Семейный портрет в экстерьере

Рей не знала, плакать ей или смеяться. А заодно не способна была решить, просить ли Бена остановиться (о, нет, только не это!) или игнорировать незваного гостя. В любом случае француз был настроен очень решительно и уходить не собирался. Он сильно желал поговорить с Рей и, вероятно, разговор планировался не из легких. Рей успела потревожиться, что и без того распаленный ревностью Бен потеряет к ней интерес и решит наконец-то разобраться с надоедливым пилотом в своей старой изуверской манере, но быстро успокоилась. Мысль о присутствии соперника только больше воодушевила ее супруга, заставляя усердно, агрессивно работать ртом. И сложно было в этом признаться, но и ее саму тоже. Да, она конечно уже давным-давно лишилась последних остатков своей былой стеснительности, что немудрено особенно после того, как пришлось отплясывать перед нацистским застольем с голой грудью в унизительной вражеской фуражке. Но дело было в другом. Рей с удивлением обнаружила, что пикантная ситуация, в которой она внезапно оказалась, здорово тешит ее самолюбие. Большую часть жизни она была зашуганной девочкой, прятавшейся за мужскими тряпками, абсолютно убежденная в том, что ее неказистая внешность и дурной характер не способны вдохновить хоть кого-то. Рядом была красавица Кайдел, которую не желал только мертвый, белозубая блондинка с темными страстными глазами и хищными чертами; а еще Роуз, которая хоть и не была особо привлекательной в общепринятом смысле, но сражала наповал природным обаянием. Американка и азиатка – они были настоящей экзотикой в довоенном Париже, когда Рей – среднестатистической француженкой с нелепыми веснушками, раздражавшими ее до сих пор. К счастью хотя бы дочь унаследовала мраморно-белую кожу отца, а не ее сомнительные гены. И все-таки вдруг, непостижимым образом, из закомплексованной девчонки, Рей наконец-то превратилась в роковую женщину – причину страстей и конфликтов, и, конечно, возможного кровопролития. Сейчас она ничуть не сомневалась в том, что спусти она Бена с туго натянутого поводка, они с По с радостью перегрызли бы друг другу глотки. Да, ей даже интересно было бы на это посмотреть. Хотя ей с сожалением пришлось вспомнить, чем подобный расклад уже чуть не закончился во Фреджене. И как там Рудольф? Стоило бы справиться о его делах… Вроде как он подружился с Лоренцо и появлялся на его вилле с новой супругой и детьми, но Рей всеми силами избегала поездок на побережье, если слышала о том, что возникнет риск встречи со швейцарцем. «Рудольф, серьезно?» - услышала она в своей голове голос Бена, - «того, что твой сраный приятель топчется под дверью, пока я тебя трахаю, уже недостаточно?» Рей пришлось прикусить себе запястье, чтобы не заскулить, настолько ее возбудил его комментарий и читаемое даже без интонаций возмущение. Бен сцапал ее за руку и вынудил вытащить ее изо рта. Рей зашипела, потому что хватка оказалась слишком сильной, не хватало еще, чтобы остался синяк. «Боишься задеть его нежные чувства?» Заткнись. «Хочу услышать, как тебе хорошо». «Да иди ты к черту!» - разозлилась Рей и кончила, прокусив себе губу до крови, чтобы сдержать рвущийся из груди стон. Даже если ей и удалось не издавать громких звуков, вид ее все равно был слишком красноречивым, чтобы выйти сейчас к французу. Раскрасневшееся лицо, дрожащие после оргазма колени, промокшая насквозь мятая юбка. Черт, и кто только придумал такую ткань, на которой так отчетливо проступают мокрые пятна? И ходи теперь так, будто страдаешь недержанием мочи. Бен отстранился от нее и плюхнулся на пол, ехидно сверкая потемневшими глазами. Определенно теперь он чувствовал себя победителем, что старался продемонстрировать всем своим видом – даже распухшие от усердия губы облизнул. - Рей? – со слабой надеждой снова окликнул ее незваный гость. Рей скривилась, стянула с себя пришедшую в непригодность юбку и небрежно зашвырнула в угол комнаты. Она взглядом поискала в куче разбросанных повсюду вещей что-то другое, во что можно переодеться и силой подтянула себе в руку легкое красное платье. Колени все еще слегка тряслись, в голове царил сумбур, а запястье начало болеть. «Больно» - пожаловалась она, переодеваясь. «Ты же любишь боль?» Она скривила рожицу мужу в ответ, подавив желание в очередной раз послать его куда-нибудь подальше. Но не стоило злить зверя, пока он пребывал в хорошем расположении духа, взъерошенный, как мартовский кот, чтобы он не накинулся на подвернувшегося под руку По. Когда Рей оказалась готова выйти из комнаты и хоть немного привела себя в порядок, француза за дверью уже и след простыл. Она воспользовалась случаем и еще немного пригладила растрепавшиеся волосы, заметив свое отражение в небольшом зеркальце в мозаичной рамке, перед тем, как отправиться на его поиски. Хорошая разрядка и на ее настроении сказалась в лучшую сторону – все происходящее в стенах этого проклятого дома по-прежнему казалось крайне абсурдным, но уже куда более забавным, чем трагичным. Рей отметила, что с момента их приезда, все здесь только и делают, что бегают, орут друг на друга и выясняют отношения, вместо того, чтобы спокойно готовиться проводить Констанс в ее новую замужнюю взрослую жизнь. Если ей, конечно, еще есть с кем туда отправиться и Женевьева не выпила всю кровь у бедного русского князя. По нашелся сам собой – он заводил мотор своего «альфа-ромео», сжимая в зубах пылящую на его пижонский льняной костюм сигарету. Рей не придумала ничего лучше, чем усесться рядом с ним на пассажирское сидение. - Ты в порядке? – буднично поинтересовался он, стараясь смотреть в ее сторону незаметно, только через зеркало заднего вида. - Да, прости, я спала, - брякнула Рей и тут же снова прикусила губу, пожалев о сказанном и ощутив во рту вкус собственной только запекшейся крови от предыдущего ранения. Ну, конечно, не сложно было догадаться, что в комнате она была не одна. - В середине дня? – нахмурился француз, но все-таки решил не вдаваться в подробности, - хорошо, что ты здесь. Хотя бы попрощаемся. Я решил уехать. - Почему? – растерялась Рей. И вдруг ей стало чудовищно стыдно, вот именно в это самое мгновение, настолько сильно, что захотелось провалиться под землю. Черт. Он ведь стоял под дверью и ждал ее, чтобы о чем-то серьезно поговорить, пока она валялась там растекаясь по одеялу с раздвинутыми ногами и думала, какая же она, черт возьми, замечательная, раз все вокруг ее хотят. Он все-таки был ее другом. Они прошли вместе огонь и воду. Он безвозмездно приютил их с Финном, когда они были едва знакомы. Он утешал ее, когда она пыталась утопиться, вытащив на берег, дурочку, которая полезла в воду, даже толком не научившись плавать, наглоталась морской соли, и выбивал из ее легких остатки жидкости. Он утешал ее на своем плече. Он нашел ее, да, именно он, на полу опустевшей парижской квартиры, когда весь город ликовал и праздновал победу, а она забилась в темный угол, словно испуганный зверек. Он стирал слезы с ее щек. Он понимал ее, насколько это было в его силах. Он озаботился тем, чтобы после войны ей не пришлось воровать или торговать собой, чтобы не оказаться снова на улице. Он… Когда она успела стать такой жестокой? Когда связалась с монстром? Или раньше? Или была всегда? Или все-таки люди не врут, когда говорят «с волком жить, по волчьи выть». Только вроде как волк смотрел на нее глазами побитой собаки, а ей нравилось втыкать в его сердце иголки. Но он – заслужил. А По – нет. И капля ее жестокости по отношению к нему не могла быть оправдана. По повернулся к ней и, судя по его взгляду, тоже думал о чем-то крайне невеселом. - Эх, змейка, - вздохнул пилот, барабаня пальцами по рулю, словно вспоминая какой-то знакомый ему, но давно забытый ритм, - все очень сложно. - Я не глупая, - обиженно сказала Рей и надулась, - попробуй мне объяснить. - Ты не глупая, - подтвердил По и нежно, почти по-братски потрепал ее по щеке, - а еще ты очень смелая и сильная. Я не такой. Мне не пришлось и половины пережить того, с чем ты справилась. Я слабый, потому что не могу уважать твой выбор. И не могу видеть тебя с кем, кто… Он замолчал, потупился себе под ноги и стряхнул пепел с сигареты. В уголках его глаз собрались морщинки, но не из-за спрятанной улыбки, как обычно, а от того, как он хмурился, пытаясь оставаться невозмутимым. - Говори, - зачем-то попросила Рей. - С тем, кто тебя не достоин, - все-таки закончил По, и тяжело вздохнул, - но я тем более. Я рад, что мне посчастливилось знать тебя… - Нет-нет-нет, - забормотала она, бешено мотая головой так, что волосы хлестнули ее по щекам, - не вздумай сбежать и спрятаться там за океаном. Не вздумай… Нет, По! Не бросай меня. Француз грустно улыбнулся и потянулся мимо нее в бардачок, Рей напряглась, но он всего лишь искал солнцезащитные очки, чтобы натянуть их на римский нос с горбинкой. Рей так и не поняла, почему такие носы называют римскими, но это запомнилось ей, когда в юности сам пилот сказал ей об этом, не без гордости в голосе. И что он собирается делать? Вытряхнет ее из машины и умчится? Нет, Рей не готова была так просто сдаваться, хотя была уверена в том, что это будет самым разумным поступком француза за все то время, что они были знакомы. Самым разумным для него. Для нее… Она не виделась с ним годами, но всегда чувствовала, что он где-то есть. Что он будет оставаться ее другом и боевым товарищем. Но отпустить его сейчас означало потерять навсегда. Отпустить… Как Рудольфа. Как одного из тех людей, которым куда лучше жилось без нее. Рей с трудом нашла в себе силы, чтобы открыть дверцу машины и выйти, но захлопнув ее, все еще продолжала стоять, нагнувшись, у опущенного стекла. - Будь счастлива, змейка, - прошептал По, - если это твое счастье. И… - он позволил себе длинную, почти театральную паузу, - позаботься о мальчике. Кайдел очень ошиблась на счет него… - Кайдел? – растерянно переспросила Рей, но мотор автомобиля уже взревел, и ее обдало горячими парами двигателя и облаком поднятой колесами пыли. Кайдел? Рей бросилась следом за автомобилем, но По, даже не смотрел в ее сторону, с ревом выжимая в пол педаль газа. Старенький «альфа-Ромео» огласил тихую округу непривычно истеричным визгом шин. - Кайдел, - зачем-то повторила Рей, испытывая одновременно и скорбь и негодование на По, похитившего предназначавшуюся ей разгадку очередной тайны. Женевьева сидела на скалистом утесе и завывала, как белуга. Впрочем, эта фигура речи всегда казалась Рей чрезвычайно странной – однажды она узнала, что белуга – это рыба, а все, что она знала о рыбах, не встречавшись с ними никогда в пустыне, это то, что рыбы всегда молчат. Ну и каковы они на вкус, если перепадала удача полакомиться морепродуктами. Вероятно, для ситуации скорее подходил образ воющей волчицы или взбешенной, больной верблюдицы. В любом случае, Женевьева издавала совершенно жуткие звуки и раскачивалась из стороны в сторону. Рей тихо присела рядом с дочерью и приобняла девочку за плечи. На удивление, Жени не подняла истерику по поводу того, что мать бесцеремонно нарушила ее личное пространство. Она была занята своей личной драмой, продолжая упрямо горланить на все побережье и заливаясь крупными бусинами слез. - Боже мой, милая, что стряслось? – не выдержала Рей через какое-то время, когда поняла, что ее барабанные перепонки сейчас попросту лопнут, находясь в опасной близости от источника звука. В действительности, ей и самой хотелось обнимать свои коленки, сидя на колючих зарослях высушенной солнцем травы, и выть. Женевьева издала еще одну оглушительную, заливистую трель и наконец-то угомонилась. Вселенская скорбь в ее темных глазах быстро сменилась яростью мстительной эринии. - Андре сказал, что не женится на мне, - заявила она. Рей чуть не подавилась смешком, вспомнив, что обсуждая переживания девочки нужно быть серьезной. Потешаться над ней было бы непедагогично. - Да, дорогая, - подтвердила она, как могла серьезно, - потому что он женится на Констанс. - Но Констанс целовалась с другим мужиком, я видела! – принялась горячо спорить девочка. - Надеюсь, не с твоим отцом, солнышко? – не удержалась Рей. Женевьева сверкнула глазами. - Нет, - надулась она, - но Андре мне не верит. И он говорит, что я слишком маленькая, чтобы он на мне женился… - Да, все верно, - апатично кивнула Рей, удивившись тому, насколько у нее отлегло от сердца. Зная очень извращенную логику Бена, она не удивилась бы, если бы он выбрал именно такой извилистый путь для того, чтобы расстроить свадьбу дочери бывшего сослуживца. Отличный же план? И Рей заодно уязвил бы за всех пилотов и рудольфов вместе взятых. Рей разозлилась на себя, потому что опять думала не о том: вместо того, чтобы проявить немного сострадания к дочери, она перекатывала в памяти древнюю измену мужа, произошедшую более двадцати лет назад, когда он, кстати говоря, мужем ее вовсе не был. Ох, чертова Фазма. - Жени, зачем тебе выходить замуж за Андрея? – осторожно поинтересовалась она. Женевьева деловито отряхнула от колючек подол темно-синего платья. Вообще она любила черный, но с боем согласилась с тем, чтобы на Корфу взять что-то посветлее, чтобы не сгореть заживо на местном солнце. Это удивляло бы Рей, ведь далеко не все дети предпочитают черный другим цветам, если бы не то, кем был ее отец. Спасибо еще шлем себе какой-нибудь жуткий не смастерила, чтобы наводить ужас на своих сверстников. - Чтобы он увез меня в Россию, - торжественно изрекла Жени, - там вечная зима и можно кататься на медведе. И мы стреляли бы с ним из нагана по «коммунякам». Блядь. Рей только что потеряла одного из некогда самых близких своих людей, а ее единственная дочь сидит на краю обрыва, болтает ногами с содранными коленками, и мечтает о том, чтобы уехать на край света и стрелять по… по кому? По коммунистам? Серьезно? - Подальше от вас, - решила окончательно добить Рей девочка, но потом поправила себя, - от папы точнее. Но ты же не бросишь его. - Что не так с твоим отцом? – рассердилась Рей, с трудом удерживая себя в руках, потому что в памяти тут же всплыла вчерашняя выходка мелкой занозы, - чем он тебе не угодил? - Он не мой папа, - серьезно сказала Женевьева и посмотрела Рей в глаза таким проницательным взглядом, что ей сделалось страшно неуютно. Девочка была вздорной, капризной, бесконечно эгоистичной, но точно не отличалась наивностью других детей. Она иногда выдумывала какие-то небылицы, но в целом попросту словами не бросалась. Ее глаза были очень красноречивы. - Что? Как? Почему? – закашлялась Рей. - Потому что он колдун, - понизив голос до шепота, словно сообщая матери самую страшную тайну на свете, сообщила Жени, - я видела. И она тревожно оглянулась по сторонам, проверяя, не услышал ли кто-нибудь их разговор. К счастью все обитатели дома куда-то разбрелись и были заняты своими сомнительными делами, прикрытыми предлогом подготовки к свадьбе Констанс. Только ветер шевелил тонкие травинки и где-то далеко, за утесом истошно кричали чайки. Рей хотела расспросить Женевьеву, но быстро убедила сама себя в бессмысленности этого действия. Звезды сошлись: внимательная дочь совала нос везде, где не следовало; а Бен дома часто неаккуратно пользовался своими способностями. Вернее, он настолько привык к ним, что часто не задумывался о том, что некоторые вещи могут вызвать массу вопросов у посторонних. Ему это казалось незначительной мелочью – поджечь сигарету или камин, взять что-то без помощи рук, загипнотизировать надоедливую соседку по лестничному пролету, чтобы шла своей дорогой и не утруждала разговорами. Разбить или взорвать что-нибудь, подвернувшееся под руку, пребывая в отвратительном настроении. Особенно это. Неприятный разговор, который мрачной тенью маячил на горизонте, оказался куда ближе, чем казалось раньше. Чем ей хотелось думать. Впрочем, ситуация была бы значительно неприятнее, если бы подобная необходимость возникла после того, как у самой девочки проявились бы склонности к мистическому дару. Был маленький шанс, что ее жизнь все-таки будет нормальной… Или, что все начнется намного позднее. Надо расспросить Рене о том, когда именно он все понял… Рене. Блядь. «Ты сейчас же спустишься сюда и разберешься с Женевьевой» - потребовала Рей, отворачиваясь от дочери, чтобы скрыть свое волнение – «потому что она назвала тебя колдуном. Колдун сраный». «А ты?» «У меня есть важное дело». Рей стыдно было признавать, что она спасается бегством. Чувство вины скользкой змеей свернулось в грудной клетке и мысли о том, что она в кои-то-веки понадобилась дочери для доверительной беседы, понадобилась, как настоящая мать, а она оказалась к этому не готова, навязчиво пульсировали в мозгу. Но Рей тут же оправдала себя: она была аккуратна и к способностям лишний раз не прибегала, так что пусть расхлебывается тот, кто всю эту кашу заварил. Спичкой о коробку ему лишний раз трудно чиркнуть! Сверхчеловек проклятый. Тем более это была не единственная сейчас проблема. Рей должна была догнать По, пока он не добрался в аэропорт и не сбежал в свою Америку. Она обязана узнать правду, известную только ему, вытряхнуть ее наконец-то на свет, чтобы получить ответы на свои вопросы. В минуту, когда поддавшись короткому порыву, Рей запрыгнула на чей-то мопед, она была абсолютно уверена в том, что француз знает все о родителях Рене. Знала и Кайдел, но дотянуться до нее в загробное царство было на порядок сложнее, чем остановить француза. Мопед был единственным транспортным средством на всей улице, у которого непредусмотрительный хозяин поленился забрать ключи из замка зажигания. Идея казалось хорошей ровно до того момента, когда Рей не обнаружила, как на самом деле сложно держать равновесие на двух колесах. Она никогда не ездила на велосипеде. Где она взяла бы его в пустыне? Но ей казалось, что это нечто совершенно простое, само собой разумеющееся… Наивно. «Ты сбежала от дочери» - продолжала она грызть саму себя. Сбежала! Бросила, как когда-то бросили тебя в сраной пустыне. Что, если разгадка всегда лежала на поверхности? Что, если родители что-то знали о том, кто она такая, что она такое и попросту предпочли убраться от нее подальше, пока она и сама не откроет в себе этот ящик Пандоры. Дар – вовсе не подарок судьбы, а тяжкое бремя вечного одиночества… Нет – возражала сама себе Рей, - с Женевьевой Бен. Он со всем разберется. А она тем временем сгоняет в аэропорт и… Рей так увлеклась своей внутренней борьбой, что на мгновение позволила себе потерять контроль над дорогой. Именно в этот самый момент, на узкий поворот серпантина выскочил встречный автобус, пугающе широкий и громоздкий. Пронзительный звук гудка вернул Рей в реальность, но поздно: она пыталась взять больше вправо, испугавшись, что хвост железного гиганта заденет ее в самой узкой точке, но не рассчитала вложенную в действие силу. Колеса взвизгнули о пыльную дорогу, и мопед, словно строптивая лошадь, сбросил свою неудачливую наездницу вниз на отвесный, каменистый склон.