«Германия, земля Потсдам, поместье Ландгут-Розенфельд, Ам Цернзе штрассе, берег озера Гроссер Церн»
8 ноября 1923 года, 01:45
— Ты тоже их слышишь? — во мраке тесного сырого подвала послышался тихий мальчишеский голос. Тусклый свет горящих ламп и свечей в столовой скользнул меж щелей деревянного пола, отбрасывая на кирпичную стену дрожащие тени двух подростков. Охваченный ужасом один из мальчишек прислонился к холодной стене, нервно сминая пальцами края ночной рубашки. — Йозеф, кто эти люди? Почему мы прячемся? — напугано спросил он. — Не знаю... Я ничего не знаю, — голос второго мальчика хрипло заклокотал в горле. — Мне страшно за маму и папу. — Я видел у этих мужчин оружие… — в светло-серых глазах, выглядывающих из-под пепельных прядей, блеснул страх; Кристиан взмолился о спасении родителей. — Крис, я уверен, они скоро уйдут. Они ведь не могут ворваться в поместье? — окоченевшие от мороза пальцы черноволосого мальчишки вцепились мёртвой хваткой в руку брата. — Или могут? — его бледно-голубые глаза расширились от непреодолимой тревоги, подбородок задрожал. Внезапно до них дошёл грубый лающий смех. Белокурый мальчишка отчаянно прижался к старшему брату, уткнувшись холодным раскрасневшимся носом в его грудь, пряча ладони в длинных рукавах рубашки. — Они найдут нас, найдут, — еле слышно шептал он, пытаясь рассмотреть хоть что-то сквозь мерцающую пыль в проблесках скользящего в погреб оранжевого света. Йозеф опустился на колени, пачкая рубашку сырой землёй, стискивая плечи Кристиана как можно крепче: — Папа сейчас с ними разберётся и заберёт нас отсюда. Нам надо держаться вместе, как и говорила матушка, помнишь? Настороженно уставившись на подвальный люк, Йозеф услышал одиночные выстрелы. Не в силах больше выдавить и слова, он безнадёжно отсчитывал жалкие секунды. — А вдруг они… Скользящий металлический лязг неожиданно оборвал слова подростка, безжалостно врываясь в тесный пролёт. Массивная крышка люка опрокинулась назад, от чего оглушительный грохот прогремел на всю столовую, а доски пола затрещали по швам так, что куски серой пыли посыпались на головы братьев. Незнакомый мужчина заглянул внутрь, ядовито ухмыляясь, обнаружив то, что так старательно искал. — Вот вы где, поганцы! А ну вылезайте! — закричал он, наставляя дуло винтовки на сжавшихся у стены братьев; ищейка удовлетворëнно оскалился, скрипя зубами. С жадностью глотая воздух, Йозеф уставился на оружие, тут же закрыв собой младшего брата, худое тело которого вытянулось, словно натянутая струна, а лицо приобрело нездоровый бледный вид. — Я сказал, вылезайте, мать вашу! Повторный приказ заставил подростков тут же повиноваться, и один за другим, они послушно начали подниматься наверх. — Что, твари, страшно?! — заразительный смех наполнил помещение столовой. Незнакомец, всë это время стоящий позади Ищейки, схватил одного из оцепеневших мальчишек, рывком вытаскивая его за воротник рубашки. — Скоро придёт наш отец и быстро с вами разберётся, уроды! — прошипел Йозеф, размахивая руками, беспомощно волоча ноги по осыпавшейся от ударов штукатурке и выбитым искорёженным лампочкам. — Йозеф, нет! — Кристиан обернулся, дëргаясь вперёд, но второй коричневорубашечник схватил его за волосы на макушке, вытягивая его, будто застрявшего в яме щенка. Мальчишка закричал от боли, хватаясь за чужие запястья, зажмуриваясь, а длинные ноги упёрлись в пол, отчаянно сопротивляясь. — Смотри, как вырывается! — глумливо хохотнул Ищейка, рьяно откашливаясь от летающей вокруг пыли. — Фу! Сколько же тут дерьма! — Этот маленький ублюдок похож на резаную свинью, вопит так, что уши закладывает… А этот на крысёныша полевого похож! — второй мужчина рывком поднял сопротивляющегося изо всех сил Кристиана. — Я сейчас их голыми руками задушу! — проорал Ищейка, дёрнув мальчика с зажатыми в кулаке волосами, взглянув в сторону второго подростка. — А ну давай его сюда! Раздвигая сапогом осколки оконного стекла, мужчина перехватил из рук напарника съёженного Кристиана, потянув за собой вырывающегося Йозефа, толкая обоих на деревянный пол коридора. — Гадкие зверëныши! Лëгкие Кристиана горели от нехватки кислорода, пока дрогнувшая нога не врезалась мужчине в пах, заставляя его взвизгнуть и отпустить братьев. Кристиан упал на пол, в судорогах глотая недостающий воздух, пока Йозеф не набросился на согнувшегося пополам бандита, цепляясь зубами в его запястье. — Сукины дети! — взревел мужчина, хватая их за волосы на затылке, рывком поднимая на ноги, безжалостно выталкивая подростков на широкое крыльцо поместья с высокими колоннами. Братья оступились от мощного толчка в спины, полетев вниз по лестнице, ударяясь худыми телами о мраморные ледяные ступеньки, приземлившись на застеленный тонким слоем снега асфальт. — Крис! — мальчик вздрогнул от ворвавшегося осеннего ветра, пронизывающего тело под тонкой рубашкой, пока морозный воздух не коснулся кожи, говоря лишь об одном. По разбитому виску Йозефа покатились струи крови, заполняя лёд, болезненные стоны вырвались из горла, а бледные пальцы младшего брата медленно сжали в руках горсть сухих замëрзших листьев; голос вырвался мучительным писком. Ищейка ступил на подмороженную землю, поднимая вверх пепельную мглу падающего снега. Без усилий схватив мальчишек за воротники рубашек, он зашагал вперёд, проталкиваясь между сбившихся в плотную толпу разгорячëнных тел людей, так похожих на солдат, в одинаковой форме. Десятки мужчин остервенело махали искрящимися в ночном тумане факелами, беспорядочное пламя которых освещало ярким светом кусты некогда цветущих, маминых любимых белоснежных роз. С жаждущими взглядами их потные лица с больным восхищением разглядывали дрожащих на ледяном ветру подростков. Слава Фюреру! В глазах мальчишек мелькнули брюки в высоких кожаных сапогах и коричневых рубашках, но внимание привлекли странные ярко-красные повязки на плечах нежданных гостей, выбивающиеся из однотонного коричневого цвета чёрными свастиками. [1] Среди яростной толпы не видно родителей. Только разрушительный огонь факелов, хищные оскалы ртов, гулкий хохот и неизвестный, пугающий чёрный знак, обрамлëнный замкнутым белым кругом в плену самодельных флагов. Кто не с нами, тот против нас! Верность в верности! Каждому по заслугам! Германия, проснись! Гулкое, оглушающее эхо. Мысли о родителях разбились осколками, когда глаза мальчиков отыскали в орущей толпе маму и папу, стоящих на коленях. Мама в слезах, в разорванной ночной рубашке, которая теперь напоминала кусок тряпки, а папа в грязи, словно его часами волокли по свинарнику. Растерянные глаза братьев задержались на маме, — измученной, с разбитой губой и колыхающимися распущенными блондинистыми волосами, но не потерявшей былую красоту. Братья безмолвно ринулись в сторону родителей, но цепкие пальцы солдата Ищейки вновь схватили мальчиков за воротники, толкая руками назад. — Куда собрались, сопляки! — рявкнул мужчина. — Сдвинетесь с места хоть на дюйм, я заставлю вас сожрать собственное дерьмо, поняли? — Мама! Мамочка! — Йозеф заплëлся в словах, из глаз хлынули предательские слёзы, губы склеились в тонкую нить. — Что вы… Что вы делаете? — заикающийся шёпот вырвался из уст Кристиана, а по коже поползли леденящие душу мурашки. Несколько солдат подошли к опущенным на колени родителям. Две сияющие чистым серебром короны блеснули изголодавшейся публике. Пара ловких движений и головы окольцованы реликвиями, уходившими могучими корнями в графское поколение. Шквал хохота пронёсся в воздухе. — Мальчики! Не вырывайтесь! Прошу! Райнер, скажи им! — материнский голос тут же оборвался, между зубов прошлась тряпка, затянувшаяся на затылке женщины, заставляя Анну-Лизу безмолвно смотреть на её сыновей. Внимание мальчиков привлёк рвущийся из лап бандитов отец, исподлобья бросавший взгляды на гогочущих мужчин, тех самых, что заставили его ползти по земле как собаку. Тяжёлые шумы позади спин. Мальчишки обернулись, уставившись на солдат. Многочисленные руки с жадностью разбирали мамины шкатулки, выворачивая на снег чистейший перламутр, папины любимые запонки из тёмного железа, разбивая фамильные фарфоровые вазы и графины, ломая пейзажные картины, выбрасывая старинную мебель. Двое мужчин сцепились в шакальем споре, кому первому достанется драгоценное рубиновое ожерелье, вчерашнее мамино ожерелье. Солдат, стоявший позади Кристиана, взмахнул рукой, ударяя мальчика по виску, от чего пленник тотчас же упал на асфальт, завыв от боли. Йозеф всмотрелся в лица жестоких негодяев, крепко сжимая руки в кулаки. Он только вчера надевал на шею мамы украшение, перебирая пальцами бусины. — Это не ваши вещи, ублюдки! Уберите от них свои жирные пальцы! — не выдержав, Йозеф вывернул руки из захвата; секундная свобода, — как тут же палач ухватил мальчишку за запястья, безжалостно скручивая их. Электрический разряд прошёлся по каждой мышце, и он тихо простонал, не позволяя себе большую слабость. Волосы закрыли градом скатившиеся солёные слёзы, а голова отвернулась прочь. Скрежещущий и шипящий звук быстро заполнил уши. Беспорядочно блуждающий огонь расползался по стене поместья. В жилах заклокотала опасность. Узнаваемое возмездие в засвеченных пламенем глазах ликующих солдат, чьи руки взмылись вверх, словно по команде, восхваляя того, кто сплотил их. Смертельный танец огненных языков пламени быстро захватил деревянные полы поместья, комнаты осветились оранжевыми переливами, оставляя за собой безжизненную копоть на обгоревших стенах. Мальчики изумлëнно раскрыли рты. Мысли вспыхнули в их сознании так же сильно, как это адское пламя, захватившее родной дом, погибающий прямо на глазах. Ошеломлённый Йозеф распахнул веки, мотая головой от страха, сковавшим сталью всё тело. Происходящее казалось жутким кошмаром, нити надежды оборвались с громким треском. Проведённые вечера на чердаке с Кристианом, прятки в кустах роз и в кабинете папы, заплетённые косы маме под мелодичные звуки папиного пианино, стрельба под руководством отца, — всё это стало моментом, сгорающим на глазах братьев. Внезапно толпа смолкла. Один за другим солдаты начали оборачиваться, синхронно расступаясь в стороны, образуя узкую тропу. В красном свете пылающих факелов появились двое мужчин. Две пары ног в плотных коричневых брюках и высоких кожаных сапогах, не отличавших их от окружающих мятежников, уверенными походками прошли вдоль выстроившегося отряда, появляясь в центре двора. У Йозефа перехватило дыхание, вырывая из памяти прожигающие янтарём глаза. Где он их видел? Настолько чужие и таящие в себе странную тревогу. Он обернулся к младшему брату, узнавая в нём ту же самую эмоцию, — неподдельный, бессознательный страх. — Я видел, как с ним говорил папа, — шепнул Йозеф. Воспоминание полугодовой давности взмыло искрами в памяти, Кристиан узнал нежданных гостей. Вспоминая недавний конфликт отца и одного из них, в горле моментально пересохло. Мужчины в чёрных начищенных пальто остановились напротив пленённых родителей. Из внутреннего кармана одного пальто ловко вынулся серебряный портсигар, сигарета неспешно подожглась, лёгкие потянули табак. Надменный взгляд тёмных глаз из-под густых бровей остановился на отце семейства, и на тонких, словно полоска, губах растянулась победоносная усмешка. Рядом стоящий мужчина бросил короткий взгляд в сторону сжавшихся мальчишек и, напряжённо втянув голову в плечи, отступил в сторону, сложив руки в прочный замок за спиной. На лице поставленного на колени Райнера отразилось вымученное удивление, синие глаза сверкнули гневом. Опасность, которая была совсем рядом, ударила по его родным людям с невероятной силой. Расправив плечи, он поднял взгляд на лицо врага. — Что, неужели не ожидал? — внезапный гость развёл руками, гордо вздёргивая узкий подбородок, не отрывая цепких глаз от лица Райнера. Голос его звучал уверенно и без запинок, хриплый и пронизывающий до дрожи в поджилках. Гордое молчание, взгляд в лицо Лидера. — Тебе нечего сказать? — на его тонких губах расползлась насмешливая улыбка; мужчина наигранно-устало вздохнул, выпуская из лёгких серые кольца в лицо оппонента, — быстро исчезнувший дым. — Благородный Райнер Рейн! Справедливейшее лицо Республики! — воскликнул он, разводя руки, повернувшись на носках в сторону остановившейся толпы штурмовиков. — Кто бы мог подумать, что ты попадёшь в такую ситуацию? Ведь все твои поступки ни в коем случае не запятнаны кровью невинных людей, верно? Ты ведь доброй души человек! Никто из солдат не подал и звука, терпеливо выжидая момента, будто бы всё заранее было спланировано именно так. Лидер запрокинул голову, захохотав во всё горло. По пространству распространился до ныне не слыханный истерический смех, столь безумный, но в то же время подозрительно страдальческий. — Друзья мои, посмотрите в лицо справедливости! — мужчина обратился к толпе, указывая рукой на пленника, а его коллега, что пришёл с ним, отвернулся в сторону, словно не желая участвовать. — Этот ублюдок один из тех, кто, потакая правительству, довёл ваши семьи до нищеты и голода! И сегодня мы по-настоящему справедливо его накажем! Голоса послышались за спинами братьев. Хохот мятежников вонзился в уши мальчишек гудящим шумом, заставляя обернуться. Солдаты по очереди выводили из поместья сжавшихся работников, — кухарок, горничных, садовников и конюха, толкая их в спину, уплотняя толпу, сбивая в общую кучу. Одна из прислуг рванула вперёд, на стоящего рядом палача, а тот лишь оттолкнул её, молча вгоняя в её грудь кинжал. Женщина ещё дëрнулась, достала ногтями до убийцы и тут же оступилась, упав на дорогу. Убийца сдвинул её ногой, столкнув на обочину, а толпа потеснилась назад. Тихий гул пронёсся в воздухе. Лидер солдат выбросил недокуренный окурок и развернулся в сторону визжащей толпы, удовлетворённо хлопнув в ладоши, пройдясь обезумевшими глазами по каждому из них. Звонкие щелчки затворов винтовок. Йозеф обречëнно замер, пока всхлипывающий Кристиан умоляюще смотрел на незваного гостя в чёрном пальто. Мужчина равнодушно кивнул палачам, и по территории прошлись оглушительные хлопки выстрелов. Кристиан закричал, к горлу подступил кислый привкус тошноты, и мальчика вывернуло наизнанку. Толпа завопила в овациях. Всего лишь театральная постановка. Последнее бездыханное тело кухарки упало в истекающую кровью кучу людей. Дрожь накрыла тело, подросток заметил, как вдоль трупов прошлась группа солдат, внимательно рассматривающая убитых; с мясом срывали серёжки, выкручивали пальцы с кольцами. Их руки лезли между скользких, липких человеческих останков, что ещё мгновение назад были живыми людьми. — Замечательно! — удовлетворëнно воскликнул Лидер с обезумившей улыбкой, которая сменилась на животный оскал. — Готфрид, Вернер! — мужчина неожиданно властным жестом указал на вздрогнувшую Анну-Лизу. — Эта сука ваша, парни! Двое солдат вышли из орущей толпы, похотливо облизываясь на пленницу, переглядываясь между собой. Женщина застонала сквозь сдавливающую рот тряпку, уставившись на палачей. Руки подхватили её с двух сторон, оттаскивая в центр двора под ликующие свисты. — Анна! Отпустите её! Возьмите меня! — громкий голос мужа прорезал воздух. — Нет! Пожалуйста! Пожалуйста, не надо! — захлëбываясь слезами, прокричала женщина сквозь повязку, вздрогнув от сжавшихся на её запястьях чужих рук; из гортани вырывался утробный стон. — Прикажи им не трогать её! Прикажи оставить её в покое! — яростно прорычал Райнер. Лидер холоднокровно усмехнулся на крики пленника, его лицо исказилось в ядовитой гримасе, словно он давно дал себе установку совершить задуманное. Настал удобный момент. Складывая руки за спиной в прочный замок, он с гордостью вздёрнул нос, наблюдая за тщетными попытками отца семейства и его сыновей предотвратить неминуемое, всякий раз ухмыляясь и качая головой. — Ты сам выбрал этот путь, Райнер. Пора платить за грехи. — коротко отчеканил мужчина, отворачиваясь от пленника. — Не противься судье и веди себя как мужчина! — Райнер! Прошу тебя! — голые ноги скользили по обжигающе холодному снегу. — Умоляю вас! Я сделаю всё, что угодно, только не трогайте моих сыновей! Они ещё дети, прошу вас! — взгляды в бескровные лица палачей, так и не получая ответа. — Закрой свой грязный рот, потаскуха! — зарычал один из мужчин, толкая пленницу на ледяной асфальт, тут же наваливаясь на неё. — Сейчас ты узнаешь, что такое нормальный член. — процедил он. — Вернер, держи эту мразь за обе руки! — Нет, остановитесь, умоляю! — дрожащие руки упëрлись в грудь мужчины, безуспешные рывки ногами. Её руки выгнулись за спину, последовал истерический плач. Второй мужчина выпрямился в спине, зажимая коленями её таз, лишая всякой попытки сопротивляться. Мокрые волосы на лице в свете факелов, тонкая ночная рубашка с треском разрывается на задрожавшей жертве, похотливый взгляд оценил её изящные формы. — Хороша сука, я с удовольствием вставлю ей по самые гланды! — захохотал солдат, опуская грязные ладони на её обнаженную грудь, по-хозяйски сжимая в пальцах розовые соски. — Вы не сделаете этого, прошу! — отчаянные мотки головой, сдавленное мычание сквозь пропитавшуюся кровью повязку. Палач опустил одну руку на бёдра жертве, рывками дëргая ткань к сжатым дрожащим стройным ногам, потное лицо опустилось к рассыпавшимся на снегу белокурым волосам. Похотливый вдох. Глаза штурмовика налились безумной темнотой, словно он попробовал самый сладостный наркотик. Женские бёдра раздвинулись, густой ком тёплых слюней потëк ей прямо на промежность, толпа продолжила завороженно хохотать. Мозолистая рука прижалась к нежному лону, размазывая слюни, а затем до боли сжимая раскрасневшийся клитор, надавливая большим пальцем. Мужчина дьявольски зарычал, лихорадочно расстëгивая ширинку брюк, доставая из трусов затвердевший член, покрытый вокруг чёрными кучерявыми волосами, интенсивно дëргая ствол рукой. Толчок. — Как же хороша, сука! — воскликнул мужчина, жадные толчки всё глубже и глубже. Стоящий в оглушающей криками толпе один из палачей проскочил между людьми, выбегая к центру двора, откуда слышались хохочущие голоса насильников, смакующих каждое мгновение. Он встал рядом, быстро расправляясь с ремнём, выставляя напоказ налившийся кровью орган, с извращëнным наслаждением смотря на застывшее лицо женщины, задвигав рукой по стволу под громкие ликующие выкрики толпы. — Ведьма… Подстилка демократов… [2] Упираясь предплечьями в землю, первый насильник опустился ниже, вколачиваясь в женское тело, а затем задрал голову к верху, ощущая, как эйфория взрывается во всём теле. Вынув половой орган, он нетерпеливо дёрнул вверх-вниз по стволу, двигаясь к лицу Анны-Лизы. С триумфом простонав во всё горло, он обильно излился семенем прямо на лицо жертве, захохотав; тёплая сперма на щеках и губах. — Умоляю! — крик с сомкнутых губ, закрытые веки. — Не смотри на меня! — выкрик мужу, светлые волосы намотались на кулак палача, рывки в знаке предупреждения. Чужой детородный орган заполнил лоно, разрывая хрупкие, нежные стенки промежности. Из сорванного горла вылетел вскрик, смолкнувший под ожесточённым оцепенением тела от осознания необратимого. Спустя мгновение пленница обмякла, скользя обнаженной спиной по сырой земле. Шершавые руки вновь легли на покрытую синяками грудь, горячий язык оставляет дорожки из слюней, опорочивая женское тело. Веки Йозефа задрожали, ноги перестали держать, колени рухнули на землю, раскрытый в крике рот, кашель разрывал глотку, слёзы потекли по горлу. — Мама! Не трогайте её! Нет! Не надо! Кристиан зажмурился до почернения в глазах, опуская голову к земле. Крики палачей заставляли вздрагивать. Мальчишка горестно обливался слезами. Только бы удержаться на коленях и не упасть в обморок. Что-то остро запульсировало в висках, заглушая посторонние звуки. Голоса перемешались в голове Райнера, только взгляд на разрываемую криками жену. Его руки собрались в крепкие кулаки, лицо мгновенно побледнело и вытянулось, словно холодный мрамор; глаза налились непроглядной чернотой, вглядываясь в лицо человека в чёрном пальто. — Останови их! Ты ведь можешь это сделать! — руки вырывались из захвата мятежников, подтягивающих мужчину обратно на место. — Ты заплатишь за это! Ты даже не заметишь, как плата будет приходить к тебе с каждым годом! А когда заметишь, то цена смертей уничтожит тебя, Ганс! Названный Гансом мужчина захохотал, прижав ладонь к животу, оборачиваясь к пленнику, уверенными шагами приблизившись к нему почти вплотную. Он наклонился чуть вперёд, брезгливо выставив руку и раздражëнно рявкнул: — Нет, Райнер, это ты сейчас даже не замечаешь, как плата приходит к тебе! Он неожиданно резко схватил пленника за волосы на макушке, дëргая вверх, беспристрастно заглядывая прямо ему в глаза: — Уже пожалел за то, что сделал? — разжал пальцы, выпрямляясь в спине, тут же отходя в сторону. Удовольствие проскочило на лице насильника, вновь и вновь врываясь в рот кричащей Анны-Лизы, сжимая опухшими губами толстый, распирающий орган. Насильник хрипло простонал, бурно кончая в жертву, делая конвульсивные толчки, вынимая обмякший в руке член. — Глотай, сука. — приказал он низким, металлическим голосом, хватая Анну-Лизу за волосы, запрокидывая её голову, наблюдая, как она сплëвывает семя. Глаза садиста-извращенца, всё это время смотрящего за процессом, вспыхнули огнём топящей похоти; рука задвигалась быстрее, приближаясь к концу. — Разойдитесь! — стоящий рядом штурмовик толкнул с тела Анны-Лизы первого насильника, двигая по стволу. — Громче! Стони громче, шлюха! — разинутый рот в смехе. Проведя рукой по органу, насильник вошёл в тело даже не вскрикнувшей женщины, с громким рыком извергаясь в раскрытое лоно, сделав рваные толчки, падая на тело Анны-Лизы с утробным стоном. — Как она хороша… По глотке стекает горькая сперма, вызывающая судорожные рвотные позывы, по уголкам рта побежали струи слюней; глаза непроизвольно закатились, опрокинутые назад пальцы рук слабо ощупали снег. Мраморное лицо Райнера приобрело безжизненный вид. Он молча стоял, переставая чувствовать землю под ногами, слыша тихо доносимые крики жены, смотря на стоящего перед ним безумца. Холодная расчëтливость. — Да здравствует Ганс Розенберг! — закричал кто-то в толпе. Ядовитая ухмылка на тонких губах Лидера приобрела ещё больше красок. Он, наконец, обернулся на умоляющие стоны пленницы, оценивая проведённую своими солдатами работу, и удовлетворённо хлопнул в ладоши, с гордостью выпрямляясь в спине. В его почерневших глазах отразилось нескрываемое восхищение, безумное и неистовое, словно обезумевший кукловод, наблюдающий за представлением на сцене. Казалось, это было именно то, что он задумывал. Насильники переглянулись, ликуя от того, что совершили, переговариваясь между собой и насмехаясь над сжавшейся в комок жертвой, и один из мужчин издевательски поддел несчастную сапогом, рывком переворачивая её на спину. Розенберг властно махнул рукой, и троица послушно схватила женщину с двух сторон, поволочив опороченное тело Анна-Лизы по холодному заснеженному асфальту, заставляя её встать на трясущихся ногах напротив стоящих на коленях сыновей. — Ах, какая жалость! — Розенберг скривил лицо в наигранно сочувствующей гримасе, театрально приложив руку к сердцу. — Как же жаль, что по вине одного пустослова пропала столь благородная красота! Толпа разразилась в очередном потоке смеха и оваций, взмахнув искрящими факелами. Анна-Лиза закрылась рукавами, её ноги дрожали, а по внутренней стороне бедра потекла струя крови, окрашивая снег под ногами. Женщина медленно повернула голову к сыновьям, её губы изогнулись в нежной улыбке, запоминая каждое пятнышко, передавшуюся от папы родинку на лицах братьев; по щекам покатились сверкающие слёзы. Подростки посмотрели на маму. Йозеф задрожал, он почти не чувствовал ног - только дышащий смертью воздух. По щекам побежали слёзы. Кристиан судорожно всхлипнул, стараясь проморгать бесконечные слёзы, чтобы разглядеть любимое лицо мамы. Звонкий щелчок передëрнутого затвора пистолета. Пленники обернулись на звук. Розенберг уверенно выставил дуло вперёд, целясь в голову Анны-Лизы, дьявольски ухмыльнувшись. Мальчишки в ужасе закричали что есть мочи, вытаращивая глаза на происходящее. Рвущийся из рук штурмовиков Райнер в изумлении остановился, едва заметил холодное острие металла, нацеленное на любимую женщину, задышав так часто, что развивающиеся, словно флаги, факелы замедлились, ликующая толпа стихла, размытые лица приобрели неясные очертания, будто только что смазали каплю краски. Побледневшее лицо мужа застыло в зрачках Анны-Лизы, его глаза, — безжизненные и потухшие, - всмотрелись в светящийся светом образ любимой жены, расплываясь в слабой улыбке. — Стреляйте. — произнесла женщина, улыбаясь на застывшее лицо Ганса Розенберга, скользнув блестящим взглядом в сторону рвущегося к ней мужа. — Убей меня! Убей меня! — прокричал Йозеф, дëргая плечами и кулаками, толкаясь ногами вперёд. Его глаза бегали от пистолета к лицу мамы, смотрящей на мужчину в пальто. — Мамочка, нет! Прошу! — завопил Кристиан, обливаясь градом соленых слёз. Взгляд Розенберга сверкнул неподдельным азартом. Он язвительно усмехнулся на слова женщины, целенаправленно не обращая внимания на её сыновей и мужа. Казалось, у Палача был определённый план, прописанный сценарий, по которому он решительно продвигался дальше. И то, что таилось в его голове, неминуемо повелевало судьбами некогда уважаемой и статусной семьи графов, поверженной в этот самый роковой час. — Слишком много вы просите, фрау Рейн. — лениво произнёс мужчина, делая уверенные шаги в сторону гордо стоявшей пленницы. — И так мало получите в итоге… Какая несправедливость, скажете вы? — покрутив холодный металл на пальцах, Палач с каждым оборотом приближался к жертве, а его голос звучал отвратительно ядовито, словно ненасытный змей скользил по земле, настигая добычу. — Но каждый получает по заслугам, никто не избежит участи. — многозначительный взгляд мелькнул в сторону отца семейства, но так же быстро оказался прикован к Анне-Лизе, останавливаясь в нескольких дюймах от её дрожащего на холодном ветру тела, и его морщинистая костлявая рука совершенно неожиданно вложила в женскую ладонь пистолет. Вокруг послышались щелчки передëргиваемых затворов винтовок, солдаты настороженно нацелили оружия на пленницу, на что Розенберг бесстрашно махнул ладонью, призывая свиту успокоиться. Сталь пронзила обмороженные пальцы, сжавшие пистолет, пропитанный смертью. Пленница подняла голову, посмотрев на Розенберга, в чьих янтарных глазах зажëгся хищный огонёк, быстро потухший во власти чёрной бездны зрачков. Стоящие сзади него мужчины направили на неё винтовки, и лишь мужчина, что пришёл вместе с Лидером, одиноко стоял повëрнутый спиной поодаль, всё также не желая участвовать в этом представлении. — У тебя только один выбор, — поднимая руки в наигранном театральном жесте, Розенберг сощурил веки. — Твой муж, — пальцы указали на Райнера, — Или твои поскрёбыши, — затем на замеревших мальчишек. Обжигающий полнотой сил приказ. Солдаты рывком подняли мальчишек с колен, опрокидывая их головы, плотно прижимая к их тонким шеям острые лезвия кинжалов. Выпученные глаза, Йозеф захлебнулся вскриком, услышав те самые, жуткие слова, застыв остекленевшими глазами на маме. В ушах загудело, во рту пересохло до противного кашля. Глотку тут же пережали руки убийцы, заставив Йозефа смолкнуть. Кристиан раскрыл рот в немом ужасе, пропуская мимо влажных губ солëные слёзы. Он ощутил отвратительную горечь во рту, поднимающуюся из опустошëнного желудка, тут же смыкая губы, стараясь сдержать приступ очередной тошноты. Сделав несколько шагов назад, Анна-Лиза прошлась глазами по застывшей в предвкушении толпе. Развивающийся с треском пламени красный флаг, слипшиеся в одну массу повязки со свастикой, какофонию людского естества. Мёртвое спокойствие. Пробирающий до мурашек голос Лидера. Еë руки лихорадочно подрагивали, волосы закрывали мертвенно-бледное лицо. Из уголков глаз вырвались слёзы. — За что? — слабый, колеблющийся голос, дрожь в коленях. — Откуда такая нечеловеческая жестокость? Розенберг рассмеялся, качая головой на столь простой вопрос жертвы, разводя руки в стороны: — Оттуда же, откуда безрассудство твоего мужа, дорогая. Он уверенно поднял подбородок, отворачиваясь от пленницы, оставляя её наедине. Анна-Лиза посмотрела в заплаканные, умоляющие лица детей, а затем на блеклую тень мужа. Казалось, что ещё чуть-чуть и его тело сложится пополам, словно сорванная с петель марионетка. Бледное вытянутое лицо ничего не выражало, — сомкнутые в нить растрескавшиеся губы и раскрывшееся в черноте боли глаза. По щекам женщины хлынули слёзы, рука провела по металлу, чувствуя каждую пулю, заряжённую в пистолет. Высохшие губы приоткрылись в дрожащем шëпоте: — Мы ещё встретимся, мои любимые, — на её лице вновь расцвела тёплая улыбка. — И тогда на нашей земле вновь расцветут розы… Выстрел. Звенящая тишина. — Анна, нет! — громкий вопль Райнера прорвал тишину, колени подогнулись, под лицо легла сырая земля. — Мама! — Йозеф повернулся на бок, яростно завопив, катаясь по земле, и истерический хохот тут же прорезал уши толпы. Вытаращенные глаза наблюдали, как кровь мамы наполняет снег. Захлëбывающийся голос всё тише и тише, руки свернувшегося на земле Йозефа сжали мокрую траву, вырывая сырые корни. Бледное лицо Кристиана прижалось к земле, прячась за лихорадочно трясущимися ладонями. Утробный вой сорвался с разбитых губ, перекрывая хохот старшего брата. Болезненная тошнота потоком поднялась к горлу, и его вновь вывернуло наизнанку, опустошая желудок. Сощурившиеся глаза Розенберга застыли в одной точке, губы напряжëнно дрогнули, и мужчина замер на несколько минут с задумчиво-пристальной гримасой, откровенно смутившись поступку пленницы; зловещая игра оборвалась на полпути, лишая автора следующего шага. Он равнодушно взглянул на скулящих подростков, резко оборачиваясь на носках ботинок, всё так же держа руки за спиной, оценивая произошедшее. — Верни мою маму! Верни её! — взорвался Йозеф, с налившимися кровью глазами вскакивая на ноги, рванув в сторону повернувшегося спиной Розенберга, слыша остервенелые крики бросившегося за ним солдата. — Нет! Йозеф, не надо! — громко взревел Райнер, вдыхая накрывшее его облако чёрного дыма, отхаркиваясь в нестерпимом, сухом кашле. — Я тебя ненавижу! Ненавижу! — вскричал подросток, ухватившись рукой за плащ мужчины, изо всех сил дëрнув ею, пока подоспевшие солдаты не схватили его, оттаскивая от хмыкнувшего в удивлении Палача. — Я тебе отомщу! Убийца! — в глазах мальчишки отразился образ Розенберга, охваченного тенью пламени огня поместья. Фонтаны чёрного пепла взмыли в небо, а многолетние кирпичи крошились в пыль; безжалостное пламя нещадно карабкалось по стенам, выжигая на них ветвистые узоры. Одна за другой, вспыхнули тонкие занавески, абажуры, диваны, матрасы и стеллажи в отцовской библиотеке. Прожжённые деревянные конструкции полетели вниз, утопая в растекающемся снегу. — Вокруг сплошное разочарование… — выпалил мужчина, игнорируя крики мальчишки за спиной. — Никогда не видел более жалкого зрелища, — сплюнул он. — Йоахим, ну ты видел, а? — палач окликнул одиноко стоящего всё это время мужчину, что пришёл вместе с ним, но тот даже не сдвинулся с места, упорно отказываясь участвовать в игре напарника. А Розенберг уверенно подошёл к телу Анны-Лизы с хладнокровной дьявольской полуулыбкой на лице, присаживаясь возле неё на корточки, разглядывая стекающие с хрупкого женского тела струи алой крови на фоне белоснежного снега. — Красивая и безрассудная. — налегке подытожил мужчина. Его внимательный взор остановился на сверкающем в свете пылающего пламени перстне на пальце жертвы, что так изысканно переливался отблесками чистого серебра, а драгоценный раухтопаз в короне благородного металла завораживал своей красотой, причудливо играя шоколадно-коричневыми оттенками. Почерневшие глаза Розенберга сверкнули неподдельным восхищением. Мужчина стянул с пальца погибшей блестящее кольцо, тут же выпрямляясь в спине, надевая его на свой палец. — Сдаётся мне, это фамильная вещица, не так ли, Райнер? — мужчина гордо посмотрел в сторону Райнера, по-шакальи ухмыляясь. — Какая глупость, доверить такую красоту больной бабе… — Ублюдок! — из воспалëнных глаз потекли крупные капли слёз. Тело мужчины отчаянно дëрнулось вперёд изо всех сил, освобождаясь от держащих его рук солдат, срываясь в беге, глотая хлопья пепла и сажи, представляя, как на шее Розенберга сожмутся его пальцы. — Папа, нет! — залитое лицо слезами. — Папа, папочка! — широко распахнутые глаза. Группа солдат схватила отца семейства на полпути, опуская его на колени перед своим лидером, заставляя смотреть в искажённое под человеческой маской лицо старого чёрта. Розенберг нахмурился, бережно поглаживая указательным пальцем драгоценный трофей, оборачиваясь на крики хозяина поместья, погибающего в языках пламени. Густой дым распространился на километры вперёд, заставляя с усилием вдыхать необходимый кислород. Наигранно изумляясь выходкам пленника, мужчина уверенно подошёл ближе, насмешливо разглядывая поверженного врага. В его полных ярости глазах промелькнула какая-то вымученная жалость, будто Палач заранее предвидел исход задуманной игры. — Ты не подозреваешь, что делаешь! В один момент ты потеряешь всё и последнее, что у тебя останется — лишь ты и твой изуродованный, больной разум! — глотки горячего воздуха, обжигающий летящими угольками. — Но найдётся тот, кто перережет тебе глотку! Ты ответишь! Все вы! Вы ходите под смертью, а затем она начнет ходить за вами! Толпа смолкла. Губы Палача напряжëнно сжались в тонкую полоску. Почерневшие от гнева глаза медленно расширились на колкие слова пленника. Розенберг резко отвернулся, сжимая костлявые руки в дрожащие кулаки. Он уставился обезумившими глазами в сторону младшего брата, а затем вновь обернулся к врагу. Палач нервно дёрнул худыми плечами, лихорадочно глотая горячий от огня воздух, с гордостью вскидывая голову, а отравленный разум помутил рассудок. Розенберг кинулся на Райнера, наотмашь ударяя его по лицу, за тем яростно взмахнул ногой, зарычав, словно затравленный зверь, врезаясь тяжёлым ботинком в живот застонавшему от боли пленнику. Розенберг наклонился, хватая пленника за волосы, вздëргивая его голову вверх, уставившись обезумевшими глазами. — Даже сейчас ты боишься, что кто-то сможет помешать тебе уничтожить всё то, за что ты так упорно держишься… — в оскале окровавленные зубы, из носа скатилась алая струя крови. — Йоахим! — толчок Райнера в руки солдат, уверенно расправленные плечи. — Живо ко мне! Хватит стоять в стороне, как идиот! Равнодушный взгляд. Фальшивое удивление. Нижняя губа Йоахима досадно скривилась, невнятные слова себе под нос, а затем вынужденный шаг вперёд, сцепляя руки в замок. Гладко выбритое лицо и зачëсанные назад волосы в свете факелов. Судорожный глоток от неловкости. Он неуверенно выпрямился в спине, последовав примеру старшего брата. Розенберг уверенно схватил его за запястье, вкладывая в ладонь заряженный пистолет. Его глаза сверкнули неподдельной уверенностью. Раздувшиеся в гневе ноздри и полуоткрытые губы превратили морщинистое лицо в дьявольский образ. Бросив короткий взгляд на братьев Рейн, глаза Йоахима приковались к блестящему тëмнотой металлу, обжигая смертоносной силой. Волнение, как взрывная волна, ударило дрожью в тело. — Убей этих ублюдков! Застрели их! — указ пальцем на задрожавших подростков, которых схватили солдаты, прислоняя друг к другу головами. Рука Йоахима неуверенно сжала оружие, приставляя пистолет к дрожащему виску черноволосого мальчишки, глотающего солёные слёзы и давящегося рыданиями. Пальцы предательски задрожали, норовя поскорее спустить курок, а обугленное дымом лицо мгновенно покрылось испариной. Йозеф приоткрыл слипшиеся от холода губы, едва обжигающий металл хладнокровно прижался к его виску. Его глаза сощурились и застелились слезами, представляя, как его череп пробьëт ледяная пуля. Он посмотрел в сторону мужчины, чувствуя лишь плотно держащую его макушку руку и пропускающий удары сердца висок. Это больно? Ему хотелось умереть: скорее, без промедлений, даже если будет больно. Кристиан прикрыл опухшие от слёз веки, слыша лишь бешеное биение собственного сердца, пальцы нашли руку старшего брата. Жалобное рыдание, слёзы непрерывно полились по потному раскрасневшемуся лицу; он смирился с участью. Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всё будет хорошо. — Стреляй же! Стреляй! — истеричный крик Палача. Розенберг толкнул младшего брата в плечо, с нетерпением ожидая выполнения приказа. Его глаза налились кровью от переполняющего гнева, а руки, сжатые в кулаки, то и дело подрагивали на подозрительную неуверенность Йоахима. — Вы не убийца, Йоахим, — вымолвил Райнер с убедительным спокойствием, встречаясь с растерянными глазами Розенберга-младшего, боязливо отвернувшего лицо. — Не будь хлюпиком! Стреляй! Это приказ! — завопил Ганс, истерично размахивая руками. — Не слушай его! Отомсти! По виску Йоахима покатилась капля пота, зрачки глаз сузились, напряжëнно сжатая вокруг пистолета рука сильнее задрожала и заскользила по металлу. Слабое гудение ветра. Судорожный глоток. Опустив взгляд, он передал пистолет в руки старшего брата, разворачиваясь спиной и проведя ладонью по лицу, покинул место преступления, скрываясь за толпой оглядывающихся с изумлëнными лицами солдат. — Спасибо! Спасибо вам большое! — воскликнул Райнер. Палач опешил. Его лицо вытянулось больше обычного, а рука дёрнулась в сторону уходящего брата. Ощущение предательства беспощадно вцепилось в душу. Он остался один на поле боя. Схватившись за голову от мимолëтного шока, мужчина потупил взгляд в землю, будто бы перебирая в голове следующие ходы своей игры. Он тут же вздëрнул голову кверху, злостно уставившись на мальчишек, сжимая руки в кулаки. — Займитесь ими! — Нет! Они же дети! Оставь их! Они ни в чём не виноваты! Кристиан вытаращил глаза. Время вокруг будто остановилось, погружая мальчика в кошмарный сон, тело отказывалось слушаться, дрожа, словно тростинка на холодном ветру. Безысходный взор в сторону старшего брата, страдальческая улыбка расцвела на губах, руки опустились к земле. Толпа солдат окружила подростков дикими коршунами, закрывая коричневой формой любой проникающий свет. — Йозеф, что нам делать, что делать?! — Кристиан попятился в сторону, бегая напуганными глазами по многочисленным лицам бандитов. — Держись за меня! Потные руки вцепились когтями, беспорядочно хватая братьев за волосы и ноги, стараясь оторвать их тела друг от друга, гогоча и переглядываясь орлиными взглядами, толкая подростков к центру. — Кристиан! — вскрик опалил горло Йозефа, рука инстинктивно сжала плечо брата, цепляясь за него, словно за последнюю надежду. Разинувшиеся в оскалах рты приобрели кровавый оттенок в свете горящего поместья, в глазах засияли чёрные дыры. Словно одичалая голодная толпа гиен, солдаты сгущались в плотное кольцо, из которого пленникам не было выхода, и вот, кто-то из мужчин первым кинулся на беззащитных подростков, пиная их тяжëлыми ботинками, без разбора колотя кулаками по согнутым спинам сквозь жалобные крики. По венам побежал страх, Йозеф подставил спину, ожидая удар, последовавший прямо в уязвимый затылок. Он схватился за голову, скрутившись в бесформенный комок; закашлял, сглатывая красную слюну. Мальчик едва успевал прикрывать пах, стискивая зубы, теряя брата из виду из-за залитых кровью глаз. Из носа потекла кровь, лёгкие невыносимо зажгло, а под бëдрами разгоралась ноющая боль. Кристиан едва успел плотно сомкнуть зубы, как в лицо яркой вспышкой ударила прожигающая боль, сырая земля потекла по окровавленным губам мальчишки. Кто-то ударил его сапогом по лицу, а чьи-то цепкие когти оттащили несчастного от старшего брата, хватая за волосы, прижимая лбом к холодному асфальту, безжалостно затаптывая ребёнка, будто жалкое насекомое. Белокурый пленник протянул руку, сплетаясь дрожащими пальцами с рукой брата, отчаянно сдерживая вопли, не успевая проглатывать сгустки текущей из носа крови. Она вырвалась потоком из его сомкнутого рта, запенилась на разбитых губах; мальчишка широко раскрыл рот, харкая и надрывно откашливая жидкость металлического привкуса. — Бей сильнее! Давай! — Не останавливайся! Послышалось над ухом, а затем новая боль, — пульсирующая в почках, заполнившихся чем-то жидким. Не отпуская руку брата, Йозеф почувствовал, как внутренности опаляет дикая боль, а голову сдавливает так сильно, что, казалось, она расколется на жалкие костные осколки. Под натиском боли, лающие голоса перестали оглушать воспалëнный слух, а тяжёлые сапоги с животным рвением наносят по его телу удары. — Разъединяй их! — визгливый крик солдата, а после твёрдый носок сапога пришелся между ног Йозефа, ударяя его снизу-вверх, слыша жуткий, задохнувшийся от боли голос, пиная распластавшееся тело в бок. Удар. Раз, и ещё раз. Отпустив руку Кристиана, мальчик громко всхлипнул, прижимаясь к сырой могильной земле, смотря на закрывающегося от ударов брата, — окрашенные кровью волосы. — Крис… — прохрипел старший брат, пытаясь вновь найти его руку. — Полегче, Гюнтер! У нас не было приказа! Замахнувшаяся нога в грязном ботинке пришлась по лицу мальчишки, заливая его глаз кровью и разбивая до окровавленных трещин нежные губы. Йозеф беспомощно расслабил тело, перед глазами вспыхнули белые фейерверки, размывая ускользающую из внимания картину, оставляя вдыхать обугленный кислород. — Я сделаю всё, что угодно, только не трогай моих сыновей! Прошу тебя! — взмолился Райнер, с отчаянием рвясь вперёд, ища малейшее сострадание в зрачках, напоминавших бесконечно глубокие чёрные дыры. Губы Розенберга растянулись в довольной улыбке, оскаливаясь на вопящих мальчишек. Он с надменной горделивостью расправил худощавые плечи, любуясь безжалостной картиной, и его глаза расширялись с каждым мгновением, с каждым уверенным ударом сапога о беззащитные тела подростков. — Ты чувствуешь безысходность, верно? — мужчина обратился к пленнику, сверля его обезумевшим взглядом. — Да, теперь ты понимаешь, что пришлось переживать мне! — Что мне сделать, чтобы ты остановил их? Я отдам всё, умоляю! — слова срывались с губ отчаявшегося мужчины, взгляд метнулся в сторону залитых кровью тел сыновей, воздух пропитался металлическим привкусом, оседая на сухом языке. «Отдам всё». Всего лишь два слова, но такие важные для Палача. Мужчина замер на мгновение, прокручивая в голове план продолжения, то и дело потирая вспотевшие ладони. Его безумный взгляд, прикованный к толпе ликующих, измывающихся над пленниками солдат, сверкнул неподдельным азартом, словно чемпион, стремящийся прийти к финишу первым. И этот момент настал. — Закончили! — громко выпалил Розенберг, махнув руками в сторону толпы. Услышав приказ, солдаты схватили мальчишек за воротники, поднимая на ватные, дрожащие ноги, толкая братьев к ногам Палача, ставя их на разбитые колени. — Поистине жалкое зрелище… — Розенберг скривил губы в откровенном отвращении, сплëвывая густой комок слюней на лицо вздрогнувшего Йозефа, злорадно ухмыляясь и тут же разворачиваясь к Райнеру. Йозеф оскалился, будто дикий, загнанный в ловушку зверёк, захотев крикнуть в лицо бандиту, но шёпот младшего брата остановил его, как и стëкшая по горлу кровь. Толпа солдат внезапно стихла, будто по велению. Все переглянулись между собой. Еле слышный шёпот мужчин разрезал разгорячëнный вокруг воздух, пленённый густым едким дымом и треском горящих досок. Взгляд Палача устремился в лицо Райнера. — Ты помнишь тот день, не так ли? — вдруг спросил его мужчина, зашагав вперёд нарочито медленно, неспешно сокращая расстояние. Его натёртые до блеска ботинки переливались в свете огненного пламени, отражая искаженные лица вокруг. — Помнишь… — гортанно протянул Розенберг, не давая только что раскрывшему рот пленнику возможности что-либо сказать. Отëкшие окровавленные от ударов губы Кристиана задрожали в еле слышной мольбе: — Папа, папочка… Серые налитые кровью глаза отчаянно устремились на отца, боясь потерять его из виду. С каждым мгновением исказившееся вытянутое лицо Розенберга чернело под властью густого пепла. Он откровенно расхохотался, теряя последние очерки человеческого облика, превращаясь в подобие кровожадного чёрта. — Ты всегда был, есть и останешься политической проституткой, Рейн, но в тот день ты умудрился поступить по-роковому глупо! — заявил Розенберг, наигранно разводя руки в стороны. Толпа поддержала его, разразившись смехом на громогласные слова. — Должно быть, за такой крысиный поступок тебе хорошо заплатили, не иначе, — Палач неожиданно просунул руку во внутренний карман шинели, вынимая маленький острый, словно лезвие, кинжал; холодный блеск металла отразился в его почерневших глазах неистовым предвкушением финала. Слипшиеся губы Йозефа разомкнулись, по содранному подбородку побежала грязная, дождевая жижа, которую успел заглотнуть мальчишка. Его лицо вытянулось, зашлось судорогами, едва он заметил оголëнное острие лезвия и не менее хлëсткую по глазам картину. Ещё совсем немного и умрёт его отец. Но сейчас он жив. А через секунды — нет. Глаза мальчика округлились и выпучились, его лёгкие словно разучились дышать, выталкивая сухой кашель. Кристиан внимательно проследил за каждым движением Палача. Мальчишку передëрнуло от вида блеснувшей стали, и он безнадёжно заскулил, пока жестокая рука солдата за спиной не ударила его по вспыхнувшему болью виску. Слёзы покатились по щекам, обжигая и раздражая свежие раны. — Убей эту мразь! Убей! — радостно завопила ликующая толпа, многочисленные пылающие факелы взмыли вверх. Под натиском огня последние доски поместья рухнули рядами на землю, поднимая в душный воздух клубы дыма и мерцающих искр, заставляя всех оглянуться. Огромное полотно фамильного герба сорвалось с горящих шпилей и вскружило в воздухе, переливаясь богатыми оттенками, погружаясь в волну вспыхнувших языков огня и дыма. Горящие в свете пламени глаза Йозефа поймали ускользающий флаг, в последний раз посмотрев в чёрные глаза коронованного величественного льва, вышитого золотыми нитями на благородной ткани. Грозно разинувший широкую пасть зверь раскинул за спиной чёрные крылья, словно сражаясь с бушующим пламенем, безжалостно стирающим прошлую жизнь некогда уважаемой знатной семьи. — Пришло время ответить за всё содеянное! — воскликнул Розенберг под гул и крики своей армии, уверенно ступая за спину пленника. — Попрощайся со своими выродками! — прорычал Палач, хватая Райнера за волосы на макушке, дëргая и задирая его голову к верху; мужчина прижал острое лезвие кинжала к шее пленника, с удовольствием вдавливая его сильнее и сильнее под жалобные крики мальчишек, отчаянно рвущихся из лап солдат. — И вспомни тот момент, когда совершил ошибку всей своей жалкой жизни! Порыв ликующей толпы перекрыло внезапное громкое эхо, проносящееся по сводам горящих стен поместья, отвлекая Палача, заставляя его поднять взгляд и прислушаться к посторонним шумам. Лай собак и крики незваных гостей доносились за пределами ворот, перекрывая даже звонкий треск горящих досок. В глазах Розенберга отразилось нескрываемое изумление. В клубах пыли и дыма пронеслись возбуждённые толпы солдат, безостановочно стремящиеся на территорию двора, блестящие золотом полицейские пикельхельмы [3] вызвали мгновенную панику коричневорубашечников. Опуская факелы и винтовки, бандиты ринулись в разные стороны словно муравьи, наваливаясь и толкая вперёд товарищей, падая в кровавую гущу тел. Беспорядочные выстрелы пронеслись над головами закрывающихся руками мальчишек, а их рты раскрылись, словно в ожидании чуда, умоляюще смотря на пробегающие мимо отряды. — Они спасут нас! Они спасут папу! — выкрикнул Йозеф, вырывая руки из захвата бросившегося прочь солдата, успевшего толкнуть мальчишку к земле. Рука Розенберга дрогнула в порыве отчаяния, замирая у горла врага. Заставший врасплох зверь уставился растерянными глазами на убегающих товарищей, и гнев вскипел в нём с новой силой. Оскалившийся рот исказился в отвращении. Он опустил глаза на пленного. Картинки прошлого промелькнули в голове яркими кадрами, и, если бы в его силах было забыть всё это, он бы непременно забыл. Розенберг замер в неестественной сгорбленной позе, пока звонкие пули не пролетели над головой; пальцы кровожадно заскользили по шее Райнера, рассекая горло в кровь, и на его лице отразилась победоносная улыбка. Стальные края кинжала кинули отблески в свете огня кровавыми разводами, а из перерезанного горла отца хлынула кровь, забрызгивая одежду Палача и обливая выпущенное на землю бездыханное тело. Нечеловеческий крик вырвался из горла Йозефа. Сознание сгущалось на живой, тянущейся и расползающейся алой жидкости, ведущей к разинутому в ужасе рту любимого папы. Взгляд пропустил мимо себя мелькающие тени солдат и свисты пуль. Только звенящая тишина в ушах. Только пустота. — Их слишком много! Уходим! — над ухом Палача прозвучал тревожный вопль одного из беглецов, тут же схватившего лидера за предплечье, и Розенберг поддался порыву товарища, пустившись в бега под звуки криков нежданных гостей и залпы винтовок. — Папа… — остекленевшие глаза Йозефа провели сбегающего Розенберга, запоминая каждую морщину на безликом лице, в душе разлился яд. И лишь его младший брат будто бы не успел понять, что произошло, поднимая опухшее окровавленное лицо на бегущий отряд полиции. Несчастный и беззащитный, словно брошенный щенок, он посмотрел на безжизненное тело отца, раскрывая рот в немом беззвучном крике, протягивая дрожащие руки к отцу, который больше никогда его не обнимет. — Прошу, нет… — шептал мальчишка, лихорадочно поднимаясь на колени и проползая по ледяному заснеженному асфальту, но настойчивые руки полицейского обхватили его за пояс, поднимая над землёй, отдаляя от любимых родителей. — Давай, парень, пора уходить… — незнакомый голос прозвучал над ухом, и обессиленный Кристиан повис на чужих руках, теряя сознание. Поднявшись на обледеневшие колени, Йозеф сорвался с места, сердце безумнее застучало в груди, превращаясь в сплошной гул, звеня в ушах. Его руки опустились на скользкую от крови корону, стягивая её с головы отца, скользнув дрожащими пальцами по его ещё теплому лицу. — Идëм-идëм, незачем здесь оставаться, — руки одного из полицейских ухватили склонившегося мальчика, оттаскивая его от трупа отца, подталкивая к младшему брату. Йозеф обернулся, глаза замерли на двух стëртых жизнях родителей, пальцы сильнее вцепились в фамильный металл.