Родственные души

— Папа, глянь! Во Дхане свезло! — Бхутапала и Кайварта наперегонки подбежали к отцу, громко хохоча и тыча пальцами в покрасневшего, смущённого младшего брата. Дашасиддхика, Пандугати, Панду, Раштрапала и даже вечно жующий Говишанака остановились поодаль и наблюдали за разыгрывающимся действом. Махападма с интересом посмотрел на чрезмерно развеселившихся сыновей. — Чего хохочете? Лучше б из лука учились стрелять… — Покажи! — Кайварта скакал молодой антилопой вокруг Дханы. — Тут только мы! Давай! — Да что там? — Махападма спустился с галереи во двор и приблизился к Дхана Нанду. — Сынок, почему ты молчишь? Дхана сжался и отпрянул, когда отец оказался слишком близко. — На правом бедре смотреть надо, почти на самом верху с внутренней стороны, — мстительно наябедничал Дашасиддхика и обратился тем же язвительным тоном к Дхана Нанду. — Всё равно скоро отец узнает! Показывай. Лицо Махападмы изменилось. — Метка?! — догадался он, оглядывая своих сыновей с нешуточным испугом. — Ага! — радостно завизжал Кайварта. — Да ещё какая! Мы все обалдели просто! — Скидывай дхоти и показывай, — голос Махападмы звучал жёстко и холодно. — Я хочу это видеть. Сопротивляться приказу царя было нельзя, даже если он твой отец. Дхана Нанд медленно развязал дхоти. Теперь мальчик дрожал, но не от холода, а от страха. Он уже подозревал, какой будет реакция отца. Махападма склонился к ноге сына и рассмотрел свежую метку. Она ещё была ярко-красной и немыслимо горячей, как выжженное мгновение назад клеймо. «Ча», — скупо сообщала верхняя надпись, «наглец», — чуть более развёрнуто поясняла нижняя. — Та-ак, — протянул Махападма, выпрямляясь и сурово глядя на съёжившегося младшего принца. — И что бы это могло значить? — Н-не знаю, — растерянно пробормотал Дхана. — Я совершенно чётко вижу слово «наглец», — задумался царь. — А это потому что его родственная душа будет наглой и к тому же заключённой в мужском теле в этом воплощении! — пояснил Бхутапала, прыская от смеха в кулак. — Свезло ему, правда, отец? Хохот Бхутапалы дружно поддержали остальные. — Цыц! — шикнул на сыновей Махападма. — Но есть же способ… убрать это? — с надеждой спросил царь вслух, но скорее у себя, чем у окружающих. — Рана заживёт, и всё будет хорошо. — Метку родственной души вырезать ещё никому не удавалось, — спокойно пояснил Панду, самый старший из царевичей приближаясь к отцу. — Целители говорят, она будет всё равно возвращаться. Бывали случаи, когда плоть срезалась до кости, так метка проявлялась в другом месте тела. Вы же не станете калечить Дхану, как некоторые родители калечили своих дочерей и сыновей, узнав об их неприглядной судьбе? Царь вздрогнул. — Если уж метка возникла — делать нечего, — продолжал Панду, — придётся смириться. — Это что же, — гневно загремел Махападма, — моему сыну придётся связать свою жизнь не с целомудренной, скромной принцессой, а с наглым принцем?! — Не обязательно с принцем, — продолжал рассуждать Панду. — Метка подчас играет злые шутки. Избранник может оказаться шудрой, дасью, млеччхи. — Упаси Махадэв! — окончательно перепугался царь, бледнея. — Наглым к тому же, — подсыпал соли на свежую отцовскую рану лучащийся злорадством Бхутапала. — Вы же знаете, отец, когда появляется метка, то слово, возникшее под первым или — реже — вторым слогом имени, обозначает самую явную отличительную черту избранника. Родственная душа нашего Дханы — наглец. Вам придётся с этим смириться. Махападму перекосило. Он громко скрипнул зубами. — Одевайся, — сухо бросил он младшему сыну, словно Дхана Нанд был в чём-то виноват. — Я клянусь, что не позволю этому случиться. Пока я жив, никто со слогом «ча» в имени не приблизится к нашему дворцу: ни принц, ни брамин. Когда тебе исполнится восемнадцать, я тебя женю на какой-нибудь царевне, и мы забудем об этой метке, как о страшном сне. И да, — Махападма обвёл тяжёлым взглядом всех царевичей, — каждому из вас, кто заикнётся о том, что вы увидели сегодня, я лично вырву язык. А ты, — он гневно посмотрел на Дхану, — будешь купаться и спать отныне только в дхоти. А если вздумаешь раздеться донага, должен будешь удостовериться, что никто не подглядывает за тобой. Об этой позорной метке никто больше не должен узнать! — А няня? — робко заикнулся Дхана. — Она часто делает мне массаж и ухаживает за мной, когда я болею… Может увидеть. — Няня Дайма тебя любит. Кроме того, сегодня я с ней поговорю. Она тоже станет одной из тех, кто будет оберегать твою тайну. Её можно не опасаться. Но всем остальным я строго запрещаю хоть слово говорить о том, что у царевича Дханы появилась метка. Понятно? — царь ещё раз наградил сыновей убийственным взглядом так, что Говишанака чуть не подавился куском банана. — Думаю, они всё уяснили, отец, — успокоил своего родителя Панду. — Никто не проболтается. — Вот и хорошо, — негромко промолвил Махападма. — Живёт же большинство людей без родственной души, и ты проживёшь, — сказал он, обращаясь к младшему сыну. — И забудь о том, чтобы искать того наглеца самостоятельно! Я не потерплю даже наглую невестку, а уж наглого адхармика тем более. — Здесь вы немного не правы, отец, — снова заговорил Панду. — Родственная душа — это не обязательно тот, с кем связывает плотская любовь. Есть связь умов, и это называется дружбой. — Насколько мне известно, такого рода дружба в итоге всё равно заканчивается полнейшей адхармой! Мои шпионы из Таксилы доносят, у Сикандара из Македонии тоже метка была со слогом «Хе», и он жил у себя на родине спокойно с этим «Хе», пока внезапно вторая метка не нарисовалась со слогом «Пу». Так Сикандар дошёл до самой Бхараты, чтобы своего «Пу» отыскать. Любопытство, вишь, македонца замучило! Да и «Пу» не легче пришлось… Жил себе жил, жениться собирался, а тут вдруг — раз! — «Си» выскочило во всю грудь. Ни краской не замажешь, ни накидкой не прикроешь, ни от невесты не спрячешь. — И чем всё это закончилось? — полюбопытствовал Кайварта. — То, что дальше рассказывают мои шпионы про Си, Пу и Хе, не для детских и юношеских ушей. Даже Панду этого лучше не слышать, хоть ему двадцать два уже исполнилось. Поэтому нечего мне модаки на уши лепить, ступайте отсюда! И чтоб никаких поисков за моей спиной не организовывали! Я запрещаю! На том разговор и окончили. Братья честно постарались забыть про метку, но время от времени они подначивали младшего царевича, заставляя его сердиться и с криком бросаться на них, желая разбить им носы. В результате чаще всего Дхана оказывался битым сам, но не сдавался и продолжал пытаться выиграть очередную безнадёжную драку. Это продолжалось до той самой поры, пока отец не отдал царевичей в ашрам весьма сурового гуру, мигом заставившего юношей забыть не только о метке, но и обо всём на свете, кроме государственных законов, оружия и военной стратегии. Спустя несколько лет царевичи вернулись в Паталипутру, где каждому из них по очереди удалось побывать на троне в течение года до тех пор, пока Махападма не объявил своим наследником Дхана Нанда и благополучно не отошёл в мир иной вскоре после коронации младшего сына. Женить Дхану он не успел, но про метку за истекшие годы все забыли, включая её обладателя. Дхана Нанд уже давно воспринимал странную надпись как одно из родимых пятен. И это продолжалось ровно до того мгновения, пока однажды ясным солнечным утром какой-то сумасшедший брамин не ворвался в сабху и не упал в ноги Дхана Нанду, глядя на того просветлённым взглядом, показывая крупную метку на своём предплечье и повторяя в экстазе: — Я нашёл вас, самрадж! О, наконец, нашёл! Спустившись по ступенькам с трона, царь Магадхи с интересом взглянул на надпись на руке брамина: «Дха», «сечь, повелевать» было написано на руке брамина, а ещё чуть ниже — «Паталипутра, дворец». — Я нашёл вас! — счастливо восклицал безумный брамин, обнимая ноги Дхана Нанда. — Скажите, где-нибудь на вашем прекрасном теле имеется метка со слогом моего скромного имени? Я Вишнугупта из Таксилы, иначе именуемый Чанакьей. Дхана Нанд вздрогнул, замерев на месте и ощущая, как его лицо залилось краской. «Ча», «наглец», — вспомнил он, и его сотрясло крупной дрожью. — Нет!!! — заорал царь так, что своды дворца сотряслись. — Нет на моём теле никакой метки!!! — А мои ученики, видевшие вас недавно во время тайного омовения в лесном ручье, — ласково заговорил брамин, присаживаясь у ног Дхана Нанда в позу лотоса и складывая руки возле груди, — уверяют, что на вашем правом бедре написано «Ча». Нам всего лишь осталось точно выяснить, являемся ли родственными душами. Вас ведь не затруднит столь ничтожная проверка, Величайший? «Наглый до беспредела, — вытаращенными от испуга глазами Дхана Нанд разглядывал брамина, устремившего на него свои хитрые очи. — Неужели правда он?! Нет, только не это!» — Вон! — Дхана Нанд не успел опомниться, как его уста сами приняли решение, раньше, чем это сделал разум. — Пошёл вон! Никаких меток на моём теле нет, не было и не будет! Брамины, сидевшие в сабхе, с облегчением выдохнули и рассмеялись. — Да, это точно какой-то безумец, самрадж, не обращайте на него внимания. Мы сейчас выпроводим его отсюда. Но наглый Вишнугупта и не думал сдаваться. Упираясь ногами в пол, пока двое браминов волокли его к выходу, он выкрикивал скороговоркой: — Почти с рождения я ношу на теле эту метку со слогом вашего имени! Я так ждал, когда наконец мне откроется истина о том, кто моя родственная душа! И вот дождался! Вы стали царём, а я всегда знал, что моя вторая половина — это непременно царь или царица! Если двух людей связала метка, отношения между ними не считаются адхармой! Да, между нами существенная разница в возрасте, но это не должно служить преградой для воссоединения! Мы отринем потребности тела и будем жить в целомудрии, как учитель с учеником, как отец с сыном, как два брата! Не отрекайтесь от счастья, Величайший! В моём лице вы обретёте всю мудрость мира! Ни один из сидящих здесь не способен дать вам того же, что я! Извернувшись и вырвавшись из рук браминов, Чанакья пробежал от дверей сабхи до изножия трона, подскочил к царю и вцепился в его накидку. — Всего одно невиннейшее соприкосновение, чтобы наши имена на телах друг друга проявились полностью, и мы будем жить в чистоте до конца дней! И Чанакья уже почти облобызал столь желанные ему уста, притянув к себе царя за край уттарьи, но Дхана Нанд оказался проворнее. Огрев безумца золотыми ножнами по голове, он вынудил Чанакью грузно осесть на каменный пол. Заметив, как брамин, охая и стеная, ковыряется на полу, пытаясь подняться, Дхана Нанд наградил его пинком по наиболее выступающей части тела под бурные аплодисменты родных братьев и советников Магадхи. Намотав косу брамина себе на руку, Дхана Нанд потащил Чанакью волоком к выходу из сабхи, через каждые пять шагов роняя лицом в пол и повторяя: — Я лучше вырежу свою метку до костей, чем свяжусь с таким, как ты! Больше не появляйся здесь! Однако Дхана Нанд не ведал того, что разум безумцев крайне неустойчив, а горячая любовь, не встретившая взаимности, превращается в ненависть. Усевшись в пыли за пределами дворца, Чанакья поднял к небу кулак и поклялся в присутствии свидетелей, проходивших мимо, что непременно уничтожит всю династию Нандов, отомстив им за своё сегодняшнее унижение. Но ни царю, ни Чанакье было невдомёк, что в этот самый момент на заднем дворе дома богатого вайшьи по имени Лубдхак сидел в пыли лохматый, чумазый парнишка шестнадцати лет, яростно расчёсывая левую ягодицу. — Что, опять зудит? — сочувственно спросил у друга второй пацан примерно одних с ним лет, выглядевший в отличие от первого толстым и неуклюжим. — Ага, — уныло отозвался лохматый. — И ещё как. Чешется, зараза! Вот, спрашивается, зачем мне родственная душа? Я всегда был один и не хочу это менять. — Дай глянуть! Может, кожа наконец отшелушилась, и надпись прочитается? — заинтересовался ещё один приятель лохматого. — Да ладно, Индра, — махнул рукой юноша. — Это пятно у меня, сколько себя помню, только набухает и чешется, а надпись никак не проявляется. — А это потому, что ты сам не хочешь её видеть! — осуждающе заметил толстяк. — Чандра, вот что тебе стоит позволить надписи стать видимой? А вдруг там, — толстый мальчишка обрисовал в воздухе контуры женского тела, сладострастно облизываясь, — красавица Субхада? Женишься на ней, станешь богатым… — С таким-то тестем? — мрачно усмехнулся тот, кого назвали Чандрой. — Да Сукхдэв скорее удавится, чем дочь за меня отдаст. — А чем ты плох? — подскочил к ним ещё один тощий, как палка, парнишка. — Лубдхак говорит, что ты унаследуешь его дом и все деньги, когда он помрёт. Ты будешь старшим. Сукхдэв на тебя молиться обязан! Чандра, давай, не сопротивляйся. Нам всем интересно. Далеко не у всех надпись проявляется. Многие проживают свою жизнь без родственной души, а тебе повезло, но ты сам не хочешь собственного счастья. — Какое там счастье, — пробурчал недовольно Чандра. — Сейчас как проявится непонятное, а я буду думать, искать. А вдруг у меня две родственные души? Говорят, такое тоже бывает. — Совсем редко, — кивнул Индра. — Чаще всё-таки одна. Ну покажи, не томи. — Да хватит на мою задницу пялиться! — возмутился Чандра. — Оставьте меня в поко… — О! — неожиданно возопил любопытный Индра, наполовину стащив дхоти со своего приятеля. — А надпись действительно проявилась! Видать, знак судьбы: пришла пора тебе жениться. — Что там? — Чандра завертелся волчком, пытаясь заглянуть самому себе за спину. — Что? — Да не вертись! — одёрнули его друзья. — Стой смирно. Чандра остановился. — Наклонись. Плохо видно!!! — хором закричали на него. Юноша замер, согнувшись. — Что вы тут делаете?! — прогремел Лубдхак, вырастая рядом с ними. — Что за отвратительное зрелище я вижу? — Э-э-э, мы ничего, — замахали руками все трое. — Совершенно ничего! — Погодите-ка, — тут и Лубдхак заметил, что на ягодицах его раба проступили некие загадочные символы. — Что там? Неужели метка? — Она самая, — закивали мальчишки. — Проявилась. Лубдхак с любопытством присмотрелся. Внезапно лицо его исказилось, и он схватился обеими руками за горло. — Нет, — прохрипел он, — это невозможно! Только не это. Толстяк, Индра и тощий уставились на надпись, и Чандра услышал за своей спиной испуганные восклицания. — Да что там у меня такое? — не выдержал он. — Кто-нибудь скажет? Он подобрал с земли и торопливо завязал дхоти, устремив вопросительный взгляд на лица своих перепуганных друзей и не менее ошарашенного Лубдхака. — Почему вы все молчите? Что там?! — прикрикнул он на присутствующих. — Ты это… Знаешь, Чандра… Лучше не ищи свою родственную душу, а то рискуешь помереть раньше времени. Лучше забудь про эту метку, словно и нет её, — пролепетал Индра. — Но я даже не знаю, что там написано! — завопил в нетерпении юноша. — Стхул! Ты всегда первым рассказываешь плохие новости. Говори сейчас же! — Чандра вплотную подошёл к другу и схватил его за плечи. — Ну, — Стхул потупил глаза в землю, — там, знаешь, написано сверху вот так крупно и красиво: «НАНД», а чуть пониже и помельче: «Солнце Магадхи». Только… из всех Нандов «солнцем» называют либо царя, либо его сестру. Стало быть, кто-то из них двоих. Но Чандра, лучше забудь, да? — и Стхул отчаянно посмотрел на своего друга. Лицо Чандры внезапно осветилось широченной нахальной улыбкой. — Значит, либо царь, либо царевна? А я как раз царевичем хочу стать, во! Решено. Мне нужен план, как проникнуть во дворец и выяснить, кто из них — моя судьба. И я непременно сделаю это. Услышав безрассудные слова своего юного раба, Лубдхак схватился за сердце и закатил глаза.