Back Desk

      Хан Джисону это определенно нравится.       Нет, конечно, не уроки математики со всеми этими непонятными кубическими уравнениями, косинусами и синусами, а если Хан увидит интеграл, то с большой вероятностью просто не поймет, что видел именно интеграл.       У Джисона огромные проблемы с математикой, и он прекрасно знает об этом и о том, почему ничего в этом предмете не смыслит. Он правда старается учиться и все такое, исправно ходит на уроки, возможно слушает учителя и даже пытается делать домашние задания. Но как только дело доходит до объяснения какой-нибудь новой темы, а на доске появляются подробные примеры, которые стоило бы записывать в тетрадь, Джисон понимает, что если его взгляд захочет упасть на зеленую поверхность, исписанную мелом, то непременно зацепится за соседа по парте и дальше с места не сдвинется.       Да, сосед по парте. Хван Хёнджин.       Сразу было ясно, что к Хану нельзя подсаживать таких вот учеников, которые и сами не учатся, — соответственно не будут мотивировать к этому и его, — и которые выглядят так, что Джисон уже перестал отдавать себе отчет в том, как же очевидно пялится на своего соседа. И длится это не какую-то там неделю — уже второй год подряд он мучает себя и смущает окружение, когда сверлит в Хёнджине дыру, а тому, вроде как, глубоко насрать, за что Хан ему бесконечно благодарен.       Хван никогда не возмущался по поводу его поведения, не угрожал тем, что устроит ему за школой запоминающийся французский поцелуй с асфальтом, Хёнджина будто бы не трогали все эти флюиды, которые Джисон активно испускал в его присутствии ежедневно. Он просто сидел с ним рядом и совсем не смотрел в его сторону. По правде говоря, Хан даже сомневается, что тот знает, как выглядит его лицо.       Да, но Хан Джисону определенно нравятся уроки математики. Потому что только на них он сидит с Хван Хёнджином. Может смотреть на его задумчиво нахмуренные брови, сведенные к переносице, сползшие к кончику носа очки и поджатые пухлые губы. Казалось, что парень погружен в сложные мыслительные процессы, а на деле в его тетради появлялись детские рисуночки, которые он еще и обводит по много раз, потому что правда скучно. Вот их вдвоем, таких скучающих и ничего не понимающих, посадили вместе за самую последнюю парту. На них не обращали никакого внимания ни одноклассники, ни учитель. Последний просто ходил в церковь и ставил свечку за то, чтобы они оба набрали хотя бы минимум баллов на экзамене и свалили из школы.       Джисона, честно говоря, все это не беспокоит, разве что перспектива никогда больше не увидеть Хвана вселяет в него некоторое волнение. Им осталось провести за одной партой всего ничего — каких-то четыре месяца, поэтому Хан старается выжать из этого времени максимум. И он все еще не понимает, почему его максимум не выходит за пределы «просто любоваться Хван Хёнджином» и не переходит на новый уровень — «хотя бы здороваться с Хван Хёнджином».       Он его голос слышал только издалека, когда Хёнджин болтал со своими друзьями или отвечал на других уроках. У Джисона тот никогда ничего не спрашивал, да и повода не было такого. Но Хан думает, что нужно хоть как-то сдвинуть их несуществующие отношения с мертвой точки и сделать шаг навстречу. И Джисон, вроде как, в душе надеется, что тот самый шаг навстречу первым сделает не он. Это настоящий замкнутый круг.       Ведь Хан Джисон все равно каждый урок математики всего лишь смотрит на парня и только мечтает о том, что тот проронит хоть слово в его сторону.       В какой-то момент Джисон находит новый путь, на который он может свернуть. Не факт, конечно, что это будет просто, но попытаться он все же может, а, самое главное, хочет. Его уже долго грызла мысль о том, как же он проживет без Хван Хёнджина. И единственный ответ, который Хан находил на этот вопрос, не сулил ему счастливое будущее. Потому что никак он не проживет без Хёнджина. Будучи погрязшим в этой зависимости по уши, Джисон остатками здравого смысла понимал, что хватит. С него точно хватит.       Он слишком нерешительный, чтобы зайти за те рамки, которые сам себе настроил. Хан уверен, Хёнджину все это уж точно не надо. Он все еще не может додуматься, почему тот ничего с таким больным вниманием к своей персоне не делает. Вот Джисон теперь решается сделать это за него.       Целый вечер он вынашивает свой до безобразия простой план и настраивается на то, что завтра на Хёнджина ни один его взгляд не упадет.       По дороге в школу Хан одергивает себя от любой мысли, которая хоть каким-то местом связана с Хван Хёнджином. Он как никогда решительно настроен, но все же с каждым шагом на пути к кабинету его уверенность сходит на нет. Все же именно этот урок математики он любит немного меньше.       Сомнительное ощущение того, что сегодняшний день не будет отличаться от предыдущих, не покидает его. Джисону кажется, что он точно не справится и все пойдет по одному месту, но садясь за свою парту, он решает смотреть только вперед. Ну то есть в стол, на звездочку, которую сам же и нарисовал когда-то ручкой.       Прислушиваясь к шуму вокруг, он контролирует ситуацию и знает, что Хван Хёнджин уже сидит рядом с ним и, судя по звукам, играет в телефон, пока урок не начался. Джисон хранит в голове информацию, что тот всегда приходит за минуту до занятий, поэтому не удивляется, когда улавливает краем уха далекий голос учителя и звон, оповещающий о начале урока.       Как ни странно, все протекает как нельзя хорошо и удачно, Хан все еще держится, сверлит взглядом кривую звездочку и, кажется, уже не моргает. Вслушивается в шуршание страниц тетради, когда Хёнджин их переворачивает, и понемногу расслабляется, осознавая, что все не так сложно, как ему представлялось.       Монотонное бубнение учителя клонит в сон, пролетают слова о том, что сегодняшняя тема очень важная, все это будет на экзамене, и кто-то с передней парты ненавязчиво пытается обратить внимание Джисона, которому, честно говоря, вообще не до этого.       Его пугает своей неожиданностью резкий звук падения, и Хан вздрагивает, неосознанно оглядываясь по сторонам и напрочь забывая про свои планы на этот день. Он ищет ту самую вещь, которая заставила его поволноваться, видит синюю ручку ровно под своим стулом и хочет уже потянуться за ней, как успевает внезапно похолодеть внутри, когда слышит глубокий шёпот сверху.       — Не стоит, я сам.       Сам так сам, Джисон не настаивает и выпрямляется, прикрывая некстати покрасневшие щеки. Он на мгновение замирает в тот самый момент, когда Хван наклоняется и, о боже, случайно касается лбом его бедра, пока пытается дотянуться до ручки.       По телу бегут мурашки, а в голове лишь белый шум. Ведь и так понятно, что по-другому бы не получилось, Хёнджин все равно бы задел его, как бы ни старался этого избежать. Но тот даже и не пытался что-то там предотвратить, или Джисону это всего лишь кажется, в то время как он яростно противостоит взбесившемуся рою своих мыслей, визжащих о том, что это далеко не случайности.       Следующим этапом его остановки сердца стало то, как Хван опирается на все то же бедро, чтобы выпрямиться, и демонстрирует поднятую ручку, довольно улыбаясь. Это был первый раз, когда Джисон урвал улыбку соседа, которая была правда для него.       Не веря уже ни во что, Хан устремляет взгляд снова на парту, и только спустя несколько минут ему становится как-то не по себе, будто за ним кто-то следит, и он даже почти не ошибся. Он не может полностью согласиться со своим ощущением, ведь продолжает убеждать себя, что не поддастся провокациям своего воображения, но факт все же остается фактом.       Хван Хёнджин смотрит на него.       Джисон сдерживает дрожь внутри и безуспешно выравнивает дыхание. Ему немного душно, он хочет ослабить тугой галстук, но не может пошевелить руками, поэтому решает просто терпеть, бегая от самого себя. Ему нравится, что на него смотрят. Смотрит Хван Хёнджин. Но он ненавидит это ожидаемое давящее ощущение в своих штанах, что уничтожает его последние нервные клетки, которые Хан собирался потратить уж точно не на бессмысленную панику.       На самом деле, переживания не были такими напрасными, ведь если бы Джисон был еще хоть немного внимательнее, то заметил бы, что рука парня до сих пор покоится на его бедре. И когда осаждающее осознание находит отклик в мыслях, Хан не может определиться, считать все это раем на земле, либо же кромешным адом.       Это молчание жутко напрягает, хотя вроде оно должно быть для него чем-то обыденным. Да, вот только в его истинных реалиях Хёнджин просто сидит рядом, рисует и делает вид, что Джисона не существует. Но сейчас Хан испытывает колоссальное давление, не выдерживая столько внимания. Да это же смешно — Хван Хёнджин смотрит на него — какие-то слишком фантастические иллюзии у него перед глазами. А его прикосновение — это так, сквозняк задевает.       Хан Джисон мысленно с собой соглашается, делает про себя пометку заглянуть к психиатру и стеклянными глазами глядит вперед, не решаясь пошевелиться. Он с собой честен — на самом деле эти ощущения чужого тепла согревали ему сердце. Они приятные и желанные, Джисон бы не против накрыть чужую руку своей, потому что ему хотелось элементарного внимания от того, кто ему нравится, все просто и понятно. И эта чужая рука на его бедре — что-то вроде мнимой надежды, в которую слишком хотелось поверить. Джисон думает, что справится с этим. Тем более, что ничего опасного и не происходит.       Только вот Хван Хёнджину похоже хочется поиметь приключения и не только их, судя по тому, как угрожающе его ладонь поползла к ширинке на школьных брюках Хана, заставляя его душу отделиться от телесной оболочки.       У Джисона слишком много вопросов. Он ничего не может понять, ему не удается выстроить ту логическую цепочку, которая в конечном счете привела к тому, что Хёнджин все это делает. Трогает его, не стесняясь забитого учениками кабинета. Просто без спроса лезет в чужие штаны, хотя оцепеневший Хан не посмел бы запретить ему что-либо. Он даже готов смириться с тем, что может кончить от рук самого Хван Хёнджина прямо по середине урока, лишь бы это и правда случилось. Лишь бы это не оказалось самой обидной шуткой в мире.       Джисон молчит — его сосед тоже. Оба на секунду замирают, оценивая ситуацию, и Хван решительно, но аккуратно подцепляет край чужих боксеров, не отводя взгляда от учителя, чтобы в случае чего их не поймали.       Все происходит быстро и тихо, Хан даже не успевает испугаться того, как горячие пальцы обхватывают его член, делая первые плавные движения к основанию и обратно. Джисон шумно втягивает воздух и зажимает себе рот ладонью, только чтобы не проронить лишние звуки, которых он обычно вообще не издает. Где-то глубоко теплится неозвученная благодарность за то, что Хёнджин следит за обстановкой вместо него и умело двигает рукой под партой, стараясь это делать как можно незаметнее, пока Хан задыхается в собственных стонах, которые не может из себя выпустить.       Он прекрасно знал с самого начала, что не сможет продержаться долго, если Хван Хёнджин когда-нибудь будет доставлять ему удовольствие. И сейчас он даже немного рад тому, что его и на пять минут не хватит, ведь подозрительные шорохи и шепот пробегаются по кабинету каждый раз, как Джисон случайно слишком громко вздохнет, а Хёнджин довольно посмотрит на него и усмехнется, точно замечая, как Хана это доводит.       Пальцы быстро скользят по стволу, очерчивая выступившие венки, и вообще вытворяют что-то невероятное, потому что Хан не представляет, как ему в конце концов удается продержаться еще пару минут прежде, чем он, поддавшись оргазму, валится на парту, больно ударяясь головой и с силой сжимая запястье Хёнджина, который пытается незаметно вырваться из хватки, ведь Джисон случайно всхлипнул слишком громко и привлек внимание учителя к их неестественно шумной сегодня парте.       — Хан Джисон, если вам нужно поплакать, то вы можете сделать это в коридоре, — шутит учитель, уверенный в том, что чувство юмора у него отменное, и со всех сторон теперь доносятся смешки учеников, которым это действительно показалось веселым.       — Нет, спасибо, мне и тут хорошо, — задушенно отзывается парень и чувствует успокаивающие поглаживания по своей спине, пока в уголках его глаз скапливается непрошеная влага. Только вот Джисон не может определиться — это ему было настолько хорошо или же сейчас ему стало внезапно очень грустно, раз он решил пустить слезу.       Было ему, конечно, просто прекрасно, мечтать о таком Хан даже себе не позволял, но другое дело, что такое с ним случилось в первый и, скорее всего, в последний раз. Может, он будет гадать до конца жизни, что же это нашло на Хван Хёнджина, а, может, тот его удостоит каким-нибудь объяснением, и тогда Джисон просто будет надеяться, что причина эта не унизительная. Хотя где-то глубоко в мыслях он наверное уже готов смириться с тем фактом, что Хван всего лишь проспорил кому-то.       Тем не менее слезы останавливаться не собирались, и Хан тоже предпочитал лежать на парте и дальше, до сих пор ощущая медленные поглаживания по спине, злясь не из-за чего. Просто на себя. Злится, потому что не может держать себя в руках, потому что ему обидно на пустом месте, потому что идет на поводу у своих додумок и треплет зря нервы. И хёнджиновы касания его сейчас не успокаивали. Ему хотелось посидеть в одиночестве и подумать. О чем он будет думать Джисон еще не придумал, но, скорее всего, будет просто накручивать себя до нервного срыва.       Так под монотонный голос учителя и проходит остаток урока до самого звонка, который своей резкой трелью втягивает Хана в ненавистную реальность. Хотя в его мыслях тоже было все не так уж и радужно, поэтому особой разницы парень не замечает.       Новая куча сожалений давит на него, и Джисон решает посидеть так еще несколько минут, пока вслушивается в суматоху вокруг и надеется, что никто не подойдет поинтересоваться, что такое случилось с ним. К счастью, даже учитель не рвется сунуть свой нос в чужие страдания, поэтому просто выходит из кабинета, оставляя дверь открытой. Может, он и правда подумал, что Джисон случайно уснул, и решил его не трогать.       Парень про себя благодарит всех существующих богов за то, что никто теперь не будет созерцать его зареванное лицо и он сможет привести себя в порядок перед следующим уроком, но стоит ему оторваться от парты, как ему на глаза попадается свернутый листок, лежащий как раз на той половине, где по идее сидит Хёнджин.       Хан Джисон не смеет думать, что это может быть для него, но после всего, что случилось, ему уже не страшно и уж тем более не стыдно, поэтому он без зазрения совести хватает записку и разворачивает ее.       Он готов к тому, что это могло оказаться очередным любовным письменом от какой-нибудь одноклассницы, которая подкинула эту бумажку еще при Хване, а он просто не заметил ее. Конечно Джисон бы выкинул это все и промолчал, не в первый раз же, только вот совсем неожиданно для него было наткнуться на знакомый почерк своего соседа, и глупая улыбка сама собой расцвела на его лице, а глаза заблестели от новой порции бессмысленных слез, когда взгляд снова прошелся по одной-единственной строчке.       «Надеюсь, теперь ты начнешь со мной хотя бы здороваться».