***
Когда-то давно в этом мире всё было иначе. Люди творили хаос, воевали с каждым, не щадя ни мать свою, ни отца, ни даже маленьких детей, что гибли в числе самых первых от рук собственных родителей. Земля купалась в реке кровавой из-за войн, где гибли «сыны», где родной брат шёл на брата, а сестра на сестру. Никто не знал и понимать не желал, откуда же взялась в сердцах эта жестокость; никто не понимал, почему души людские покрывались толстой коркой льда, «чернели», покрывались гнилью, где нет места светлому и чистому. Тьма всё равно была сильнее, выталкивая зарождавшиеся в душе крупицы света. Почему люди не стеснялись творить произвол, предавать близких своих, грабить, убивать и не чувствовать при своих злодеяниях угрызений совести? Наверное, от того, что просто не могли это делать, ведь некому было направить людей на путь истинный, быть «совестью» и защитой от внутренних «голосов» нечистых сил, подталкивающих на грехи, обматывающихся верёвкой вокруг шеи и затягивающейся с каждым вдохом всё туже и туже, пока не сдавливала до конца, убивая в человеке человека. И надоело Ему смотреть, как природа выла ветрами и ураганами сильными от ужаса; как стонала Земля, обливаясь горькими слезами дождей, что не могли отмыть кровь с заляпанной бордовыми пятнами травы и горячего песка; как грозы сильные шумели от боли, а молнии ослепляли своим яростным светом Землю, надеясь на людское благоразумие. Но надежда умирала, людей становилось меньше, а рождённые в это непростое время всё равно становились такими же, как и их родители, если не хуже, превосходя их в жестокости. И разозлился Он, понимая, что так так больше продолжаться не может, иначе всему живому в мире придёт конец, и создал Небеса, населив это место жителями, носящими белые крылья и золотые нимбы над головами, с глазами ясными, с душами чистыми и сердцами, наполненными любовью и состраданием ко всему живому. Таких существ стали называть Ангелами — жителями Небес и вестниками Божьими, что являлись к людям в разных проявлениях: во снах, в видениях, даже в нервных припадках, слишком частых тогда. И прекратился произвол, войны закончились, страны заключили перемирия, а семьи мирились, прося прощение друг у друга за всё зло, что было причинено. Ибо к каждому человеку самим Создателем был приставлен Ангел-хранитель — тот, кого не видно, но он всегда рядом; человеческая совесть, слышавшая и знающая о тебе куда больше, чем другие люди вокруг. Люди зажили в гармонии и мире. Пусть не всё было гладко, как хотелось бы; находились такие, кто срывался, слушая голос порочного Искусителя больше, чем доброго Хранителя, пускались во все тяжкие, пусть и не так грязно, как было раньше.***
— Мамочка, — шёпотом произнесла темноволосая девочка, отвлекая родительницу от раздумий, — мне страшно. Почему эта сказка, в отличие от остальных рассказанных тобой, начинается именно со страшилки? Дети, что с них взять. Ведь не всё же строится на одинаковом начале, особенно сказки, которые, проходя через время и людей, меняются в том или ином аспекте. Девушка-рассказчица тихо усмехнулась, протягивая руку и нежно дотрагиваясь до длинных косичек дочери, убирая те за уши. В точности как и она сама когда-то давно, пока не обрезала, решив, что так будет удобнее. — А это особая сказка. Она очень много значит для меня. Но если тебе неинтересно… — хитрый прищур коснулся карих выразительных глаз, смотрящих из-под чёлки цвета воронова крыла, в то время как Йевон надула пухлые розовые щёчки, устраиваясь поудобнее на кровати и тем самым показывая, что готова слушать дальше. — Ну расскажи! Ну ма-а-а-ма! — Хорошо-хорошо, слушай дальше…***
С тех самых пор прошло много лет; время летело быстро, золотая осень сменялась белоснежной зимой, мир менялся, менялись и сами люди, постепенно привыкающие к мирной жизни. Что-то стиралось из памяти, но происходящее о том страшном времени осталось перечёркнутым красным на чёрных страницах летописей истории. На Небесах обстановка была более чем спокойной. Ангелы, что населяли Небесный свод, всё так же наблюдали за людьми, вмешиваясь в их жизни и судьбы только в случае крайней необходимости, ведь всё, как они говорили, должно было идти своим чередом. Но кое-что всё-таки поменялось в укладе самих небесных жителей. Для начала сменилось управление; ангелы высшего ранга, именуемые архангелами, то есть самыми Высшими, назначенные самим Создателем и наделённые более широким спектром полномочий, провели конкретные реформы. С самого начала ещё раз напомнили о том, что Правила, написанные рукой самого Создателя, действенны для всех без исключения, никто не имел права их нарушать, чтобы не предстать перед судом и избежать позора. Ввели систему рангов среди обычных ангелов (на архангелов не распространялось): чем больше ранг, тем ниже стоишь по иерархии и, соответственно, должности. Всего таких рангов было семь. Первый ранг самый главный, то есть ангел имел право работать в Канцелярии на посте Министра; седьмой, соответственно, означал самый низ: рабочий класс или преподаватели уровня школьников. В общем-то, жизнь здешних жителей мало чем отличалась от жизни смертных, но с той лишь разницей, что здесь не было войн, не царили произвол и хамство, каких на Земле, несмотря на все приложенные усилия, было достаточно. Ангелы относились друг к другу с уважением, почитали старших по статусу и любили людей, ведь это было их обязанностью и смыслом существования в мире. Но в этом самом красочном, ярком мире существовали правила и законы, которым должны подчиняться. Всем ангелам нужно было запомнить самое главное Правило, стоящее под тринадцатым пунктом. Правило, за нарушение которого могли изгнать на Землю, лишив не только крыльев и способностей, но и закрыв навсегда путь на Небеса. Правило, которое все так боялись, гласило: «Ангел первых рангов не должен вступать в отношения с ангелом последних рангов; чувствовать, вступать в порочную связь строго запрещено, иначе наказание будет назначать Высший Суд». И никто никогда не нарушал это правило…***
— Но ведь это же глупо! — детскому возмущению не было предела. — Почему так несправедливо? Зачем Небеса создали такое кошмарное правило? Мама! — Никто не знает, дорогая, — вздохнула тяжело рассказчица, сложив пальцы обеих рук треугольником, как всегда, когда мысли лезли в голову, путались и разбегались по углам. — Может, просто боялись тех чувств, что могли вспыхнуть в их сердцах подобно костру. Или же просто не хотели пачкать руки, ведь ангелам в этой сказке, как и людям, тоже может быть дурно и противно. К сожалению, никто не застрахован от ошибок, даже такие добрые и сильные существа. А от чувств, что могут появиться, тем более.***
Пожалуй, самым главном преобразованием на Небесах считалось открытие Золотой Академии, где молодые ангелы могли обучаться искусству наставления смертных на путь истинный, ведь им тоже, как и своим родителям, в будущем предстояло стать чьими-то хранителями. Совон, героиня сказки, тоже училась здесь, это как раз её второй год в Академии. Прямо сейчас, распрощавшись с родителями, что не хотели вновь расставаться с дочерью на такой долгий срок, а видеть её могли только на недельных каникулах каждые три месяца, она стояла напротив места, где предстояло обучаться целых пять лет, пока не исполнится двадцать четыре года, и рассматривала его восторженно, будто бы впервые видела. Академия представляла собой замок, уходящий шпилями башен ввысь, туда, куда не каждый ангел мог долететь, не упав, добравшись до точки назначения, от усталости. Крылья, — Совон знала, — с непривычки ныли после полётов на такие высоты, болели так, что пошевелить трудно. Вниз приходилось спускаться пешком, а потом, если профессора всё же ловили, получать выговоры за подобные «своеволия» и безрассудства. — Мам, пап, — она окинула родителей взглядом, с трудом сдерживаясь, чтобы не заплакать, — не переживайте, я справлюсь со всеми трудностями. Вы только верьте в меня, пожалуйста, тогда всё получится. Родители ничего не сказали, грустно переглядываясь между собой, понимая, что Совон не отступится. Их дочь всегда была упрямой, порой поступала так, как считала нужным, прислушиваясь к мнению окружающих после сделанного, что свойственно не многим ангелам, привыкшим поступать по уму, а не так, как велело им сердце. Совон радовало то, что её не стали отговаривать, в который раз подряд ссылаясь на дурное предчувствие, преследовавшее маму во снах, от чего та всегда просыпалась в холодном поту, смотрела с ужасом, тряся головой и бормоча многократно одно-единственное «нет». Но никакие уговоры не помогали переубедить упрямицу не приезжать сюда вновь, говоря, что ничем хорошим это не закончится. Всегда спокойно относясь к видениям матери, она повторяла с улыбкой, что ничего страшного здесь не случится, ведь Академия под надёжной защитой. Помня об этом, Совон отправилась в свои покои, находящиеся в самой высокой Северной башне, где жила в прошлом году вместе с остальными учениками Академии. Своим устройством учебное заведение напоминало волшебный замок из книги про мальчика со шрамом на лбу, что так популярна у смертных. Правда, распределения на факультеты не было. Как и не было говорящей шляпы, не было огненного феникса в кабинете директора. А вот зато длинные коридоры с движущимися лестницами, где могли исчезать ступеньки, стены коридоров, украшенные факелами и портретами основателей и лучших учеников в резных рамах, Зал, где проходили трапезы и нередко проводились практические занятия, присутствовали. Совон было интересно здесь всё, каждая мелочь, для кого-то не значащая ровным счётом ничего, имела большое значение для девятнадцатилетней девушки, которая всегда ребёнком радовалась. «Пусть, — повторяла она часто себе, — совершеннолетняя уже, взрослая, ответственная. Пускай странная немного, но зато я — это я, а не маска, под которой прячется настоящая Совон». Коридоры отчего-то бесконечны, Совон казалось, что она сейчас упадёт, если сделает ещё хоть один шаг вперёд. Крылья расправлены, кулачки сжаты, зубы от напряжения стиснуты. Готова была защищаться, но что-то останавливало узнать причину такого внезапного ощущения. Первое, на что упал карамельный взор, когда подняла голову, — глаза. Большие, необычные, тёмные, но добрые, излучающие тепло даже на расстоянии. Губы выразительные, алые, как кровь, растянутые в улыбке. Последней деталью незнакомца, запомнившейся Совон, были золотистые волосы, наверняка шелковистые на ощупь. Ангел, что сейчас перед ней, красивый, завораживающий настолько, что дыхание перехватывало, а рёбра сдавливало при каждом вдохе. Белые крылья за спиной, сложенные наполовину, переливались в лучах Солнца, пробивавшихся сквозь цветной витраж окна, а над головой светился в вечном движении нимб. Совон глаза прикрыла, а когда открыла, то ничего не изменилось. Незнакомец всё так же стоял перед ней, улыбаясь мягко. Всё равно не верится. Казался каким-то нереальным. Хотя, наверное, он и был таким, а Совон просто привиделось всё. Страшно от этого. — Ты кто? — выпалила ангел, пытаясь унять разошедшееся сердцебиение. — Первокурсник, Тэмин, — казалось, улыбка никогда не сойдёт с этого лица, Совон будет продолжать стоять всё в такой же позе, а ветер будет трепать длинные волосы цвета воронова крыла. Нереальный момент. Нереальный Тэмин. Глупая Совон, что сдержать не могла ответной улыбки. — А как тебя зовут? — Совон. Никто из них не замечал, погружённый в омут чужих глаз, как ветер усиливался с каждой минутой, срывая с деревьев осенние, начинающие желтеть листья плачущей Ивы, растущей на реке Слёз, пролитых много веков назад матерями, потерявшими своих детей и мужей. Никто не знал, к чему всё может привести и чем обернуться…***
В какой-то момент переглядки закончились, а смущённые ангелы неловко отвели друг от друга глаза, не прекращая улыбаться. — Что это сейчас было? — Совон поправляла волосы, собирая их в хвост, чтобы не выбивались. — Не знаю, но, кажется, это какой-то знак, — улыбка на миг сошла с губ Тэмина, а после вернулась обратно. — Ты же покажешь школу, чтобы мне было легче ориентироваться завтра, когда начнутся занятия? Совон немного склонила голову набок и согласно кивнула, чувствуя, что что-то определённо здесь не так. Тэмин не казался ей подозрительным, а интуиция у девушки была хорошей, но сама атмосфера вокруг них была изменившейся. Какой-то слишком лёгкой, слишком свободной и… привлекательной. — Покажу, если взамен расскажешь что-нибудь о себе, — Тэмин на это лишь фыркнул, цепляя кончиком своего мизинца чужой и скрепляя негласное обещание. — Обещаю.***
Они встретились на следующий день в том же самом месте, где и вчера, когда шли на завтрак. В Большом Зале Совон, сидя за своим столом, не отрывала взор от Тэмина, сидевшего на противоположном конце скамьи. Все мысли были лишь о нём одном, хотя такое для неё впервые. Жутко. Но от этого не менее интересно. Кажется, ушла в себя надолго, раз не замечала, каким взглядом буравили однокурсницы. — Ты какая-то странная сегодня, — подметила любопытная Ынби, на что Совон только загадочно улыбнулась, предпочитая промолчать и вернуться к остывшей еде, к которой даже не притронулась за всё это время. Недостаток у ангелов, несмотря на их совершенство, всё же был: они не умели врать и всегда говорили только правду, порой горькую и не всем нужную. А Совон не хотела, чтобы эта правда, внезапно рухнувшая на плечи тяжёлым камнем, выплыла наружу и стала всеобщим достоянием.***
— Скажи, что это всё ужасно, — хмурила брови Совон, поджимая по себя одну ногу и раскидывая руки в стороны. — Высшие совсем с ума сошли со своим контролем и новыми правилами. Тэмин молча лёг на траву рядом с ней, повторив её позу, но только положив руки за голову. Синева перед глазами красивая, но девушка напротив гораздо красивее. Дружба между ними давно переросла в привязанность и неопределённость, которую отчаянно пытались подавить оба. Да только безуспешно. Тэмин по рангу оказался намного выше, чем Совон, этого оказалось достаточно для того, чтобы сдавленно проплакать в подушку, понимая, что ничего им обоим не светит. Чувства не должны быть между ними, это неправильно. Совон знала — нельзя было так делать. Нельзя было идти по тому коридору в тот день, нельзя было своё имя называть и соглашаться на предложение Тэмина, что убивал её медленно каждый раз, заставляя привязываться с каждым днём всё больше и больше. Это странное чувство убивало, заставляло с каждым днём чувствовать себя всё более и более неловко, а сердце — трепетать от одного-единственного взгляда друг на друга. Тэмин, став пару дней назад совершеннолетним, казалось, похорошел ещё больше. Превратился в прекрасного лебедя, что пытка для Совон настоящая. — А что ты хотела? Это жизнь, Совон, со своими правилами и законами, без которых нельзя, — Тэмин рассматривал небосвод, раскинувшийся в пространстве, совсем не замечая взгляда подруги. — Иначе это приведёт к гибели. Слова содержали в себе двойной смысл, от которого внутри больно. Совон устала уже, если честно. Не выдерживала всего того, что навалилось на них обоих, особенно этих чувств, что давили на диафрагму и сжимали в кольцо каждый раз, каждую секунду пребывания в Академии. Мама была права, а она, дурочка, не послушала. И не выдержала первой, накрывая губы Тэмина своими. Запретный плод на то и запретный, чтобы хотеть его ещё больше. Выдержки не у всех хватает, вот и у неё не хватило. От неё только одни щепки остались, когда Тэмин перехватил инициативу, подминая девушку под себя и наваливаясь сверху, водя языком по чужим губам, вынуждая освободить больше пространства для поцелуев, будоражащих молодую кровь. Запретных. Неправильных, но таких желанных. Казалось, это никогда не закончится. Кровь стучала в висках, сердце колотилось бешено, дыхание в рваном ритме срывалось с опухших губ Совон. Всё, это та самая пропасть, к которой оба приближались с каждым касанием. Сейчас отчего-то плевать. На всё. На будущее, что рассыпалось теперь; на то, что скажут взрослые, когда узнают об этом. А они узнают, и тогда будет плохо всем. Но ведь хотя бы раз можно отойти от правил и побыть счастливой с тем, кого любишь и чувствуешь сердцем. — Что мы делаем? — руки сами потянулись к нему, скользнули по шее вниз, касаясь груди, живота и пояса штанов, где на миг остановились. Глаза в глаза, чтобы немое согласие в них увидеть и утонуть в чужих губах окончательно. Вопрос так и остался без ответа, уступив место тихим вздохам, шелесту травы и счастью, окутавшему сердца в свой кокон. Плачущая Ива проронила ещё одну слезу. Последнюю…***
Страх пульсировал, когда её, связанную золотыми нитями, чтобы не сбежала, вели на Высший Суд под конвоем двух ангелов-солдат. Но Совон улыбалась, вспоминая, что Тэмин должен ждать её в зале — его самого первого отвели, не дав и слова сказать, когда выводили из камер, где держали три дня. Всё же поймали. Застукали, уличив в страшном преступлении, за которое обязательно последует не менее суровое наказание. Ей не жаль. Совсем. Окрылённое счастьем сердце билось в груди и всегда будет биться даже после того, как Совон падёт и больше никогда не ступит на Небеса. Тридцать первое октября — день, когда всё изменилось, перевернуло судьбу двух ангелов, деля их жизнь на «до» и «после». Не зря Ива плакала, не зря мама говорила, не зря писались Правила, чтобы быть нарушенными какими-то обычными учениками. Казалось, с трибун на них смотрели все ангелы Небес, возможно, среди этой массы и были родители. В глазах одних читалось осуждение, в других — неверие в происходящее, а в третьих — страх и толика вины за младших. Но лучше всего Совон видела золотистую макушку Тэмина. Что ж, это намного лучше падения в одиночестве. Когда его подвели и поставили в центр, он сразу же сжал её ладонь, показывая всем присутствующим, что не отпустит даже сейчас и не отпустит ни за что. Судья на это лишь возвёл глаза вверх и принялся зачитывать приговор: — Именем Создателя, вы, Ким Совон, обвиняетесь в нарушении самого главного Правила Небес: чувств к ангелу высшего ранга и вступление с ним в порочную связь. Властью, данной мне, объявляю приговор: изгнание. Вот и всё…