью отвечал на вопросы и выглядел всё ещё счастливым. Стоило всерьёз задуматься о его психическом здоровье. Если, конечно, это не такой тонкий ход по усыплению его бдительности. — Прижёг, — безразлично ответил Зорич, опять откладывая в сторону бумажник. — Где твой мобильный? В кармане не нашел. — Дома оставил. Не люблю, когда папаша меня по нему вычисляет. Зорич скептически хмыкнул. У этого ненормального ещё и отец есть? Надо поскорее навести справки. — Ясно, — вопрос о том, какого хуя в кошельке у Алекса делает его фотка, висел в воздухе. Но задал Йован другой. — Ты убивал? — Нет, а ты? Эта перестрелка вопросами начинала понемногу раздражать. И Зорич сам не смог бы с точностью сказать, почему на вопросы Сафино отвечает. Этот восторженный щенячий взгляд на инфернальной хищной роже по прежнему действовал на него странно. При ярком свете не стало ни легче, ни понятнее. Упырь не моргал, почти пристально вглядывался, подавшись вперёд, насколько позволяли поднятые вверх и скованные наручниками руки. На него никто никогда так не смотрел. Даже Дерек. — Ни разу? Ты же вампир! — С сомнением переспросил Йован, не до конца ещё решивший, верить пленнику или нет. — И что? Меня растила мать. Она не знала ничего о вампирах, решила, что это какое-то проклятие. Таскала сначала по врачам, потом по колдунам. В итоге уверовала в Бога, когда мне было лет девять. Меня раз в неделю поили донорской кровью, причащали и читали Писание. Не вижу, как подобное обращение могло вырастить убийцу. Просто немного отличаюсь от обычных людей. Воспринимай это как болезнь. Такой себе вариант альбиноса. Твои глаза тоже ведь генетическая мутация. Пусть даже они самое прекрасное, что я видел в своей жизни. Зорич тяжело вздохнул.