Родственные души

«Мне конец», — мелькнуло в мыслях у Чандрагупты, когда он увидел рассвирепевшее, словно у асура, лицо царя. Со звериным рычанием Дхана Нанд хватил горящим факелом о стену. Посыпались искры, но факел продолжал гореть. Тогда им ткнули в широкий сосуд с водой, стоящий возле дверей на случай пожара. Факел зашипел и погас. Опочивальня наполнилась удушливым дымом. Дурдхара закашлялась, а Дхана Нанд в два прыжка подскочил к Чандре и схватил того за верхнюю накидку — единственное оставшееся на несчастном «соблазнителе» одеяние. Уттарья зловеще затрещала. Откинув назад бесполезные клочья ткани, крепко выругавшись, царь вцепился в густые волосы телохранителя и стащил его с ложа. Волосы преступника оказались явно крепче шёлка накидки. Чандра, теперь уже совершенно голый, если не считать золотого пояса, подаренного Дурдхарой, невольно ухватился за запястье царя и коротко вскрикнул, но больше издать ни звука не успел. Его швырнули об стену — ту самую, оказавшуюся неспособной затушить факел. Чандра едва успел немного развернуться и влетел в каменную кладку скулой. — Ах ты, развратный мерзавец!!! — загремел голос Дхана Нанда на всю опочивальню и, вероятно, на весь прилегающий к ней коридор. — Да как ты посмел прикоснуться к моей сестре?! Тебе не жить!!! — Брат, пощади! — только и успела выкрикнуть Дурдхара, бросаясь в ноги Дхана Нанду, чтобы вымолить прощение, но самрадж лишь презрительно отпихнул её от себя. — Не вмешивайся, бесстыжая! С тобой поговорю позже! — затем он снова повернулся к съёжившемуся Чандре, стоявшему возле стены, и тут заметил пояс с рубиновой пряжкой на обнажённом теле юноши. Глаза Дхана Нанда нехорошо заблестели в неверном, мигающем свете лампад. Он размашисто шагнул вперёд, ухватился за украшение и рванул его так, что Чандра еле удержался от очередного вскрика. С оцарапанной кожи потекла кровь. Скула, по которой пришёлся удар, невыносимо саднила, страшно болела кожа на затылке — там, где царская рука едва не вырвала с корнем пряди его волос. Однако, глядя сейчас на самраджа, явно замыслившего его прикончить, Чандра почему-то вместе со страхом испытывал необъяснимый экстаз. Дхана Нанд в гневе казался невероятно красивым. Проклятая метка заполыхала так, как не горела никогда, словно она сама состояла из жидкого огня, но при этом обещала одно наслаждение. «Я сейчас умру! — с каким-то сумасшедшим восторгом понял Чандра. — Он будет убивать меня, и его удары станут последним, что я испытаю в жизни!» Стоило подумать так, как страх смерти отступил, а вместо него возникло желание встретить гибель как можно скорее, ибо она будет слаще мёда. Раздувая ноздри от гнева, Дхана Нанд замахнулся и хлестнул Чандру по спине его же разорванным золотым поясом, превратившимся в своеобразный ремень. Рубиновая пряжка зацепилась за кожу и проехалась вниз, оставляя за собой длинный кровоточащий след. Но, к удивлению Дхана Нанда, завизжал не тот, кого пороли, а перепуганная Дурдхара, забившаяся в угол между стеной и ложем. После пятого удара царевна сделала новую попытку остановить брата, кинувшись к нему, повиснув на руке и моля о помиловании, но её вновь оттолкнули со словами: — Ни слова больше!!! — рявкнул царь. — Иначе тоже запорю! Как ты посмела оскверниться со слугой?! Отправишься в ашрам завтра же! Дурдхара снова забилась в тот же угол, сжалась в комок и, рыдая, стала смотреть на наказание, постоянно вскрикивая, будто били её. С Чандрой творилось непонятное. Извернувшись, одним горящим глазом он ухитрялся смотреть в лицо своему палачу и не издавал ни звука. — Подлец! Низкая скотина! — не утихал Дхана Нанд. — Сначала — Шипра! Теперь — моя сестра! Нет, ты не выйдешь отсюда живым! Кто-то из слуг робко попытался заглянуть в опочивальню, но Дхана Нанд так оглушительно заорал: «ВОН!!!» — что больше никто соваться не посмел. В слепой ярости царь беспорядочно наносил удары по плечам и спине юноши, не забывая про голые ягодицы, вид которых почему-то вызывал в самрадже особую кровожадность. Исполосованное золотым ремнём тело вздрагивало, но тот, кого медленно убивали, по-прежнему не издавал ни звука, только мелко вздрагивал и продолжал неотрывно смотреть на своего палача так, что Дхана Нанд в конце концов не выдержал и вместо того, чтобы нанести очередной удар по спине виновного, хватил поясом по стене. Украшение рассыпалось на части, а драгоценные камни и золотые звенья раскатились по полу. Снова схватив юношу за волосы и приблизив его лицо к своему, Дхана Нанд заставил Чандру смотреть себе в глаза. — Ты всё равно умрёшь, — прошипел он, — как предатель, которым и являешься! А сейчас я хочу услышать из твоих грязных уст только одно: как ты осмелился приблизиться к моей сестре и осквернить её?! — Я… не осквернял, — слабо прошептал Чандра, пытаясь улыбнуться, но опухшая правая щека не позволила ему этого сделать. — Я только поцеловал её… — Поцеловал?! — снова взъярился самрадж, на сей раз в порыве гнева сдирая свой собственный пояс и начиная лупить Чандру по спине увесистой сапфировой пряжкой, обрамлённой жемчугами и алмазами. — И за этот поцелуй заплатишь жизнью!!! — Брат, остановись! Чандра — моя родственная душа! — наконец, придя в себя от сковывающего её страха, смогла выкрикнуть Дурдхара. — Не он, а я первая поцеловала его, чтобы проявить наши метки! Рука Дхана Нанда замерла на полпути до ободранной, кровоточащей спины юноши. — Что ты сказала? — царь обернулся и неверяще посмотрел на сестру. — У Чандры сзади метка с моим именем, — зарыдала Дурдхара, утыкаясь лицом в ладони, — ты увидишь, если присмотришься! И у меня на шее метка с его именем. Прости, что никогда не говорила тебе, но это всё оттого, что на моей метке написано «Пиппаливан», а я прекрасно знаю, как ты относишься к этому государству. Брат, умоляю! Не бей Чандру! Всё это недоразумение — результат моего молчания! Если бы я сказала тебе сразу и искала его, то мы давно были бы вместе, — и она, опять подхватившись с места, бросилась на шею Дхана Нанду, который стоял с широко распахнутыми глазами и невидящим взглядом смотрел прямо перед собой. — Значит, вы — родственные души? — осипшим голосом спросил царь, роняя на пол орудие не доведённого до конца наказания. — Да, да, да! — отчаянно повторяла Дурдхара сквозь слёзы облегчения, поняв, что опасность миновала. — И я хочу стать его женой, и даже если ты откажешь, мы всё равно поженимся… — внезапно царевна запнулась и умолкла. — Странно, — проговорила она вдруг с некоторым недоумением, — я была уверена, что после поцелуя буду чувствовать нечто особенное, но ничего не изменилось, — она забралась пальцами под косу и ощупала метку. — Брат, взгляни, — она повернулась к Дхана Нанду спиной и приподняла волосы, — появилось ли имя? — «Ра», — прочёл Дхана Нанд, подведя сестру ближе к источнику света. — «Защищать, убегать», «Пиппаливан». Хм, — царь задумался, — но если вы уже поцеловались, то почему метка осталась прежней? Я вижу один слог, но не имя полностью. — Нет, не может быть! — Дурдхара неловко засмеялась. — «Нанд», «Солнце Магадхи» — это же я! — Значит, у него, — Дхана Нанд пальцем указал в сторону Чандры, всё ещё опирающегося одной рукой о стену и еле стоящего на ногах, — на метке написано то, о чём ты сейчас сказала? — Да, — кивнула Дурдхара и растерянно добавила. — Но кто, кроме меня, может называться Солнцем? — тут она умолкла и испуганно взглянула на брата. — Нет, — она замотала головой. — Это не можешь быть ты! Давно уже всем известно, что твоя родственная душа — брамин Чанакья, но ты отказался от него! Ничего не ответив, Дхана Нанд с изменившимся лицом снова приблизился к Чандре, который смотрел на него одновременно с болью и обожанием. Царь дрожащими пальцами коснулся подбородка юноши и ответил на его взгляд с такой тоской, чувством вины и нежностью, что Чандра мигом забыл и о разбитой скуле, и об исполосованной спине. — Я так жестоко наказал тебя, — прошептал Дхана Нанд, и один его взгляд уже целил и заживлял все рубцы. — А, выходит, ты пришёл, чтобы найти меня? Ты искал, как умел… Ты просто запутался, как и все мы с этими проклятыми метками, — пальцы, унизанные перстнями, зарылись в густые чёрные локоны, едва не пострадавшие всерьёз от царского гнева, словно желая спрятаться средь них, и Чандра не выдержал — закрыл глаза и приник здоровой щекой к ладони Дхана Нанда. Это стало последней каплей. Дурдхара ошеломлённо глядела на то, как её брат бережно развернул избитого им же самим юношу лицом к стене и, склонившись, пытался сквозь вспухшие, кровоточащие рубцы разглядеть метку, не прикасаясь к саднящей коже. Разобрать ничего было невозможно. — Где она? — бормотал Дхана Нанд, рассматривая спину Чандры. — Ох, идиот… Как я мог так покалечить тебя? Прости, прие, сокровище моё… — На левой ягодице ищи, — едким тоном подсказала Дурдхара, ощутив внезапный укол ревности. Но распухшие от многочисленных ударов ягодицы Чандры сейчас мать родная не узнала бы… С непередаваемым выражением лица Дхана Нанд снова заставил парня повернуться лицом к себе. — Потерпи немного, я сейчас вызову лекаря, а пока… — не добавив более ни слова, он склонился и жадно накрыл губы юноши своими, опершись своей спиной о стену и осторожно привлекая Чандру к своей груди. Самрадж гладил его волосы, стараясь не касаться пораненной спины, и самозабвенно целовал, то ненадолго прерываясь и переводя дыхание, то снова впиваясь в слегка распухшие губы со всей страстью, на которую был способен. Чандра уже давно не чувствовал боли. Горячее тело царя, прикрытое лишь верхней накидкой, тесно прижавшееся к нему, аромат его волос, смешанный с запахом крови, волновал и возбуждал, как ничто другое. Щетина на лице Дхана Нанда слегка колола кожу, а каждое прикосновение губ и языка, решительно проникшего в его рот, отдавалось наслаждением в паху. — Ничего себе! — неожиданно оборвал их поражённый голос Дурдхары. — Впервые вижу такое! Чандра приоткрыл сомкнутые в блаженстве веки и с превеликим изумлением увидел яркое золотое сияние, окружившее его и Дхана Нанда, а затем ощутил, как израненной спины словно коснулись крылья тысяч бабочек, либо мягчайшие лебединые перья, и боль пропала. Он с удивлением оторвал руку от плеча самраджа и дотронулся до своей кожи. Никаких сомнений: раны и кровь исчезли. Юноша попытался, извернувшись, заглянуть себе через плечо, но Дхана Нанд опередил его и сделал это первым. — Невероятно! — воскликнул царь. — Как же это случилось? — Говорят, иногда связь меток исцеляет, — пожала плечами Дурдхара, обиженно надув губы. — Слыхала я от Даймы: подобное случается. Стало быть, ваша связь — самая крепкая из возможных, если даже раны заживают. Будете жить долго и умрёте в один день, прямо как в священных писаниях! — завистливо добавила она. — А вот, кстати, и подтверждение, что ты, братец, действительно его родственная душа. И Дхана Нанд увидел, как на очистившейся от ран коже Чандры медленно, но всё чётче и ярче проступает долгожданная надпись: «Дхана НАНД, Солнце Магадхи». — Есть! — закричал царь, хватая Чандру в охапку. — Есть! Осталось проверить мою метку… — он почти уже развязал дхоти, забыв, где находится, но, услышав многозначительное покашливание сестры, пробормотал невнятные извинения и ретировался, торопливо завернув голого Чандру в оторванный кусок от балдахина Дурдхары и утаскивая за собой. Охранницы покоев проводили телохранителя своей госпожи, закутанного в обрывки шёлка, удивлёнными взглядами, но не посмели ничего сказать, поскольку рядом с этим взъерошенным, покрасневшим от смущения парнем вышагивал самрадж. Оставшись одна, Дурдхара медленно опустилась на разбросанное ложе. Личико её было искажено досадой. Девушка нервно прикусила нижнюю губу. — А ведь было так близко! — с негодованием воскликнула она и ударила кулачком по колену. — Он мне понравился, за него выйти замуж я была бы не против! Кого теперь искать? И главное — где? Вдруг моя настоящая родственная душа окажется не такой привлекательной? — и Дурдхара с досадой бросилась навзничь на постель. Некоторое время она лежала молча, переживая глубокое разочарование, а потом вдруг проговорила, но уже совсем другим тоном: — Зато брату повезло. Уж лучше пусть с ним будет Чандра, чем тот псих, — и она инстинктивно вздрогнула, вспомнив брамина Чанакью с его безумным блеском в глазах. — Нет-нет, с Чандрой мой брат обретёт счастье, — и подумав об этом, Дурдхара наконец смогла унять свою горечь, и мысленно пожелать Дхана Нанду и его вновь обретённой родственной душе счастья и благополучия. *** — Давай поглядим, — втащив Чандру в свои покои, Дхана Нанд встал посреди опочивальни и, недолго думая, развязал дхоти. Широко расставив ноги, он указал юноше на своё правое бедро. — Скажи, что там написано? — «Чандрагупта Маурья, наглец», — радостно прочитал Чандра и покраснел, потому что над меткой возвышалось нечто, привлекавшее внимание куда больше, чем судьбоносная надпись, сообщившая ему, наконец, к какому роду он принадлежит. Чандра сглотнул, чувствуя неодолимый порыв подарить нежное прикосновение этой великолепной части тела, так сильно притягивавшей взгляд. Тем более, что на картине в тайном хранилище, куда он несколько раз бегал, чтобы успокоить бунтующую плоть, изображение было явно не столь детализированным и красочным. — Почему смущаешься, прие? — услышал он лукавый голос над собой. — Будто я не понимаю, о чём ты думаешь! — Дхана Нанд негромко рассмеялся. — Я теперь полностью твой, можешь прикасаться к любой части моего тела, потому что, поверь, мы оба хотим одного и того же. И, притянув к себе юношу, Дхана Нанд сдёрнул с плеч Чандры более не нужные обрывки балдахина Дурдхары и со стоном наслаждения снова завладел его губами… *** — Вчера самрадж был сильно расстроен и не мог принимать посетителей, — негодовал Ракшас, сдвинув брови, — а сегодня что? Ему пора вставать, солнце давно взошло! Кайварта и Панду стояли на пороге покоев аматьи, пытаясь удержать деятельного первого министра от попыток разбудить императора. — А сегодня самрадж отдыхает после вчерашнего упадка чувств, — как-то неубедительно улыбался Кайварта. — Вам лучше пойти в сабху одному. Император явится чуть позже. Мы сами его разбудим. — Вы что-то скрываете! — изловчившись, Ракшас проскочил между царевичами, но тут же столкнулся с Говишанакой, перегородившим выход, словно неподвижная гора. — Мне надо пройти! — сурово процедил советник. — Нет, не надо, — отрицательно покачал головой Гови. — Вот поверьте на слово, — и он приложил обе руки к груди. — Не надо, аматья. Себе хуже сделаете. Неожиданно для Гови Ракшас рухнул навзничь и змеёй прополз меж его сандалий, а потом быстро вскочил и помчался по коридору, словно за ним гналась стая волков. — Что теперь бу-удет! — протянул Гови, провожая аматью задумчивым взглядом, и, достав из-за пазухи спрятанную лепёшку, принялся её жевать. *** — Самрадж, вы проспали, солнце уже высоко! — запыхавшийся Ракшас ворвался в покои своего господина, расшвыряв локтями охранников, посмевших почему-то вопреки обычаю его не впускать, но тут же потерял и дар речи, и дар мысли. Его взору открылось невиданное зрелище: полностью обнажённый царь сладко спал, раскинувшись посреди ложа, улыбаясь и обнимая прижавшегося к нему абсолютно голого телохранителя Дурдхары — проклятого Чандру, с которым они на протяжении двух лун играли в непонятные Ракшасу переглядки. Теперь-то всё прояснилось! На смуглой заднице наглого соблазнителя, покрытой свежими отметинами жаркой страсти, слева красовалась крупная метка, которую даже издалека можно было увидеть невооружённым глазом: «Дхана НАНД, Солнце Магадхи». Полностью проявленная метка родственных душ на теле воспитанника вайшьи стала последней каплей. Аматья Ракшас громко застонал и, как подстреленный олень, рухнул там, где стоял.