Монстры Орлеана

2017 Штат Вашингтон. Национальный заповедник Оканоган-Уэнатчи. — Да херня всё это! Какой-то ёбарь прирезал свою курву, а нас дёргают. Ты слишком много позволяешь местному мэру. И мне плевать, что старый Боров Бил Уэлингтон поддерживал твоего отца на выборах в Конгресс. Это всё равно пиздец! Срывать нас из заслуженного отпуска, потому что в зоне досягаемости кто-то окочурился?! Хуйня! Ну хуйня же полная, Йован, а не дело. Помяни моё слово. Беловолосый детина курит, зажевав сигарету между обветренных губ так, что фильтр слоится на волокна, смотрит сквозь лобовое стекло на дорогу, словно там вот-вот должен материализоваться его самый заклятый враг и, непременно, сдохнуть раскатанным по асфальту, морщит загорелый до бронзово-коричневого лоб. Курить в этой машине можно только ему. Ему, в принципе, много чего можно. В ответ на экспрессивную тираду собеседник беловолосого лишь меланхолично смотрит в окно, следя за дорогой лениво и нехотя. Как будто это не он за рулем. Как будто огромным бронированным внедорожником управляет какой-то андроид. Впрочем, Йован не сильно отличается от воображаемого творения робототехники из влажных фантазий футуристов. Он идеален, точен и откалиброван, скроен по золотому сечению, смазан, заряжен и сделает все что угодно в тысячу раз лучше обычного человека. На мелькающие за бронированным стеклом хвойные деревья Йован смотрит глазами безжизненно-синими, как космическая бездна, в которой дохнут даже тихоходки и вирус Эбола. Лес вокруг несущейся вперед машины всё ещё напоминал о диких просторах, которыми когда-то давно славился Новый Свет. А конкретно Йовану это напоминало о давно оставшейся позади родине, величественных карпатских лесах и событиях, о которых он вспоминать совершенно точно не хочет. Дурные предчувствия. Лес вокруг навевает зудящий под кожей глубинный ужас, от которого сглаженные пластической хирургией ожоговые рубцы ощущаются совсем свежими и сырыми. Словно он вот только вчера горел на отсыревших после бури, переломанных досках иконостаса. Но по лицу водителя, как всегда, сложно судить о его мыслях. О эмоциях. Или о том что этот человек вообще живой. Лицо Йована существует в этом мире только чтобы указывать простым смертным на их несовершенство в тени недостижимого идеала. За это лицо «ёбанного серба» очень часто ненавидят. По этому лицу очень часто пытаются настучать. Это лицо — последнее что видят некоторые, особенно зарвашиеся мудаки. Потому что у Йована интересное хобби. Сейчас старший агент федерального бюро расследований Йован Зорич крайне терпелив и снисходительно-спокоен. — Дерек, мы просто осмотрим место преступления. Директор встревожен этим происшествием. Нам легче проехать пару десятков километров, чем Бюро гнать самолёт через всю страну. Аналитик уже ждет на месте. Не нагнетай. Дерек Шоукросс — это пиздец. Пиздец совершенно иного пошиба, чем холёная тварюшка Йован. Они, как цианистый калий и динамит, как свернувшаяся в тугую спираль черная мамба и больной бешенством питбуль. Однозначно прибьют вас, но сделают это очень по-разному. Бывший детектив из Бостона, прозванный в своем отделе Робокопом, обладал темпераментом медоеда, которому в задницу напихали пол-улья пчёл-убийц и выпустили порезвиться. Мистер Шоукросс был склонен к срывам, насилию, сидел на таблетках, посещал психотерапевта и любил помахать кулаками. В напарники к Зоричу его подсунули по принципу: если кто-то один убьет другого, станет сразу на две проблемы меньше. И весь департамент затаив дыхание ждал и делал ставки: кто-кого. Беловолосый кретин ударил по приборной панели. Расшиб и без того триста раз сбитые костяшки. Потащил кровящую мерзость в рот. Будь панель не настолько качественной, точно бы прогнулась под тяжёлым кулаком бывшего детектива. Сослуживцы шутили, что Йован рассекает на Хаммере только потому, что эта махина способна вынести характер его напарника и его стальные яйца. В чём-то они были правы. Хотя проходимость и удобный багажник в выборе машины играли первостепенную роль. Но о Дереке в момент выбора Йов тоже думал. Очень предметно. Он в принципе был очень обстоятельным и вдумчивым человеком. Если так можно сказать. — Ну пиздец! Теперь придётся выбирать место для отпуска где-то на ебучей Аляске, с минусовым коэффициентом преступлений в округе, чтобы спокойно половить траханную форель! У твоего папаши на Аляске нет корешей? Напарник был зол. Как всегда. Вспышки гнева Дерека Шоукросса мог спокойно выносить только Йован. Возможно, потому, что напарник в такие моменты дубасил всё и всех вокруг, но не идеально-прилизанного, синеглазого Йована. Хотя мог бы. Мистер «я один продуктивнее всего отдела бездельников вместе взятых» был надёжным, бронированным и с повышенной проходимостью, как его авто. Он легко бы вывез попытку себя избить. Ровно как и тотальную замкнутость Йована, выглядящего собранным и идеальным до полной потери реалистичности всегда и при любых обстоятельствах, переваривал на длительной основе лишь Шоукросс. Вместе они удивительным образом составляли тандем несочетаемого. И при этом потрясающе продуктивно работали. И этим бесили коллег уже в два раза больше, чем по отдельности. Они справлялись. На зависть остальным. Хотя таких отморозков Бюро ещё со времён Рузвельта не видело, когда большая часть агентов были мормонами. Озеро Лэйк Уэнатчи, группку отелей, рыбацких причалов они оставили позади полчаса назад. Нормальная дорога закончилась без предупреждения и объявления войны подвеске, уступая место грунтовке. Джип тряхнуло. Дерек ухватился за ручку над пассажирской дверью. От очередной встряски отчесанные назад платиновые волосы разметались, обнажая тёмные корни. Шоукросс упрямо старательно красился в снежинку, выбеливая волосы до полной потери пигмента. Это неминуемо вызвало бы лавину шуток от сослуживцев, если бы детектив не обладал темпераментом свихнувшейся россомахи. Его и в бюро держали только за убойную раскрываемость, неприхотливость и из-за молчаливой протекции Йована. Спорить с Зоричем тоже никто не хотел. Во-первых, он был сыном конгрессмена, крестником сенатора, и последним доводом директора Бюро, которым тот любил размахивать на сложных переговорах. Во-вторых, если убрать Шоукросса, кому-то придётся работать в паре с Зоричем. А, как уже говорилось выше, на долгосрочной основе милаху-Йована никто не вывозил. Даже ради карьеры и показателей. — Блядь! Легче, сраный баск! Не хорватов давишь! — подпрыгивая на очередной кочке, привычно уже сатанея прорычал Дерек. — Мой отец католик. Я этнический серб. Баски живут в Италии, а ты видимо сейчас о боснийцах, они в большинстве своём мусульмане. Ты же не видел, чтобы я совершал намаз? Или что у меня обрезание. Этот уравновешенный голос, звучащий непоколебимо и статично, даже в тот момент когда Шоукроссу приходиться сжимать челюсти, чтобы не откусить себе язык от тряски, перманентно бесил. Настолько, что напарнику хотелось вмазать. Вот прямо сейчас, схватить за грудки, оторвать от руля холёные белые ладони, опрокинуть на сиденье и… Жаль, приходилось держаться за сраную ручку. Да и отвлекать водителя, когда он за рулём — не самая разумная идея. Это понимал даже Дерек. Вот когда они остановятся… Спустя полчаса тряски, джип затормозил на засыпанной гравием площадке. Тут уже торчало с десяток машин, и ещё одну было попросту некуда приткнуть. Тем более Хаммер Йована обладал внушительными габаритами. Внедорожник пришлось оставить как есть, перегородив выезд со стоянки. Репутацию отвязных мудаков отдела следовало поддерживать. Зорич отстегнул ремень безопасности. Хлопнул дверью. Поправил безукоризненно подогнанный пиджак. Дорогая новозеландская шерсть даже не помялась. Дерек понятия не имел, как удачливому ублюдку удается выглядеть на миллион в любых условиях. Сам он выглядел, как вынутый из центрифуги кусок туалетной бумаги. Жёваный, рваный, раскисший. Того и гляди начнёт разваливаться на куски. А еще из него лезло дерьмо и очень хотело к кому-нибудь приклеиться. — Су-ука. Йован, блядь, купи себе вертолёт? Чего стоит? Мотаться в подобную глушь на этом танке меня уже порядком подзадолбало. На попытку напарника шутить Зорич отреагировал как обычно. Никак. Обошёл машину, достал из багажника чемоданчик, смятую в бесформенный ком куртку и молча швырнул последнюю в загорелую рожу разминающего отбитую задницу напарника. — Спасибо, дорогуша, но я не настолько неженка, чтобы зачехляться в это. Отодрав от лица шуршащую хуйню с эмблемками в виде канадского листочка, ворчит вечно всем недовольный Дерек. Ворчит больше по привычке, а не потому что есть на что. Проплывающий мимо царственно-невозмутимый Йован смотрит на белогривого идиота, как на белогривого идиота. С отпечатком легкой скорби на идеальном лице. — Дерек, нам еще сорок пять минут идти вверх по тропе. Будь уж так добр, все-таки зачехлись. Околеешь, прикопаю под ближайшим кустом. Будешь ныть, выебу. И поди угадай что из озвученного угроза, что обещание, а что — царственный ответ на Дерекову «блядь» и «дорогушу». Гейские шуточки в лексиконе мистера Шоукросса поселились в тот же момент, когда его голова обзавелась высветленными в ноль волосами. У доблестного блюстителя закона был младший брат. Брат был геем. Очень неудачливым геем, который не только подцепил ВИЧ еще в школе, но и охуенненько его запустил. Так что мистер Шоукросс, несмотря на врождённую гомофобность и такое же врождённое отвращение ко всему гейскому, на фоне своей личной семейной трагедии не только очень по-гейски красил волосы, шутил про задницы и называл всех «дорогушами», но и радостно бил хари всем, кто реагировал на подобные закидоны недостаточно толерантно. В этом они с Йованом отлично сошлись. Зоричу было похуй. На то, как его называют. На то, кто, кого, во что и как. И на то, какой набор гениталий у тела, которое вот в данный момент уложено в его постель. В этом вопросе мудак-Йован был толерантен достаточно, чтобы Дереку не было за что ему втащить. А ведь иногда так хотелось. Не дожидаясь, пока напарник напялит парку, в костюме, замшевых туфлях и с бриллиантовой заколкой на галстуке, Йован Зорич, приёмный сын конгрессмена Анджея Зорича, шагал вверх по горной тропе, предчувствуя всеми своими стёртыми с кожи ожогами грядущий пиздец. И взгляд Дерека между лопаток. Он тоже пиздецки, охуительно жёг.