Скованные

Дункан растекся по стойке, лениво подперев щеку кулаком, и с пьяненькой иронией изучал Бишопа. На пальце кабатчика красовался перстень, который выдавали членам Круга клинков, все еще блестящее от новизны, ведь было выковано для Бишопа меньше года назад. Даже несмотря на пожар, в котором побывало, колечко не закоптилось, не потеряло броской и дорогой простоты. Дункан уже носил его, когда Бишоп очнулся — единственная вещь, которую он демонстративно не вернул. Единственная вещь, которую Бишоп не потребовал назад. Весь их дальнейший разговор и отношения строились, исходя из этого молчания вокруг одной единственной маленькой вещицы и понимания, что оно означает. Это бесило так сильно, что крепкая деревянная кружка скрипела в руках — сожмет еще сильнее, и она... не треснет, нет. Полная сила к нему еще не вернулась. Сорванные и обожженные пальцы плохо слушались. Уж спасибо Дункану хоть в одном — подлатал он Бишопа грамотно. Даже не Дункану спасибо, а скорее его заклятому дружку, эльфийскому волшебнику Сэнду. Насколько Бишоп понял, это был единственный маг, к которому Дункан мог обратиться с экстренной раной, но в должок. Уж неизвестно, как Дункан довез его до Невервинтера и чем поддерживал на этом свете, наверное, зельями, но именно благодаря эльфу Бишоп был жив и не срался внутрь себя из-за продырявленной стрелой требухи. Магия и ее чудеса – ебать ту Мистру. А вот жопу, ожоги, порезы и руку он лечил по старинке и без магии. Спасибо, хоть сам сральник и яйца целы — уж из-за них он еще в долги не попадал. И ходить под себя всю оставшуюся жизнь тоже не хотелось. Довольно было того, что холодные вечера и любая смена погоды будут теперь приносить дополнительные мучения. Непонятно, почему старики, бойцы и бывшие солдаты хранят при себе информацию о том, как сильно ноют старые раны. Неважно, сколько тебе лет. У Бишопа первая такая начала ныть в его первый же месяц в Лускане, видимо, растревоженная непривычной телу погодой. И с тех пор мест на теле, которые ныли в каждую стужу перед сном, только прибавлялось. Прошло несколько месяцев с тех пор, как его привезли в Невервинтер, а он всё ещё прихрамывал, и все ещё не мог уснуть без некоторых притупляющих чувства трав и алкоголя. Дункан даже «отпустил» его несколько раз на охоту, до начала этого говношторма. Там Бишоп смог убить только одну тетерю в первый раз, и то потому что птица была нерасторопная. После этого стал уходить чаще, а также планомерно уничтожать настенные манекены в своей комнате, метая в них ножи и стреляя с близкого расстояния. Сначала постояльцы в соседней комнате жаловались на навязчивый стук, но после чумы это стало неважно. Больше всего его беспокоили указательный и большой пальцы левой руки, которые он не мог плотно сжать в кулак. Болело, только когда он снова и снова, без конца, старался это сделать. У него был адресок бандитского лекаря, здесь, в Доках, которого присоветовали знакомцы, но Бишоп успел попасть к нему только однажды, ещё до чумы. Потом лекарь помер, само собой, одним из первых. Наверное, у банд осталась еще парочка, но их уже берегли как самую большую ценность, не выпуская к пациентам. Бишоп смог пообтереться в тех кругах и даже выболтал себе пару особенных монеток, что были в ходу только в Доках, но на рожон не лез. Чужая территория, риск напороться на лусканских «корабельщиков» и то, что он всё ещё слабый и малоподвижный. Возвращаясь мыслями к сегодняшнему дню, Бишоп нахмурился на то, как Дункан скептически выгнул бровь, ожидая продолжения рассказа. Как будто не верил ни единому слову. Сюрприз из сюрпризов. Ну и пошел к дьяволу. Но нет – у него был свой резон, а потому, сделав глубокий вдох, Бишоп еще раз, как мог терпеливо, повторил: — Я не буду предупреждать трижды. Они собрались сжечь дом этого лавочника, если понадобится. Сам знаешь, в каком все... настрое. Они уверены, что у него подвалы ломятся от целебных трав и зелий. И вопрос стоит очень просто: у нас у самих есть эти зелья? У тебя есть что защищать? Прошло уже две недели с карантина. Стража языками чешет хуже баб: в Гнезде Нищего - зомби, на Полуострове открыта тюрьма, а над Торговым кварталом тишина, ни одной сплетни и только зарево костров и днем и ночью. Я ставлю на то, что он мертв. А коли нет — так лучше остаться с голой жопой, но хоть с целыми стенами. Вот что его удивило, так это то, что Дункан согласился. Кабатчик так смотрел, будто хотел выслушать и послать нахер, но он вдруг улыбнулся и кивнул: — Хорошо. Не знаю, почему я больше соглашаюсь — то ли не хочу перебегать дорожку твоим приятелям-висельникам, то ли хочу насолить Сэнду. Отлично! Бишоп удовлетворенно кивнул, протянув ладонь за ключом. Вопрос был не в доверии, а в том, что «Кровавые весла» точили зуб на Дункана, который не прогибался под банды доков. Вчера перешли в наступление, запалили чумной костер прямо перед входом в таверну, стоя неподалеку, выпивая и громко подначивая: — Дункан! Как здорово быть хорошим парнем, а?! За лавкой друга приглядываешь, таверну содержишь, за защиту не платишь. Оно и правильно! Ты парень здоровый, сам себя от чего угодно защитишь, да? А потом переводили взгляд на Бишопа, видели его, с ублюдочной ухмылочкой уточняя: — А ты? Помирать не торопишься? Работа не нужна? И, будто бы Бишоп не мог говорить сам за себя, Фарлонг лез куда не просили, с не менее мерзким оскалом в ответ: — Ты лучше не трещи, а подбрасывай дровишки. И оставь парня в покое. То ли он так привык выхаживать Бишопа за прошедшие месяцы, что теперь оберегает его по инерции, то ли он просто от природы идиот, которому нравится стоять в воображаемом геройском плаще. Учитывая историю их знакомства и «дружбы», Бишоп был совершенно уверен в последнем варианте. «Герои» крутились вокруг него всю жизнь, и даже каленым железом их выжечь не получилось. Даже из самого себя. Ааааргх, тьфу ты! Одна сплошная злость и никакого выхода. Серьезно — никакого. Он прошарил все нехитрые связи, которые у него были в городе, включая одного мудака из тех же «Весел». Бишоп знал, что никакая предложенная ими «работа» не выведет его за стены — они сами не знали как, заняв канализацию и акведуки, но не находя выхода. Контакт Бишоп на всякий случай не стал разрывать. Если будут хорошо рыть, то рано или поздно пророют канавку в обход моря, и откроют тропку для беженцев. Но для такой операции надо проделать много работы, на то нужны недели и люди, а время на счету, учитывая, что от болезни можно сдохнуть уже на следующий день после заражения. К тому же, в кои-то веки проявив ответственность, флот великолепно патрулировал любой водный выход к докам. Впрочем, пока что демонстративно разорван в щепки был только один парусник, набитый отчаянным народом. Им даже любезно выслали шлюпки, чтобы вернуть на сушу. Большего не потребовалось и люди оставили попытки уплыть. И крутись как хочешь, каждый день на измене, ожидая заражения. Пара щуплых мужичков, явно на побегушках у банды, споро подволакивали трупы к костру. Улыбка Дункана в этом зареве больше походила на оскал. Но сидела на роже, как приклеенная, другого ему не оставалось. Казалось, что смрад болезни окружает их всех, обволакивает, как вода. Бишоп передернулся от отвращения, подняв на нос тщательно отстиранный платок. Он не мог собрать трав для маски, да и сшить ее не мог бы — с иглой его пальцы сейчас не управятся даже ради спасения жизни. В нос ударил запах горелой человеческой плоти. Чему только за жизнь не научишься. Странные мелкие наблюдения. Горящие трупы орков пахнут так же, как горящие тела людей. И кровь у всех одинаково красная, и запах тоже. И живот крутит с голодухи, потому что жареное мясо — оно и посреди чумы жареное мясо. А Дункан, думая, что Бишоп не замечает, с беспокойством заглядывает ему в лицо, выискивая признаки паники. Да, огонь Бишоп не любил — слишком уж часто жарился сам. Но нахер такую заботушку. Он о ней не просил так же, как не просил из последнего огня вытаскивать, цепляя на Бишопа новые кандалы своим геройством. Неважно, что было. Неважно, что Бишоп чувствовал. Он был не из тех, кто вешается, коли уж смерть отступилась. Бежать от нее он точно не станет, но и в пасть к ней лезть не будет, всё же не дурак. Сейчас надо было не уноситься воспоминаниями и мыслями к старым пожарам, а думать, где достать запасов. Потому что если это продлится еще хотя бы пару недель, то у людей закончится еда. Если первыми не закончатся, конечно, сами люди. Большая часть складов уже разделена между бандами и ими же охраняется. Например, сегодня настала очередь лавчонки Сэнда. Бишоп предупредил Дункана, потому что в одиночку провернуть задуманное не мог, но хотел наложить лапу на содержимое, хотя бы на часть, раньше, чем это сделают «Кровавые весла» или остальные банды. Именно поэтому Бишоп выглянул из-за угла, пытаясь просчитать, сколько у них есть времени и грея в руке полученный от Дункана ключ. Конечно, задний двор был достаточно неприметен, но стоило подстраховаться. Ни одна банда не простит, если узнает, что кто-то крысятничает на якобы их территории, даже если это сам хозяин, пытающийся втихаря спрятать свое же. Хозяином здесь и не пахло, но у Бишопа вроде как был карт-бланш от хозяйского дружка. И дружок тот вовсю голосил, развязав скандал с «Веслами» перед таверной и привлекая внимание. Достаточно, чтобы Бишоп проскользнул с тележкой на задний двор сэндовой лавки. Много унести он, конечно, не сможет, но хотя бы самое полезное. Сработались. Сдружились, мать-перемать. Нужда, конечно, и не на такое подтолкнет. Зато узнал маленький Сэндов секретик: некоторые ящики были контрабандными — имели лусканское клеймо, товары с которым незаконно было вывозить из города без специальной торговой грамоты. Вряд ли хилый эльф таковой располагал. Надо будет выведать, когда карантин закончится, какая банда тут заправляет контрабандой с Лусканом. Следопыты, способные провести через Сумеречный и Невервинтерский лес, наверняка у них в чести. Может, руки его плохо слушались, но мозги, глаза, нюх и почти целые ноги были на месте. Жизнь продолжалась и её надо было устраивать, а ящики с клеймами натолкнули на мысль. Если будет ходить в эти рейды, то убьет двух зайцев — сможет приглядеть за Дунканом и греть уши о новостях в Лускане одновременно. Коли опять жив останется, конечно. Хотя потихоньку он начинал верить в собственное бессмертие. Как бы паршиво это ни звучало. Бишоп перебирал добычу в кладовой «Утонувшей фляги» и даже вздрогнул, когда Дункан появился на пороге — не услышал. Постоянная дергающая боль возле уха притупляла рефлексы. Если он спалит себе шею и в третий раз в том же месте, можно будет с цирком уродов ходить: сказочный идиот и его кожаный воротник! Кабатчик протянул ему фляжку. Бишоп к ней даже успел привыкнуть. Уж конечно, для алкаша это было универсальным средством, но в данном случае Бишоп был согласен. Крепкий алкоголь — это, в принципе, то единственное, на чем он протянул эти месяцы, не попытавшись вздернуться в особенно тяжелые ночи. Помимо фляги Дункан удивил его и тарелкой с теплым мясным пирогом. Бишоп принял её, расположив горячее блюдо на собственных коленях. Вот уж в чем полуэльф хорош как баба — таких вкусных пирогов Бишоп в жизни не ел и готов был отдать этому блюду первенство, даже несмотря на то, что у него до конца дней его будет пунктик по поводу простой каши с медом и сливками. Дункан уточнил: — Нашел что-нибудь для себя? Парень помахал пузырьком с исцеляющим зельем. Не густо, и из-за пальцев лучше не использовать, чтобы то, что там неправильно срослось не закостенело и не пришлось рвать заново, но на крайний случай они теперь в запасе были. Дункан смерил его на удивление нечитаемым взглядом и ушел. Бишоп пожал плечами — сам виноват, если следопыт приберет себе в долю больше, чем положено. Не надо было зевать. А со вкуснятиной работа пошла веселее. Дункан вернулся через полчаса, неся на подносе свежий, еще почти горячий отвар, мазь, замоченные в меду тряпицы и чистые бинты. Учитывая, что Бишоп уже третий месяц ухаживал за собой сам, его удивление было оправдано. Прочтя вопрос на лице парня, Дункан пояснил: — За доброе дело. Мелочь, конечно, в масштабе портовых складов, но добыча хороша и разочарование на лицах пиратов — бесценно. Им остались одни мантии да книги. Как тебе удалось? Тележка-то невелика. Бишоп стянул с себя рубаху и кое-как натянутые самостоятельно бинты. На нем все заживало, как на собаке, но свежие, розовые шрамы, особенно те, что остались после ожогов, по-хорошему надо было размягчать травяными припарками и медом, возвращать коже эластичность, чтобы они потом не сковывали движений. Плюс у него оставалось еще два открытых ожога. Он тогда здорово спекся все же, и на том боку, на котором полз к выходу, шкура отошла от тела в некоторых местах. Он и забыл уже каково это — жить без боли. Помощь ему была нужна, одним словом. Но то, что ее бросили как собаке кость — за доброе дело — дергало нервы почти так же сильно, как боль в руке. Бишоп ответил сквозь зубы: — Половину припрятал. Если лавочник вернется, продам втридорога. — Его же собственный товар? — Не одобряешь? Дункан расплылся в улыбке: — Нет, думаю как напроситься на сделку, чтобы посмотреть на выражение его лица. — Могу пригласить во «Флягу», будешь нам эль подавать. — Буду. Даже кружки вам помою ради такого дела. Кстати, потом загляни ко мне, я Карнвиру мяса насушил. Рано или поздно тебе же придется его позвать. Дункан знал, что Бишоп боялся за волка и не звал его в город. Хоть любое животное-спутник было так или иначе особенным, и иногда даже мистическим, в случае с друидами, например, оно все равно оставалось просто животным. Позволить волку заболеть людской заразой просто от того, что его человека занесло в город, было бы низостью и предательством. И хотя трупов животных на улицах они не встречали, но животные довольно быстро пропали. Неясно было — то ли они заболевают, то ли их едят. Мясо Дункан сушил не за «доброе дело». И волка его не особенно любил, после того как едва не был предупреждающе укушен за колено. О том, что это за зверь, Дункан догадался только в районе Форта Локк по его же признанию, сказанному с досадой. А потом он ка-а-ак открыл рот, и добрый час жужжал о том, что мог бы и догадаться, ведь у его брата тоже есть животное-спутник и как их преданность неоспорима, и как можно определить такую связь по некоторым признакам. Лично Бишоп думал, что без всякого там цвета хозяйских глаз и защитных поз догадаться о том, что Карнвир — его зверь, можно было просто потому, как он успокоился, стоило пустить его под бок к раненому хозяину в телегу. И хотя Карнвир, очевидно, вызывал больше симпатии, чем его хозяин, забота Дункана была непонятна и вызывала гнев. Кабатчик, между тем, продолжал уже посерьезнее: — И давай-ка мы с завтрашнего дня начнем вставать в спарринги. Нам надо вернуть твои руки в форму. И меня. Что-то мне подсказывает, что мы начнем сталкиваться с неприятными людьми в подворотнях. Х-ха! А вот эта «забота» была вполне ясна. Помогу тебе, чтобы ты помог удержаться на плаву мне. Тяжесть Бишопова перстня на пальце, видимо, напомнила Дункану, что у него еще оставались варианты для обороны. Пусть вокруг чума, разбой и кольцо мародеров сжимается, а у Дункана на поводке сидел прикормленный наемный убийца, ты посмотри! Для соразмерности сил, так сказать. Никто ни о ком не заботится просто так. Помощь, сострадание и кормежка за бесплатно не бывают, а доводить свою паранойю до поиска отравы во вкусных пирогах было бы утомительно. Хорошо, что хоть что-то в мире вокруг него обрело наконец-то ясность и разумное объяснение. Гребанную соразмерность. Но как интересен выбор! Мог ведь просто приказать: «Поди и убей». Но нет, снова натянул воображаемый геройский плащ. Лучше превозмочь, с трагичным видом: «я не хочу убивать, но сделаю что потребуется», сжимая меч в собственных руках и плечом к плечу с убийцей, но делая вид, что ты никогда и никого не попросишь убивать для тебя, чем... Что? Бишоп, хоть убей, никогда не понимал, что же так отпугивает святош всех мастей в альтернативном решении проблемы. Разве только за вопросом «что?» для них лежал ответ — испачканная совесть. Коли так — ему не понять и подавно. И как эта лживая святость людям жить не мешает? А когда говоришь о простых методах, на тебя смотрят, как на изверга. Несправедливо. Но и дьявол с ними. Бишоп, конечно, согласился. Ему нужно было привести себя в форму, потому что все последние месяцы он жил так, как в жизни не бывало — спал сколько хотел, ел будь здоров и мало шевелился. Даже потолстел, обнаружив в какой-то момент, что не гремит костями с ребрами наружу. И если он завтра не удержит меч в отказывающейся сжиматься руке — он убьет Дункана. Просто потому что может. И свалит все на чуму. И плевать на цепи «заботы», которыми Дункан его повязал, и на укрытие от местных, которое давал. Вот что дал Бишопу сгоревший Дозор Редфаллоу. Свободу делать что хочешь. Что можешь. Жизнь с обязательствами, беспокойствами и оглядками на собственные действия там и закончилась. А началась та, в которой ни перед кем, кроме себя, не отвечаешь. А коли допляшешься до того, что тебя убьют... ну, пусть попробуют. Кем бы эти загадочные «они» ни были. Потому что Бишоп всегда за себя, за простые методы и за соразмерность. Героям всех мастей у него бы поучиться.