Цирк

Зима в этом году шальная, ребяческая, — завалила сугробами, облизала инеем веточки, на окна всю ночь дула, узоры оставляя. Банчану такая гостья приходится по вкусу, он и встаёт чуть солнце задевает снежные сугробы: руки тянутся к письму, на душе лёгко, трепет ожидания бодрит, — Минхо обещал заехать в гости. Так он и просидел за пером, пока не заметил пронёсшиеся во дворе сани. Двор за морозную ночь, окутанную пургою, занесло; поворот у ворот крутой, и сани проскочили мимо, остановившись подле крыльца. Крис услышал хохот, ругань, мелькнувшую рыжую копну волос. Минхо. Он выскочил к нему на улицу в пижаме, полуголый, на двадцатиградусный мороз: длинная хлопковая ночная рубашка едва прикрывала наготу из-за бегающего кокетливо ветрища; на ноги не нацепил даже тапочек, и пальцы уже холодило от промёрзших досок, но Банчан лишь любовался закутанным в заиндевевшую шубу младшим, на ярчайшие глаза, румяные щёки, — сочные, что диву даёшься, как сдержаться, не куснуть. Минхо сорвался из саней диким зверем, схватил его в охапку, в комнату потащил. С него всё сыпался снег, целующий растаявшими снежинками Банчану кожу, и Ли не отставал, — набросился рысью, упав в кровать прямо в шубе, и руками по телу: его холодные широкие ладони изучали всюду ненасытно, с тоской бесконечною. Крис и забыл, что надобно прикрыть наготу, наслаждаясь лаской. Шубу они вскоре скинули: мешала. И Минхо вдруг сам стал походить на зиму: шальной, ребяческий. Языком — по телу, покрыть дрожью; дыханием, — всю ночь, — по внутреннему бедру, рисуя узоры. Красные, синие. Банчану такая зима приходится по вкусу.