Цифры и цвета

Слава перешёл в пятый класс, когда в их школе появился Мирон Янович. Ему было одиннадцать. Славе было, то есть, не Мирону Яновичу. Ему было точно больше двадцати — Слава не был тогда уверен, просто слышал, что он вроде как из университета практикант, а спрашивать о чём-то у строгого на вид, серьёзного и вечно затянутого в пиджак и галстук молодого учителя было откровенно страшновато, — и он вёл у Славиного класса историю. Слава помнит, как увидел его первый раз. Он сидел за первой партой, пока ещё прилежный и старательный ученик, готовый впитывать знания каждую свободную минуту. Тем более историю — история Славе нравилась. И новый учитель тоже понравился. Он вошёл в кабинет уверенно и спокойно, театрально выдержал паузу, дожидаясь тишины от пятиклассников. «Добрый день, я — Фёдоров Мирон Янович, в этом году буду вести у вас иcторию, рад нашему знакомству», — произнёс звонким, хорошо поставленным голосом и улыбнулся, глядя, кажется, прямо на Славу. Слава тогда улыбнулся в ответ. Новый учитель был интересный — невысокий (пятиклассник Слава, как оказалось, был тогда на голову всего лишь его ниже), не очень красивый на притязательный Славин вкус, но это если не приглядываться. А так у Мирона Яновича были красивые волосы, кудрявые такие и густые, и нос смешной, необычный — с большой такой горбинкой, а ещё оказались очень красивые, большие такие глаза — светло-голубые, с густыми длинными ресницами, даже круче, чем у Маши, с которой Слава сидел за одной партой и которую до Мирона Яновича он весь четвёртый класс очень любил. Потом на Машу стало как-то всё равно, зато на истории Слава сидел с открытым ртом и широко раскрытыми глазами, жадно ловя каждое слово учителя. Первого октября именно Слава вызвался его поздравлять и долго потом перетирал в памяти тот момент, когда Мирон Янович, улыбнувшись сбивчивому пожеланию и приняв у Славы пакет с коробкой конфет от класса, сказал «спасибо», а потом искренне и крепко обнял. «Держи, Слава, — протянул в ладони, тут же распечатав подаренную коробку, пять шоколадных конфет в красивых золотистых обёрточках, — ты мой самый лучший ученик, ты заслужил». Славе стыдно признаться, но он не поделился этими конфетами даже с лучшим своим другом Ванечкой Светло и очень долго потом хранил под обложкой дневника заботливо разглаженные обёрточки. Слава помнит, как ему хорошо было каждый раз, когда Мирон Янович ему улыбался или хвалил. Как каждое его «молодец, Слава» заставляло приятное тепло разливаться в груди. Как замечательно было наблюдать за Мироном Яновичем на уроке — слушать, как он рассказывает, чутко ловя все интонации звонкого голоса, смотреть, как он облизывает пересыхающие губы, как постукивает костяшками пальцев по столу, призывая к тишине, — и как Славе было обидно каждый раз, когда он слышал, что Мирон Янович жаловался другим учителям на непослушных старшеклассников. «Вы просто слишком мягкий с ними», — сказала в один из таких подслушанных случайно разговоров Славина классная руководительница, Алёна Игоревна, и Слава, вовремя заглянувший в щёлку в двери учительской, увидел, как Мирон Янович смущённо опустил глаза. «Я не хочу, чтобы они меня боялись, — сказал он, мягко улыбаясь. — Я хочу их доверия и уважения». Дальше Славик толком не слышал — его спугнула техничка, так не к месту проходившая мимо, — но позже как-то, честное слово, опять случайно, видел, как Алёна Игоревна обсуждала Мирона Яновича с завучем. «Молодой мальчик, ещё даже институт не окончил, а вы его так сразу, — говорила она, нехорошо цокая языком и головой качая неодобрительно, как если бы отчитывала кого-то из Славкиных одноклассников за незаполненный дневник. — К тому же ещё и омежка. Да он сам среди своих восьмиклашек ребёнком выглядит, куда ему целый класс, тридцать душ». Омежка — вот и всё, что Слава тогда для себя запомнил. Его Мирон Янович — омежка. Слава, по правде говоря, тогда сам ещё толком не был никем, гендер обычно только классу к седьмому проявлялся, но Слава был высоким и крепким, и прочил себе статус альфы. Омежек он не жаловал. Омежки-старшаки все были какие-то странные, особенно мальчики — по-девчачьему как-то хихикали, ходили постоянно стайками и вели себя совсем как девочки. Слава считал это глупым. И омежек считал глупыми, совсем как девчонок. А тут вот. Мирон Янович на омежку в общем-то был не похож. Да, он был низенький и стройный, и ресницы у него были совсем девчачьи, но он был умный, решительный, спокойный и очень красиво и складно говорил. Для Славы он пока ещё ничем не пах — Слава в силу возраста не различал гендерные запахи, — но почему-то казалось, что и пахнуть он должен как-то необычно, не как все знакомые Славе омежки. Или вообще не пахнуть. Может, Алёна Игоревна ошиблась, и он вовсе не омежка, а бета? Слава думал об этом, продолжал поедать Мирона Яновича взглядом на уроках и переменах и ждал мучительно нетерпеливо, когда же он станет достаточно взрослым, чтобы это почувствовать. А летом после пятого класса, когда Слава шестиклассником пришёл в школу первого сентября, вместо Мирона Яновича историю вела старая скучная тётка Татьяна Васильевна. Мирона Яновича уже не было.