Цирк

Когда Хёнджин произносит слова, кончик его языка постоянно задевает передние зубы, и звуки выходят мягкие, шипящие, совсем как у слабенького котёнка. Чонин не рассуждает об этом вслух, — опасаясь вполне заслуженно получить по затылку, — и потому в голове у него бардак и манная каша; полотно с изображением хёна полно нашивок, нитей, заплаток, неустанно модифицирующихся размеров, расцветок и форм. Силуэт и образ расплывчатые, никогда не соединяются в целое, в систему. Хёнджин блестит. Как горящее и обжигающее летнее солнце или как море, отражающее лучи луны в ночи, умиротворённое и тихое, но дна его не видно — оно где-то в темноте, за напущенным спокойствием и привлекательностью. Оно зовёт тебя искорками в гости, маняще тянет бледную руку, холодную и тонкую, дотронься — рассыпается. И Чонин на приглашение соглашается. Искорки ловит, словно ребёнок, наивно так, по-детски, даже обижать не хочется и картину выстроившуюся рушить. Только бы из игры вышел, одумался наконец, глупенький. Беги! Что же ты так вляпался, весь в кляксах и заплатках сам оказался. Искорки не ловятся, исчезая с ладони при первой возможности. Когда Хёнджин произносит слова, кончик его языка постоянно задевает передние зубы, и звуки выходят мягкие, шипящие, совсем как у слабенького котёнка. Точно звёздочка блестит вдали. Не подобраться — как бы ни пытался.