Надежда на будущее

На следующий день Чимин проснулся довольно-таки рано, чтобы выйти на утреннюю смену в кафе. Ночью, около двух, его подбросил до дома Сокджин, также взяв на себя ответственность за Тэхена, пообещав, что вернет его в целости и сохранности. А если учитывать, что после, когда Чимин уже готовился ко сну, ему пришло сообщение от Тэ, в котором, если упускать все подробности, было расписано, какие губы хена на вкус, то можно смело сделать вывод, что Сокджин свое обещание сдержал и даже немного перевыполнил план на этот вечер. Ну, или просто Чимину о многом знать необязательно. Уже к открытию кафе Чимин был на рабочем месте, протерев все столики и стаканы от пыли и даже поприветствовал директора, который решил прийти с утра, чтобы закончить с какими-то бумагами, крепким кофе. Обычно кафе посещали либо пожилые пары, что являлись здесь частыми посетителями как с внуками, так и просто вместе, покупая по кусочку пирога и чашечке кофе, даря с утра улыбки и хорошее настроение на день вперед. Также кафе посещали школьники, что учились недалеко от этого места, и остальные случайные покупатели. Чимину нравилось это место. Нравилось своей атмосферой, рабочим персоналом, а также, естественно, стабильной прибылью. Только вот до этого дня у Пака не было никаких проблем с клиентами. Люди попадались отзывчивые и культурные, никто не нарушал ту комфортную атмосферу, что создалась благодаря харизме и всегда приветливой улыбке Чимина любому клиенту, пока те дарили в ответ свою благодарность. Но Пак всегда знал, что в этом городе без мудаков жизнь не может просто идти своим чередом. Они будто являлись константой в его жизни. Таким мерзким черным пятном в центре чистой футболки, что немного растеклось по краям, когда на замену другой нет. В магазин минутами ранее зашли две девушки в сопровождении парней, и это было бы похоже на двойное свидание, только вот вели обе пары себя более чем отвратительно: Чимин готов поклясться, что только что слышал отрыжку одного из них, пока девушка рядом спокойно лежит на его груди, кажется, и вовсе забив на подобное поведение. Он уже успел отнести им их заказ, и даже удивлен, что те предпочли два рафа и два кусочка шоколадного торта, хоть и понимает, что для девушек. Эти люди как раз создают не самое лучшее впечатление. А потом Чимин слышит от той самой девушки, что лежит головой на груди одного из мужчин, пока свободной рукой отламывает ложечкой кусочек торта, то, что заставляет пробежать мурашкам по коже: — А этот официант миленький. И Чимин готов был уже кричать о том, что нет, это не так, только вот было поздно: тот мужчина уже поднялся со своего места, вполне себе уверенно направляясь в сторону Пака явно не с самыми лучшими намерениями. Он в этом убеждается (хотя, кто бы мог, в принципе, сомневаться в исходе), когда его к прилавку поясницей прижимают, в кулак рабочую рубашку у горла сжав так, что шею стягивает, даже учитывая тот факт, что она на одну пуговицу расстегнута. А остальные посетители решают быстро место будущей драки покинуть, не желая ввязываться во все это. Ну, как драки — избиения. — Хватит строить глазки моей девушке. Хочешь, чтобы мать родная не узнала? — Но я не-, — Чимин договорить не успевает, когда чужой кулак с размаху в нос ударяет. Голова по инерции отлетает назад, а руки на рефлексах к лицу тянутся, сразу же за горящий огнем нос цепляются, но будто невесомо, боясь еще больше боли принести. С губ срывается тихий болезненный стон, а после Чимин ощущает, как к этим самым губам что-то теплое скатывается. И ему даже пробовать на вкус не нужно, чтобы понять, что это его собственная кровь. — Если еще раз свой рот откроешь, то следующим будет глаз, ты меня понял? Чимин понимает, что это не та ситуация, где из себя дурачка лучше строить. Как бы это не было печально — бывало, проходили. Поэтому Пак моментально кивает, пока рукой позади себя за салфетку хватается, сразу к носу прикладывая, чтобы не испачкать форму и еще больше руки. Только вот чужая все еще ткань натягивает, что Чимин даже задумывается когда же треск услышит, только вот на фоне лишь щелчок камеры, а после громкое: — Какого черта?! — Фу, он что, педик? Парни вдвоем оборачиваются, и Пак с ужасом понимает, что сейчас те должны видеть на фотографии. — А этот парень горяч, — говорит вторая девушка, смотря в телефон своей подруги, когда второй парень, казалось, вообще ничем не интересуется, просто пялясь все это время в свой телефон, забив даже на девушку, сидящую рядом. Тот мужчина, что Чимина к стойке прижимал, резко его отпускает и идет в сторону стола, намереваясь посмотреть, как на фотографии получился. Реакция его девушки явно того заинтересовала, а Чимин тем временем с места срывается, залетая в кабинет директора, чтобы попросить о помощи или вызвать как можно быстрее полицию. Ведь он примерно знает, что будет дальше. Только вот такой фотографии с ним еще не было. На экране девушки Чимин все также стоит, облокотившись о стойку позади себя, пока того мужчину с особой грубостью Чонгук избивает, при этом, к удивлению, с совершенно спокойным выражением лица, будто рутиной занимается и ничего более. На фотографии видно, как Чон, в точности копируя захват мужчины минутой ранее, держит того за футболку, пока второй рукой наносит удар точно в лицо, причем, если судить по разбитому в кровь лицу клиента, явно не первый. А если приглядеться, то на шее у Чимина можно заметить под линией челюсти темнеющий синяк, что явно является засосом, пока сам Пак кажется удивленным. Только вот он руку к Чонгуку тянет, явно остановить намереваясь, но это уже никого за столом не волнует. Сам факт этой картины ярость и гнев в крови заставляет бурлить. И они уверены, что этот официант должен поплатиться за свои, как бы иронично это не звучало, грехи перед ними. А Чимин тем временем всю ситуацию директору второпях описывает, уже полностью пропитанную кровью салфетку у лица все еще держит. Ему не то, что страшно, просто достало уже, серьезно. Неужели он и месяца без проблем пожить не может? Был бы здесь Чонгук — он произнес бы эту фразу вслух, при этом явно глаза закатывая. Но он был бы первым, кто помог ему, Чимин уверен. Директор предложил Паку чистую салфетку, пока старую в урну выбрасывает, и берет телефон в руку, заранее номер полиции набирает и смело выходит из кабинета, пока Чимин неуверенно за ним плетется. Теперь друг того мужчины, казалось, тоже заинтересовался во всей этой шумихе, и Чимин сделал такой вывод, следя за тем, как тот поднимается со своего места, смотря точно на него. И когда те двое уже идут в их сторону, начальник Чимина спокойным голосом произносит: "Если вы сейчас же не покинете это заведение, мне придется вызвать полицию. И поверьте, приедет она быстро, участок как раз недалеко". Это заставляет их остановиться и взгляд на мужчину перевести. Они понимают, что им лишних проблем не нужно, тем более из-за такой мелочи в роли Пак Чимина. Только вот упомянутый не ожидает того, что та девушка, сфотографировавшая его, повернет свой мобильный экраном к ним, задав вопрос, где этот парень и кто он, как раз приблизив на Чонгука. Директор лишь бровь в вопросе изгибает, отвечая, что впервые этого молодого человека видит, пока у Чимина за его спиной сердце такие кульбиты описывает, что даже словами передать сложно в полной красе. И когда на Пака все взгляд переводят, тот шепчет "Не знаю" и невольно салфетку в руках мнет. Четверка уходит, благополучно забив на Чимина — хорошо, что в их заведении за заказ платят заранее, да и погрома они не устроили и на том спасибо. Когда директор вновь в кабинет уходит, негодуя, почему в их-то веке подобные случаи все равно бывают, Пак за той четверкой столик протирает, а перед глазами все еще образ Чонгука с фотографии. И нет, не из-за шока или чего такого, просто Чон сегодня свое фото ему с утра скидывал, и Чимин уверен в том, что Чонгук был одет в ту же одежду. "Да как это вообще работает?", — в последнее время этот вопрос мучает его куда чаще, чем хотелось бы. А главное, как ответ на него найти, если никаких источников даже в интернете нет? Либо кто-то хорошо скрывал сей факт своей жизни, либо Чимин действительно почему-то является особенным в этом плане. Ну, также есть вариант, что они просто еще ничего не нашли. Но как отыскать тогда информацию среди огромной паутины, причем как сетевой, так и образной, являющейся сотнями библиотек? Днем приходит второй официант на смену Чимина, и пожелав тому приятного рабочего дня, Пак, не забыв попрощаться с директором, вышел из кафе, с радостью и облегчением отметив, что тех посетителей нет поблизости. Ну да, они ведь не его одноклассники, он им ни к чему, так что и поджидать за зданием, чтобы всего лишь избить, нелогично и максимально глупо. По дороге к дому Чимину звонит Чонгук, предупредив, что зайдет к младшему сегодня вечером, ведь нашел интересный фильм, который нужно посмотреть как можно скорее. А Пак и рад был бы увидеть друга сегодня, будь это один из дней прошлой недели, но вот сейчас... Разбитый нос и вчерашний день говорят сами за себя: Чимину не то, что стыдно — он смущен и немного в напряжении. Он знает, что Чонгук, увидев синяк на пол-лица, точно уж рад не будет, а после вчерашнего уже и сам Чимин ему в глаза смотреть не сможет. Только вот мнения у Пака не спрашивали, а просто перед фактом поставили, поэтому тот сейчас, перейдя на легкий бег, спешит к себе, чтобы хоть немного в порядок привести свой вид. Зайдя в квартиру, восстанавливая слегка сбившееся дыхание, Чимин направляется сразу в ванную комнату, чтобы рассмотреть, насколько плох его синяк. И, если верить отражению в зеркале, все не так уж и плохо: он немного посинел и опух, но не более. "Спасибо, что хоть не сломал", — проносится в голове, когда в квартире мелодия звонка от стен отражается, заставляя Чимина вздрогнуть от неожиданности. А ведь он даже к синяку лед приложить не успел, не то, что скрыть. И с тихим вздохом, он к двери направляется, чтобы ту открыть и сразу в чужих объятиях оказаться. — Привет. Ты же не против составить мне компанию за просмотром фильмов? Одному скучно, сегодня все заняты, даже Джин-хен с утра трубку сбрасывает, — сразу начал младший, пока не видя "трагедию" на лице Пака. — Я, кажется, даже догадываюсь, почему, — бурчит Чимин, зная все подробности сегодняшней ночи Тэхена. Ну, вернее, почти все. Он друга заблокировал. Так, на всякий случай. И, если учитывать, что тот до сих пор ему квартиру не разнес, да и самого Пака, то пока он в надежных руках. Как и Чимин на данный момент, какая ирония. — Почему? — задает вопрос Чонгук, слегка отпрянув от друга, а потом тому в лицо заглядывает, сначала брови в вопросе изогнув, после хмурясь. — Откуда это? — Да вот, неудачно с лестницы свалился, ничего страшного. Так сказать: поболеет и пройдет. Пойдем, может, лучше на кухню, я чайник греть воду поставлю... — Чимин, я знаю, как выглядят раны после драк. Как-никак, я связан с этим напрямую. А теперь скажи мне, кто это сделал, и я заставлю его глотать собственные зубы, — Пак напрямую чувствует, насколько Чонгук сейчас зол: тот слишком свои руки на его плечах сжал, и, если он потеряет над собой контроль, то синяки на младшем точно останутся. — Вот именно по этой причине я не скажу тебе. Тем более, ни я, ни ты их не знаем. Обычные отморозки, и такое бывает. Не волнуйся, они больше не подойдут ко мне, да и директор дал им ясно знать, что в случае чего разбирательства будут идти напрямую через полицию. Я в порядке, — Чимин старался придать голосу как можно больше уверенности, пытаясь старшего успокоить. И, учитывая, что чужие руки на плечах постепенно расслабляются, у него это получается. — Ладно. Но в следующий раз ты сразу же позвонишь мне, ясно? — Чонгук будто и не спрашивает, явно имея ввиду, что у Чимина и выбора особо нет, он должен просто воспринимать это как необходимость. И от этого тона у него ноги подкашиваются, и лишь благодаря силе воли Чимин на ногах устоять смог, грея радость от чужих слов в душе. — Как получится, Чонгук-и. А теперь пойдем на кухню, — и Пак за собой Чона уводит, сразу ставя чайник воду греть, пока Чонгук рядом берет из морозильной камеры сливочное масло, заворачивает то в кухонное полотенце и, встав рядом с Чимином, аккуратно к чужому носу прикладывает, спрашивая, не сильно ли тому больно, на что тот искренне отвечает, что нет, он в порядке. — Ты не против, если я сегодня у тебя ночевать останусь? Родители уехали на выходные к друзьям, я лучше эти дни в твоей компании проведу. Можем даже ко мне поехать, если так удобнее будет. Что думаешь? А Чимин ничего не думает. От этого предложения в груди такое тепло расходится, что аж искры в кончиках пальцев покалывают, и если Чонгук продолжит ему в глаза так преданно смотреть, то Пак просто не сможет ничего ему ответить, лишь как болванчик кивать головой на любое слово будет. Но голову отрезвляют мысли о вчерашней пропущенной репетиции к экзамену. Чимин пообещал себе, что сегодня в два раза усерднее танцевать будет, пока с ног не свалится, ведь поступление на носу, а он в себе даже на пятьдесят процентов не уверен, что уж говорить о всех ста. Да, их город и без того не известен, танцоров здесь мало, только вот все, кто поступать будет, имеют персональных учителей и занимаются этим довольно-таки долго, а он, Чимин, самоучка с пропастью в несколько лет безделья. — Я... Извини, Чонгук, но я не могу. Через несколько недель у меня вступительный экзамен в университет. Я должен буду сдать хореографию, но, боюсь, что у меня пока не очень выходит. Я вчера пропустил тренировку и должен сегодня наверстать этот день, поэтому не смогу составить тебе компанию. Прости. — Тогда могу ли я составить компанию тебе? — спрашивает Чонгук, а сам в глаза смотрит, будто пытаясь все мысли Чимина в этот момент считать. А Пак и не против, он в принципе не может Чонгуку отказывать. И он уверен, что если бы Чон надавил на него, Чимин бы согласился. Но тот никогда не будет принуждать младшего, Пак в этом уверен. — Эм, ну... — Пожалуйста. Я бы очень хотел увидеть твой танец. Если ты позволишь, конечно. И Чонгук спрашивает, будто сам не знает, что Чимин разрешит ему. И когда младший кивает, то Чон такую улыбку дарит ему, что дышать становится невозможно, будто кто-то силой разом воздух из легких забрал, а из головы - мысли. Чимин так влюблен, и сейчас понимает — ему из-за этого даже немного страшно. Страшно от неизвестности, будущего и его последствиях. Чонгук убирает уже подтаявшее масло обратно в морозильную камеру, делает себе и Чимину зеленый чай и кружки на стол ставит, пока сам из рюкзака любимое печенье Пака вынимает, сразу раскрывая упаковку и перед младшим оставляя. — Приятного аппетита, — говорит так невинно, будто сейчас не из-за него сердце Чимина своей жизнью живет, то замирая, то стуча так быстро, будто он марафон вокруг дома бегал весь день. Пак все понять не может: Чонгук его личный ангел или демон? После перекуса они еще какое-то время вместе в кухне сидят, обсуждая вчерашний день. Оба с теплыми чувствами о нем отзываются, и Чимин правда старается обходить темы их с Чонгуком близости, хотя спросить хочется о многом. А самому Чону будто все равно: он вспоминает и о том, как они на веранде стояли, и о прилетевшем в голову Чимина букете, и о конкурсах разных упоминает. Только вот Паку спрятаться хочется, и не важно, куда, когда он задает следующий вопрос: — Вчера, когда я участвовал в конкурсе, на твоей руке не было колец. Ты сам вызвался? — Чимин в чужих глазах пылающий синими и красными красками огонь видит. И завораживает, и табун мурашек по коже вызывает. — Нет. Я, если честно, думал, что ты всех родственников отгадывать будешь, а потом за моей спиной неожиданно Хосок-хен оказался. Они с Тэ, я почти уверен, сговорились. Один отвлекал, а другой уже с пальцев кольца стягивал и под руку к тебе вел. Это было... смущающе. — Что именно? Когда я трогал тебя или когда Хо выбрал тебя последним на роль участника? — Оба варианта, — Чимин чувствует, как его щеки пылать начинают. Ну почему Чонгук выбрал именно эту тему. — Ты сказал, что сразу узнал меня... Так почему продолжил? — тихо проговорил он, думая, что смущаться больше уже нельзя. — Потому что я хотел как можно больше касаться тебя. Потому что я хотел, чтобы они могли рассмотреть, насколько ты прекрасен, при этом зная, что никому из них не достанешься. Но, в конце концов, я и не хотел тянуть с этим, ведь не люблю делиться. А нет, можно. Чимин готов под стол лезть, лишь бы избежать всего этого. И на что Чонгук вообще рассчитывает, говоря ему такое? — Чонгук, я... — И не говори, что не знал, что ты мне нравишься. Все знали, и я уверен, что ты тоже, просто предпочитал не думать об этом. Но знаешь, я не собираюсь притворяться, что это не так. Чимин, я влюблен в тебя, и я вижу, что это взаимно. — Но... — А также я уверен в том, что ты напридумывал себе всякую хрень по типу: "я не достоин", "он найдет лучше меня" и тому подобное. И я готов доказывать тебе обратное столько, сколько потребуется. — Я... Даже не знаю, что тебе ответить на это, — Чимин неловко пустую чашку в руках сжимает, боясь взгляд на Чона поднять. А тот смотрит с такой нежностью на младшего, что посмотри тот на него — сразу ясно станет, насколько серьезны и правдивы его слова. — Ничего отвечать и не нужно, просто прими это как факт. И постарайся свыкнуться с мыслю, что я тебя никому не отдам. У Чимина после этих слов руки еще сильнее дрожат, щеки краснее, чем когда-либо до этого, а в голове сплошная каша. И как Чону объяснить, что Пак для него — лишь что-то мимолетное? А Чонгук тем временем думает, как Чимину объяснить, что он для него — целая вселенная. Но пока Чон к своему маленькому счастью подходит, аккуратно беря чужую кружку и оставляя на столе, пока напротив на корточки садится, чужие пальцы со своими переплетая. И так уж выходит, что Чимин в чужих глазах тонет: во всей этой нежности и искренности.

Такое просто не может происходить с ним. Не может ведь...

— Чонгук, ты не должен... У тебя ведь впереди целое будущее. Семья, красивая жена, дети, а я- — Знаешь, почему я влюбился именно в тебя, а не в кого-либо другого? — перебивает, не желая больше слушать то, что будто ядом лично для него ощущается. И так словами в душе гниль пускает, а ведь руками не перекроешь, все равно дальше пойдет — моргнуть не успеешь. — Потому что перед моими глазами — настоящий живой лучик самого теплого и яркого солнца, который я когда-либо видел. Помнишь, мы говорили, что Хоби — наше солнце? Все это не сравнится с тем, каким ярким лучом для меня являешься ты, — Чонгук говорит на одном дыхании, чуть крепче чужие ладони в своих руках сжимая, соединяя те вместе. И этот контраст, маленьких чиминовых и больших Чонгука, так сердце греет, и будто легким противоядием для Чона сейчас является. — После всех этих проблем, ты, такой хрупкий и чистый, смог идти дальше с гордо поднятой головой. После смерти родителей, после стольких унижений и больших преград, ты не то, что лазейку нашел — руками выход пробил, и даже если с помощью, но все равно, не опуская рук, всегда шел дальше, оставшись таким же невинным и ярким. Чимин, ты — чистое воплощение моего греха и всех существующих молитв, как бы ванильно это сейчас не звучало. Ты даже представить себе не можешь, как я сейчас сдерживаюсь, чтобы не накинуться на тебя, как зверь на добычу, — Чонгук следит за тем, как Чимин нервно нижнюю губу закусывает, а потом неосознанно ту кончиком языка облизывает. А когда Пак замечает, что Чонов взгляд как-то изменился, всю невинность пряча за чем-то неизвестным, он понимает, что сейчас сделал, из-за чего голову отворачивает, все также смущаясь. Чонгук понимает, что если сейчас не прекратит все это, то перестанет сдерживать себя, поэтому встает и лишь Чимина по волосам треплет, улыбаясь тому. А после спрашивает, когда Пак свою тренировку начнет, ведь посмотреть хочется, но и давить с этим как-то неправильно, но Чимин сам Чонгука за собой в комнату тянет, ведь сейчас действительно самое время отдаться репетициям. Заодно и Чон поможет своим объективным мнением. Ну, по крайней мере, Чимин на это надеется. Чонгук садится у дальней стены, чтобы не мешать Паку с танцами, и в руках по просьбе того телефон чужой держит, чтобы потом включить нужную песню и, при необходимости, останавливать ту для комментариев того или иного неверного движения. Но Чонгук не останавливает, завороженно смотря за тем, как младший будто летает в столь тесном помещении. Как птица в клетке, иначе и не скажешь. Чимин начинает свой танец с позиции сидя, ведя руками вдоль своего туловища, голову вверх задирая, крадясь пальцами по шее выше и выше, кончиками адамово яблоко поглаживая, когда резко этими пальцами горло сжимает и с силой в сторону тянет, изгибаясь всем телом за ладонями, падая на пол и весь сжимаясь в позу эмбриона, руками закрывая голову, теми самыми пальцами впутываясь в волосы, совсем слегка потянув за них. Следя за мелодией, он плавно и в то же время быстро перекатывается на спину и тянется ногами вперед, потянувшись и телом следом, будто невидимой силой подталкиваемый поднимается, после одну ногу в колене согнув, руками воздух вокруг разрезав. А дальше Чонгук смотрит, как привороженный: боится лишний раз моргнуть и упустить из виду любое малейшее движение. Как Чимин руками невидимые линии описывает, как телом повторяет самые невероятные картины в искусстве, как эмоциями на лице передает весь спектор чувств, какие только человек испытывать может. И когда, в завершении, Чимин вновь на пол опускается, с последними звучащими нотами скрипки руки у головы опуская, Чонгук как с цепи срывается. Пак только глаза закрывает, тяжело дыша, когда сверху нависает чонова фигура, но не пугающей тенью, а чем-то завораживающим. — Ч-чонгук...? — Ничего не говори, иначе я за себя не ручаюсь, — говорит, пока чужие руки к полу прижимает, жадно следя за тяжело вздымающейся чиминовой грудью. И пока тот отдышаться пытается, Чонгук в себе что-то необузданное утихомирить старается, чтобы ненароком не сорваться. — Я просил найти недостатки и недочеты... — говорит Чимин, когда они оба уже немного успокоились. — Ты сразу попросил меня о невозможном, — Чонгук даже и не думал отпускать сейчас Пака. — Как ты можешь говорить о подобном, танцуя так? Чимин, ты невероятен. — Ты не объективен. Ты слишком льстишь мне, — Чимин невольно изгибается под чужим телом, после вновь губы плавным движением языка смачивая. А у Чонгука взгляд вновь темнеет, пока руки сильнее чужие сжимают. — Я ведь не железный, Чимин-а. Подумай над этим, — говорит Чонгук и быстро встает, вновь уходя к стене, подбирая паков телефон, чтобы после, когда Чимин неспеша займет свою позицию, вновь песню включить, следя за Чимином также внимательно, как и в первый раз. А потом и в третий, и в четвертый, пятый, шестой, но не позволив случится седьмому, хватая довольно-таки уставшего Пака на руки и унося из комнаты, строго запретив изматывать себя еще больше. И если Чимин еще как-то сопротивляться пытался, то после щипка правой ягодицы как-то резко перестал, неловко дернувшись в чоновых руках, спрятав лицо в его шее. — Если ты продолжишь возмущаться, то дальше будет шлепок, — и Чимин после этой фразы лишь жмется ближе, зная, что так оно и будет, после чего кивает, дав Чонгуку знать, что он его понял и услышал. После того, как Чимин и Чонгук приняли душ, обязательно раздельный (а Чонгук, прошу заметить, поинтересовался, не против ли Чимин его компании, за что и получил полотенцем по торсу с громкими возмущениями в придачу), они улеглись на единственную кровать в комнате Пака, чтобы просто провести вечер в уютной компании друг друга за тихими разговорами и мелькающей приятной тишиной моментами, держа переплетенные пальцы рук у лиц между ними. И Чимин тихо смеется, когда Чонгук указательным пальцем специально его губу задевает, произнеся нелепое: "Буп". Но в голову, по иронии судьбы, все равно непрошенные мысли лезут. И Пак не был бы собой, если бы не волновался по этому поводу: — Чонгук-а... Но, знаешь, я все думаю об этом, и ведь пока не поздно, я все пойму, ведь это совершенно нормально, да и ты ведь не обязан- — Чимин, говори как есть. Все в порядке. — Тебе разве не девушки нравятся? — вот и спросил. Только вот взгляд Чонгука теперь нечитаемый. — Ты все это время думал об этом? Серьезно, Чимин? — Я... Я ведь не смогу быть тебе той же семьей, как, к примеру, Наен Хосоку. И как отреагируют твои родители на это? — Чимин-а, ты такой дурак, а, — вдыхает Чонгук и, отпустив чужие пальцы, рукой талию окольцовывает, прижимая младшего к своему торсу, пока носом к макушке прижимается, вдыхая аромат шампуня. — Когда я только разобрался в своих чувствах к тебе, то сразу родителям рассказал, решив не скрывать ничего. Да и толку? К тому же, еще хен до этого часто им о тебе и Тэхене рассказывал, мол, вот, в нашей компании такие очаровательные ребята появились не без моей помощи. Они, конечно, были в шоке, но в итоге отнеслись с пониманием. А вчера, когда увидели тебя вживую, думаю, поняли, что все действительно серьезно. Они после праздника мне все уши прожужжали, что ты слишком милый для меня и что я тебя испорчу, — Чонгук усмехается, когда чувствует, как чужая маленькая ладонь по плечу бьет. — Они, кстати, ждут, когда я вас нормально познакомлю, и вчера только по нашей с Хосоком просьбе к тебе весь вечер не липли. И то нам с трудом удавалось их удерживать. — У тебя замечательные родители, — шепчет Чимин, чувствуя, как на глаза слезы невольно напрашиваются. И не из-за зависти или обиды, а из-за тех нежных чувств, что родились благодаря искренней радости за счастье Чонгука в роли двоих самых близких людей в его жизни. У Чимина тоже когда-то так же было, и он эти воспоминания в отдельно отведенном месте в сердце хранит, как самое ценное, что у него есть. — Я знаю, Чимин-и, — говорит, а после нежно в лоб целует, оставляя не просто след — забирая все негативные мысли и сомнения на их счет. И они так и засыпают, прижавшись друг к другу, открыв не только душу, но и сердце.