Йоланди

      Обратный путь будет короче — так он подумал, покидая земли на границе с великаньими. Холмы остались далеко позади, Феникс мчался впереди, оторвавшись ото всех — для него это путешествие стало избавлением от родных пут, домашней клетки, где он знал каждый уголок. Йоланди, морщась на каждой кочке, не единожды обложил Марса по матушке — что-что, а вот задница у него еще не болела. Боль, хоть и тупая, несильная, но причиняющая неудобство, отдавалась в поясницу и будто во внутренности, вызывая иное чувство — уязвимости. И отчего-то, испытывая эту уязвимость, хотелось быть ближе к источнику ее появления, потому он остановки на ночевку ждал больше, чем самого ужина, который случился уже в потемках, ведь выехали вечером. Запасливые парни из стражи, зная, что впереди пустошь, прихватили дров для костра с собой, водрузив их на лошадь с припасами, и теперь эта запасливость, когда по ногам потянуло прохладой, играла на руку. Народ подобрался веселый, скучно с ними точно не было, ведь кто-то прихватил губную гармошку, кто-то умел петь, а кто-то рассказывать смешную и пугающую ерунду. Феникс, слушая, хохотал так заливисто, что улыбнулся даже Йоланди, сидящий рядом с Марсом и касающийся его бедром. Этого было мало.       — Слушайте, а в этой вашей Мирамисе меня жениться не заставят случайно? — сощурившись на виконта, спросил Феникс, пока другие хлопали в такт разудалой мелодии. — Дед мне сказал на прощание, что там мой стручок пристроят быстро.       Марс поперхнулся горячим чаем из горных трав, вскипяченном в котелке, и Йоланди постучал по его спине.       — Произвести на свет наследника — обязанность любого коронованного лица, — ответил Марс. — Боюсь, это неизбежно.       — Почему так сложно, — Феникс отхлебнул из кружки, запрокинул голову и глянул на растянувшееся над головой Созвездие Ласточки. — Не успел на троне посидеть, а впереди уже маячат кандалы семейной жизни. Принцесски эти, этикет, подштанники в розах. Не умею я с девушками разговаривать! Вот кабана завалить — пожалуйста, грифона подстрелить могу, яд из раны отсосать, реку переплыть. Но девчонки…       — А если не девчонки? — поинтересовался Марс, а Феникс завалившись на спину, закинул руки за голову:       — А не с девчонками это Вы уж развлекайтесь. Как раз вон куст можжевеловый виднеется, а мы сделаем вид, что ничего не поняли.       Лицо у Марса сделалось такое, точно он откусил от зеленой сливы, и Йоланди рассмеялся, хватаясь за живот.       — Не обижайтесь, виконт, — хлопнул Марса по спине Феникс. — С кем не бывает. Любовь штука непростая. Братец мой сводный вон тоже нашей поварихе цветы таскал, а потом оказалось, что у нее ревнивый муж и четверо детей. Но и это его не остановило, и теперь у поварихи пятеро детей, последний вылитый братец, хотя он говорит, что они только целовались. Видать, не тем он ее целовал.       Феникс еще болтал, пока все не улеглись на ночлег, завернувшись в плащи, потом тоже отвернулся и заснул, а Йоланди, оставшись сидеть с Марсом, привалился к нему плечом.       — Если за мной придет Файнис, я его придушу или себя убью, а с ним не пойду, — сказал он, на что Марс, грустно усмехнувшись, ответил:       — К сожалению, не все можно решить силой. И не всегда нужно. У меня есть идеи на этот счет, и можешь быть уверен, что тебя я точно забрать не позволю.       — Хотя бы пока не заживет моя задница.       Марс фыркнул, пихнул его локтем под ребра, а следом, проведя носом по шее, зарылся им в волосы за ухом, на что Йоланди мог только вздохнуть.       — Погоди, доедем мы с тобой до дома…       — Ты хочешь сказать, что я с тобой жить буду? — спросил Йоланди настороженно, а Марс протянул, обхватывая его руками точно всего разом:       — Не-е-ет, что ты, ты погостишь, потом, если захочешь уехать, я тебя держать не стану. В гости я тебя могу позвать? Что ужасного?       И хотя Йоланди знал, что никуда он его не отпустит, кивнул. Но первым делом нужно было наведаться к Донро — он скучал по ним всем, а особенно по Толстушке.       Обратный путь в самом деле показался короче, потому что прошёл легче — не нужно было переживать о пище, костре и безопасности и быть начеку, для этого выставляли на ночь стражу. Феникс был одного с Йоланди розлива, как сказал бы Донро, с ним не страшно было и в разведку, но если Йоланди прислушивался и приглядывался с целью как бы не попасть в неприятности, то Феникс это делал только затем, чтобы быть готовым первым дать в морду. При любом шорохе рука его сразу тянулась к луку за спиной, и парни из стражи рассказывали, что он может попасть в беличий глаз с сотни метров, чему Йоланди был склонен верить.       — Его прабабка-колдунья поцеловала на смертном одре, — сказал ему один из парней на привале. — Мать нашего Басилевса. Жила по старинке, на отшибе, помирала целую неделю, не могла богине душу отдать, все не хотела свой дар передавать, говорила, нет достойных. А тут матушка Фени разродилась, она и потребовала ребенка принести, поцеловала его и сразу померла.       — На мага он не похож, вроде, — заметил Йоланди, рассматривая Феникса, спорившего опять с Марсом по поводу принцесс.       — Какой из него маг! Точно нет. Но он удачливый засранец. Не было еще ни одной передряги, из которой бы он не выбрался. Иначе дед бы его не отпустил. Он ведь его больше всех любит.       Об удачливости Феникса, пожалуй, и правда можно было слагать легенды, а ее действие распространялось на всех, кто находился рядом. В этом Йоланди убедился на пятом дне пути, когда на очередном привале остановились у лощины, в которую Феникс отправился на разведку, а Марс утащил Йоланди в том же направлении, прижимая потом к дереву и забираясь руками под рубашку.       — Невозможно это! — воскликнул он, и пальцы его погладили живот и спину, спускаясь ниже и сжимая ягодицы. — Когда мы уже доедем…       Йоланди не отвечал, но терся в ответ, вжимаясь бедрами и кусая за нижнюю губу — Марса от этого накрывало сильнее всего. Что подумают другие, Йоланди не заботило, он любую ситуацию принимал как данность — что-то уже происходило, и думать о том, как было бы иначе, он не привык. В этом плане он следовал заветам предков — если в овраге ты наступил на змею, не ходи больше в тот овраг, если ты съел красных ягод и тебе стало плохо, то не ешь больше красных ягод. Если ты попробовал что-то, что тебе понравилось и это не обернулось плохими последствиями — почему бы не делать это постоянно?       Когда хрустнула ветка, Марс шагнул назад и проглотил возглас: прямо перед ними по земле тянулся огромный серый хвост того, кто шел между деревьями. Судя по чешуе размером с ладонь, шипам на его конце и тяжелому зловонному дыханию, этот кто-то явно питался не травой. Спустя буквально миг, едва кончик хвоста спрятался за корнями, на тропу ступил Феникс. Посмотрел себе под ноги и сказал:       — Предлагаю обогнуть лощину. Мне тут не нравится, и следы странные, — посмотрел на побледневшего Марса и добавил: — И смердит еще падалью. А вы чего такие взъерошенные?

***

      Место для наблюдения Ханна выбрала отличное — из кустов коломбины остролистной ворота монастыря Святой Луциллы просматривались шикарно, а густая листва скрывала их от ненужного взгляда. Младенцев обычно подкидывали либо с наступлением темноты, либо перед рассветом, потому позицию в кустах они выбрали заранее, как только загудел колокол, созывая всех на вечернюю молитву.       Завернувшись в прихваченный плед они лежали на расстеленном стеганом одеяле — Ханна подготовилась основательно, а Граф угнездился на ветке ближайшего дерева, высматривая всех приходящих и уходящих. Слетал за стены монастыря, покидался в мать-настоятельницу гнилыми орехами и теперь дремал.       С приходом сумерек никто младенца не подкинул. Можно было уйти и вернуться снова к утру, но здесь, в глуши, и уходить было некуда, потому решили ночевать. Брин достал из-за пазухи фляжку с коньяком.       — Не, я не буду, — помотала головой Ханна. — И ты не прикладывайся особо. А то все пропустим. Святая земля к тому же. Ты же знаешь легенду появления монастыря? Давным-давно здесь, на этом месте, жил разбойник. Однажды на дороге, где он поджидал путников, чтоб их обокрасть и сгубить, повстречалась ему прекрасная девица, дочка старого короля…       — Одна? — уточнил Брин. — Без охраны? Дура совсем?       — Ну мало что там случилось у нее? — возмутилась Ханна. — Заблудилась, может… Заткнись и слушай же — повстречалась ему девица, прекраснее ее не видывал. Полюбил он ее с первого взгляда, увел к себе…       — Правильно, чего смотреть на нее.       — Увел к себе, а девушка в колени ему…       — Надо было между, чтоб наверняка.       — …и давай умолять, чтоб отпустил ее, а разбойник разозлился и взял ее силой. Сказал: жить отныне будешь со мною, детей мне родишь, а девушка, как только он отправился на промысел свой, взяла да и вздернулась.       — Совсем не умели в старину соблазнять, — Брин хлебнул из фляжки, утер нос и вздохнул. — И что, хочешь сказать этот несостоявшийся отец семейства раскаялся и построил монастырь в честь этой девушки, которую, как я понял, звали Луцилла?       — Именно! Десять лет строил, сам, все своими руками, — подтвердила Ханна. — А потом и умер с чистой совестью.       — И грязными подштанниками. Это ж обосраться можно, такие камни таскать!       — Фу! Какой ты неромантичный!       — Я неромантичный?       Брин, подогретый фляжкой и близостью к соблазнительным изгибам, шустро проник пальцами в вырез платья Ханны. Та, хихикая, отбивалась, но больше в шутку:       — Мы на святой земле, идиот!       — И что? Не под землей же, у меня еще полно энергии!       Граф, каркнув вдруг над головой, заставил их обоих вздрогнуть.       — Чертов пернатый мудак, чуть импотентом меня не сделал! — зашипел Брин, поднимая голову и замечая, как к воротам монастыря крадется темная фигура. Подобравшись ближе, она помялась, но оставила у дверей предмет, издалека напомнивший корзину для белья, дернула колокольчик и шмыгнула в противоположную сторону.       — Пошли, пошли! — подскочила Ханна и, придерживая юбку, побежала к оставленной корзине, в которой обнаружился сверток из пеленок и теплого, но дырявого полотенца. Схватить его она успела до того, как ворота открылись и в проем между ними высунулась недоумевающая монахиня.       У рощицы Брин удержал Ханну за локоть.       — Стой, все! — запыхавшись, проговорил он. — Можно передохнуть.       — Какой чудесный, совсем не плачет! — умилилась Ханна, разглядывая сверток. — Щечки какие!       — Мальчик?       Ханна, перестав улыбаться, произнесла:       — Я не посмотрела.       Брин ощутил, как поджались его яйца, которые шут обещал оторвать, если что-то пойдет не так. «Младенец должен быть мужского пола. Ясно?» — снова зазвенел в голове его голос, и Брин достал из кармана магический шарик, который начинал флюоресцировать, стоило его встряхнуть. В бледно-голубом свете Ханна развернула пеленки, и стало ясно, что предсказанному младенцу не достает некоторых деталей.       — Точно? — спросил он. — Поищи, может все-таки есть?       — Нету! — откликнулась Ханна. — Девочка.       Они посмотрели друг на друга, и Брин сказал:       — Ладно. Младенец есть младенец. Кто там будет присматриваться?       — Красиво.       Это было первое, что произнес Феникс, увидев сады государства, которым ему предстояло править долгие, если повезет, годы.       — И воздух здесь другой, теплее и суше, — проговорил Марс. — Это достойное место, поверьте.       Когда они добрались до столицы, там уже знали о том, что будущий король пересек границу государства, и встретили со всем почетом, с флагами и трубами, осыпая путь зерном по традиции.       — А зерно на какой хер? — перекрикивая визг толпы, собравшейся у дороги, спросил Феникс. — Прилетят птицы, все сожрут и загадят, и получится, что путь-то — из дерьма. Это так принято у вас?       — Увы! — воскликнул Марс, в душе которого плескался чистый восторг — он выполнил наказ, он почти дома, и Йоланди почти в его объятиях.       У входа во дворец Феникс застыл, запрокинув голову и, рассматривая увешанный цветочными гирляндами вход, хмыкнул по своему обыкновению и ступил на порог. Сводные братья отца встретили его тоже со всем почетом, но Марс не забыл предупредить, что это ненадолго.       — Пусть попробуют меня надкусить, — ответил Феникс и протянул ему руку. — Спасибо вам, что выполнили батино обещание. Приезжайте, как обоснуюсь, съездим поохотиться. И ты приезжай, блондиночка, — Йоланди он хлопнул по плечу. — Если твой виконт тебя не заездит. Не утомит, то есть.       И хотя уже накрывали праздничный ужин, Марс оставаться не пожелал, благо, Феникс его понимал и отпустил без церемоний — Марс рвался домой. Подальше от интриг, опасностей, к теплу очага и собственной постели. К последней особенно.       Портить десерт перекусами он не собирался, потому не стал зажимать Йоланди по углам и комнатам, даже не клеился особо, несмотря на то, что руки тянулись сами. Впереди все равно была ночевка на постоялом дворе, где они остановились посреди ночи.       — Придется спать на одной кровати, — проговорил Марс с притворным сожалением, на что Йоланди ответил:       — Я могу и на полу.       — На полу неудобно. Коленки сотрешь.       Йоланди, сняв сапог, швырнул им в его сторону. Поймав его, Марс поставил у кровати, присел на корточки, стащил второй и оперся локтями о расставленные колени Ло.       — Сначала поужинаем? Или ты хочешь спать?       — Что угодно, только не спать.       Йоланди потянул его вверх за ворот с вполне определенными намерениями, но застыл, когда они оба услышали глухой удар и визг со стороны двора. Марс успел застегнуть рубашку по пути вниз, а Йоланди, как был, выбежал босиком. У лежащей на земле молодой женщины успели столпиться люди, кто-то щупал пульс, кто-то прикладывал ухо к груди. Спустя десяток минут стало понятно, что она не очнется.       — Увидела, дуреха, монету в грязи, полезла, — один из мужиков кивнул на нервно дергающую ушами лошадь. — Прям под копыта. Ну она и лягнула, да прямо в грудь, ушибла до смерти.       — Ребенок у ей остался! — захныкала вдруг хозяйка постоялого двора. — Она за молоком заходила да ночевать попросилась, чтоб утром к Его Величеству идти. Сынок у ей, говорит, от короля!       — От Освальда? Так он же… — произнес Марс, но женщина пояснила:       — От нового, от Лойда! Говорит, упокой богиня ее душу, что шашни с ним имела, до того как тот жениться вздумал. Потом уехала с торговцем, тот ее бросил, вот, обратно шла. А малец почти ходить начал, сносный кабанчик.       — Как звали ее? — спросил Марс.       — Морена, господин. Вы ее знали?       — Кажется, да, — ответил он. — Где ребенок?