Изгой

      На каждый мой неспешный шаг приходилось три удара сердца. Каждый шаг вперед — это еле слышный вдох. Перед глазами повисали клочья пара, сквозь которые я и глядел в спину своей будущей жертве. Я был возбужден и поэтому, несмотря на дьявольский холод, мне было приятно и тепло. Мою кровь будоражил инстинкт убийцы. Он обитал в глубинах моей памяти как осколок первобытной природы. Я ощущал незримую руку, ведущую меня вперед. Интуицию, наитие. И всецело отдался чувству охоты.       Я пробежал по наклонному стволу и спрыгнул вниз на замершее холмистое плато. B сразу же после рванул к кусту можжевельника. Я присел, задержал дыхание и затаился. Я думал лишь об одном, как бы он, мой противник, меня не заметил! Это была охота на очень опытного противника, и еще один провал был недопустим. Под ногами у меня предательски заскрипел лед. Я еле удержался от того, чтобы не заскрипеть еще и зубами. Я злился на свою же медвежью неловкость. Но едва человек, на которого я задумал напасть, отвернулся, я сразу же забыл о своих неудачах и, пригибаясь к земле, побежал дальше. Цепь близко растущих деревьев стала моей лестницей, а торчащие почти вровень ветки — ступенями. Одна, вторая, третья. Я застыл, покачиваясь на последней, еще раз обругав себя за неуклюжесть: c ветви слетел ком стена. Благо это меня не выдало.       Я задержал дыхание и, не дав себе времени на испуг, прыгнул. В ушах засвистел обжигающий ветер. И прежде чем мою голову наполнили хоть какие-то мысли, меня уже тряхнуло о землю. Мое падение не смягчило человеческое тело — только слой неглубокого снега.       Разумеется, Лиам — а это был именно он, мой лучший друг, учитель и соперник — сумел увернуться от моей атаки. Он снял капюшон и захохотал. Я подбежал к нему, тоже смеясь и тыча пальцем в его грудь:       — Ну признай же, признай, я почти тебя достал!       Нас обоих скрючило от хохота, но Лиам первым пришел в себя. Он улыбнулся мне весьма благожелательно и покачал головой:       — Почти — это ничто, Шэй. Да и к тому же… это удача.       Ну конечно же, какой ирландец не верил в удачу! Я закатил глаза к небу.       — Удача — это миф, Лиам.       — Ага, — воскликнул он, театрально разводя руками, — а если это миф, то скажи-ка, как ты тогда выбираешься из своих постоянных передряг?       — Ну, знаешь, из огня да в полымя. И как-то так вот выбираюсь.       Я великолепно умел читать настроения и эмоции по лицам, это искусство я освоил в совершенстве. И я точно знал, что Лиаму было чем ответить. В его глазах плясали лукавые бесы. Уверен, он бы помянул любое происшествие, из которого ему доводилось меня выручать, а таких было предостаточно. Но мне было чем парировать. Я бы сказал ему, что его внезапные появления в самый подходящий момент никак не могут быть удачей, так как удача — проявление Божьего промысла, а приравнивать себя к длани Господней, не будучи клириком, — это богохульство. Конечно, я не верил ни в каких богов, относясь к ним как к героям мифов, но Лиам-то ведь верил! Но одержать победу в полемике мне не удалось: прежде чем мы успели вступить в религиозно-метафизический спор, где-то неподалеку раздался выстрел. В небо взмыла стая птиц. Мы с Лиамом замерли и переглянулись. Выстрелы на вражьей территории могут значить очень многое. И почти никогда — что-то хорошее для нас.       — Нам пора! — бросил Лиам и кинулся по направлению к лагерю. — Быстрей! Похоже, у нашего капитана неприятности.       — Как странно, — прохрипел я на ходу. — На встрече с контрабандистами, да еще и организованной нашим умнейшим капитаном, и вдруг неприятности! Что же могло пойти не так?       — Шэй…       — Может, теперь ты расскажешь, зачем мы здесь, раз ситуация — полное дерьмо?       Мы вскарабкались на утес по удачно поваленной сосне. Лиам балансировал где-то спереди, так что мне приходилось прикладывать усилия, чтобы расслышать его в вое ветра, древесном скрипе и шуме собственного дыхания.       — Шевалье считает, тебе не стоит знать. — сказал Лиам.       О, Шевалье, главный по нашему заданию и капитан «Кречета», на котором мы и приплыли. Старый ублюдочный змей.       Мы познакомились с ним в тот день, когда я вступил в Братство Ассасинов. И с самого первого взгляда мы друг другу не понравились. Думаю, так бывает, когда два человека, достаточно хорошо знающие свои недостатки, видели такие же в ком-то другом. Можно сказать, что мы были весьма похожи. Только на моей стороне была молодость, а Шевалье ее терял, что наверняка подливало масло в огонь его ненависти. Ну, а я был для нее как кузнечные меха. И исполнял свою роль с большой охотой. Думаю, мы оба получали искреннее удовольствие от этой мелочной и бессмысленной вражды. В каком-то смысле нас связывали такие же крепкие узы, как и с Лиамом, только со знаком минус. И когда мой лучший друг упомянул Шевалье, да еще и в таком виде, мое горло ожгла обида. Лиам слушал его и дорожил его приказами, и поэтому не мог сделать для меня исключения. Я все же не удержался, и крикнул ему, пряча недовольство за шутливым тоном:       — А я-то думал, мы друзья, Лиам!       — Друзья, — бросил он, не оборачиваясь, будто я какая-то собака, — но это другое. Так решили, Шэй. Ничего не поделать.       Кто решил? Шевалье? И почему Лиам не восстал против этого приказа? А мы ведь знакомы с Лиамом с самого детства. Смешно и грустно!       Тем временем мы добрались до очередного скалистого обрыва. Все время мы бежали в лагерь по памяти, и только теперь сквозь вой пассата прорезались голоса, едва различимые даже нашему чуткому слуху. Мы спрыгнули вниз, благо высота была небольшая. Натренированные таким трюкам, мы рухнули в снег и синхронно кувыркнулись, смягчая силу падения. И оскальзываясь на льду, побежали дальше, к деревьям, росшим у самой кромки мерзлого берега. При виде нас в воду посыпались королевские пингвины. Вот хорошо им, в их жизни точно не было никаких Шевалье! А меж тем, мы подбирались все ближе к нашему лагерю. Вскоре я услышал из-за деревьев отборную брань. Это Шевалье взывал к небесам с вопросом, где же его недоумки. Это он о нас, разумеется. Логично, что первым, что мы от него услышали лично была емкая и прекрасная в своей незамутненной интеллектом злобе фраза: «Какого черта?!»       Он бросил бутылку с вином в снег (чертов расточительный пьяница), задрал подбородок как баклан, силящийся протолкнуть рыбу в горло, и неприязненно, с ног до головы, оглядел нас двоих. Должно быть, это и впрямь было впечатляющее зрелище! Во мне было почти шесть футов роста, я был худ и лохмат. Ну, а Лиам, как и подобает потомственному О’Брайену — был крупным детиной выше меня на голову, притом с атлетичной фигурой и бритым скальпом. Мы оба запыхались, раскраснелись от бега и жадно втягивали сквозь зубы воздух. По нам ручьями струился пот, и, откровенно говоря, мы смотрелись как два гороховых шута при монаршем дворе. Во всяком случае нас такими видел Шевалье. Сам он не позволял себе бежать, свесив язык как умирающий пес, и всегда держался с достоинством. Бледнолицый (в этом было мое с ним сходство), костлявый (в этом тоже), с зализанными назад длинными волосами — он производил впечатление аристократа, каким и являлся (а это то, какого сходства мне бы хотелось). Стоит ли удивляться, что на нас он смотрел с пренебрежением? Ублюдок привык, что такие, как мы, накрывали ему стол и подтирали обгаженный зад. Различия читались не только в лице, но и в одежде. На нас были теплые кожаные плащи с суконными капюшонами. А Шевалье же нарядился в длинный черный кафтан, кроем напоминавший французский мундир, и дополнил это красным шейным платком. Натуральный вампир! Также на нем был светлый жилет, мягкие черные сапоги и, выделявшийся на фоне темных одежд, широкий алый кушак.       — Где вас двоих носило? — прокричал Шевалье своим хриплым и противным голосом, напоминающим карканье старой вороны.       — Мы охотились, — ответил я. — А что случилось?       — На моих людей напали английские псы!       — О, капитан Жозеф! — воскликнул я с неприкрытой иронией, — Помнится мне, вы грозились перебить их одной левой.       Да, речь шла о том, что под удар попали жизни моих собратьев-ассасинов. Да, шутить сейчас было неверно. Но уж очень мне хотелось побесить Шевалье! Нечасто мне доводилось видеть его поражение, и сейчас я торжествовал. Лиам демонстративно вздохнул и отвел глаза, а Шевалье плюнул в мерзлую траву. Подбоченившись, и задрав тонкий горбатый нос, он затянул нудную старую песню, от которой меня клонило в сон.       — Для тебя — капитан Луи Жозеф Готье, шевалье де ла Верендри!       Я едва подавил зевок. Интересно, думал ли Шевалье о том, что сейчас разбираться с неподобающим обращением так же неправильно по отношению к нашим плененным товарищам, как и моя ирония?       — А ты, я смотрю, решил, что одни лишь тренировки сделают из тебя настоящего ассасина? — надрывался Шевалье (А ты, я смотрю, решил, что на меня действуют твои нотации?) — Да ты хоть знаешь, что это значит?       Я едва удержался, чтобы не состроить ему рожу. Поэтому я сделал глазками Лиаму. Тот вздохнул еще раз.       — На тебя возложено бремя великих древних традиций! — все не унимался Шевалье. — Одна из которых в том, что Наставника, то есть меня, должно слушаться беспрекословно! Иначе нам не освободить человечество!       Я не вытерпел:       — Красивые слова, Шевалье, но от них я не чувствую себя свободным.       — Зато почувствуешь себя мудрее!       Закончив цедить эту блажь, Шевалье ударил меня и едва не выбил мне все зубы. Он был скор и резок, и двигался с легкостью тени, хоть и был старше меня. Мои губы лопнули, и я отлетел в снег. Проехавшись по земле пару футов, мне удалось перевернуться. Я вцепился в камни, и, признаюсь честно, зарычал как собака. Кровь из моего рта брызгала на снег, шипя и пенясь, это то, что я помню невероятно четко. Я кинулся на Шевалье, пока он стоял и проповедовал, пытаясь воззвать к моему уму и совести:       — Как ты смеешь проявлять неуважение! Да я…       Но прежде чем он закончил, я тут же проявил неуважение еще раз, двинув Шевалье кулаком под дых. Он согнулся, и я еще приложил его в челюсть. Наши кулаки так и мелькали. Я так давно представлял этот момент! Удар, второй, третий. Я схватил Шевалье за грудки и замахнулся для последнего, самого сильного удара, но тут вмешался Лиам.       — Хватит! У нас есть общий враг, и он, похоже, недалеко! А вы тут устроили мальчишескую потасовку!       Я зло посмотрел на своего друга и едва удержался, чтобы не приложить и его тоже. Хотел бы я, чтобы нашим с ним общим врагом были не «английские псы», а этот подонок Шевалье!       Во мне кипела злость, но уже спустя мгновение мне стало тошно от самого себя. Лиам был последним, кто заслуживал такое отношение. Он много чего для меня делал с самого детства, начиная защитой от уличных банд и заканчивая символическими проводами сгинувшего в море моего отца. Он был рядом всегда, надежный и непоколебимый как скала, и даже думать о нем плохо было неправильно. Не то что желать его ударить! Но мгновенно подавлять раздражение я не умел, так что отвел душу на ближайшем сугробе, а затем с удовольствием плюнул в траву. Пока Шевалье с Лиамом сцепились словесно, я присел на корточки и посмотрел на линию горизонта. Это меня успокоило. Я любил море, и в особенности такое: без волн и тронутое льдом. Жаль, но эффект был недолгим и неполным! Ветер обратился в бриз, кусающий меня в разбитые губы. Я глянул в воды близ берега, чтобы оценить ущерб. Шевалье не оставил на мне синяков, но усы мои заморались кровью, казавшаяся в темной воде одного цвета с волосами — чернильно-черной. Я быстро умылся ледяной водой.       — Королевский флот напас на нас и вынудил моих людей бежать! — выпалил Шевалье, указав пальцем на кучу раненых асассинов. — Мы сели на мель, а контрабандистов, с которыми мы должны были встретиться, взяли в плен.       А ведь я с самого начала не одобрял идею связаться с контрабандистами. Таким людям нельзя верить. Но в этот раз не они ополчились против Шевалье. Ему помешали солдаты английской короны.       — Мы с Шэем освободим их, а раненые — на вас, Шевалье. — примирительно сказал Лиам.       Старый ублюдок кивнул. Я тоже. И хотя мне совсем не хотелось заниматься этим, да еще и после выволочки у Шевалье, я затрусил в гору вместе с Лиамом. Разве что на миг задержался, чтобы «проститься». Шевалье смерил меня уничижительным взглядом. И я ответил ему тем же.       Именно тогда, продираясь сквозь еловые ветви и летящий в лицо снег, я впервые задался вопросом, в какой же момент мы — ассасины — свернули со своего истинного пути? В ордене было Кредо, и оно состояло из трех неприкосновенных правил.       «Не позволяй клинку поразить невиновного»       А разве не это мы собирались сделать? Английские солдаты пленили контрабандистов, и… что же теперь? Это мешало планам ассасинов, а значит, честные англичане должны будут умереть, не будучи ни на йоту причастными к тамплиерской доктрине? Они и были теми невиновными, которых асассины должны были защищать.       «Скрывайся у всех на виду»       В лучшие времена мы неделями выслеживали свои цели, куда бы те не пошли. Шли за ними всюду, наблюдая из темноты. Мы заглядывали в окна, оставаясь невидимыми. И действовали так же, чтобы не вызывать и тени сомнений. Искусство маскировки состояло в том, чтобы стать для своей цели столь же естественным, как окружающий мир. А значит, столь же неприметным, как дерево или куст. Я впитал эту мудрость. Я оттачивал ее. Я готовился быть ассасином и заслужить право им называться. Тем горше мне было от того, что сейчас приходилось действовать как простой головорез. Скрытно — если получится. Быстро — и как можно быстрее.       «Никогда не подставляй под удар Братство»       И вот мы с Лиамом бежали, чтобы спасти операцию, поставленную под удар недальновидностью Шевалье. Да, пусть не контрабандисты его обманули, но и без этого связываться с таким людьми было неразумно. Сомнительные связи Шевалье поставили под удар задание Братства. И вот мы бежали по заснеженным скалам ради третьего правила Кредо, нарушив при этом первые два.       Наверное, это и было началом конца.       Мы с Лиамом обнажили оружие. Я — абордажную саблю и кортик, а он — скрытые клинки. Мне же их попросту не вручили.       Мы добежали до края оврага и перескочили на дерево. Лиам как птица порхнул к соседнему, а я остался, привлеченный движением снизу. Это бродил караульный. Его красный мундир выделялся на голубом искрящем снегу. Я дождался, пока тот не встал таким образом, чтоб я видел макушку его треуголки, и спрыгнул солдату на плечи. Даже раньше, чем я коснулся его плеч сапогами, мой кортик уже пробил ему позвоночник. Фокус в том, что перерубленный в области шеи спинной мозг лишал врагов шанса закричать, так что мы беззвучно рухнули в потеплевший от крови снег. Чуть поодаль Лиам снял второго караульного. Наспех оттащив тела в кусты, мы метнулись дальше, скользя как тени за полосой кустарников. Еще двое сидели на толстых бревнах спиной ко мне. Между ними мерцал костер. Я на мгновение застыл. Мне было жаль обрывать их жизни. Они сидели и говорили о своих далеких семьях. У одного была дочка, у второго сын. И они оба мечтали вернуться в Лондон. Но этому не было суждено сбыться: я выпрыгнул к ним, припав на одно колено, и одним взмахом пропорол их сонные артерии. Внутри них кровь зашипела и чавкнула. Мне пришлось отскочить назад прежде чем передо мной схлестнулись два карминовых фонтана. Я отвел взгляд и увидел, как Лиам полоснул клинком последнего солдата в лагере. Кровь окрасила алый мундир в бордовый, и на землю посыпались внутренности. Они зашипели, еще горячие, свесившись в холодный снег.       Я подошел к Лиаму и хлопнул его по плечу.       — Ну, это все.       Мы отыскали взглядом контрабандистов, что были привязаны к дереву.       — Сэр, — просиял один из них, — мы уже думали, что нас повесят!       — Спасибо вам, сэр. — глухо поблагодарил второй.       Я улыбнулся им: редко кто называл меня так. Мне это начало нравиться, к хорошему привыкаешь быстро, будь то реальные привилегии в обществе, или вежливое отношение. День начинал складываться в мою пользу! Я перерезал путы этих двух и поставил их на ноги. Однако меня поразило, что их было всего двое. Вдвоем мало какой посудиной можно было управиться, разве что яликом.       — А где все остальные? Вы двое — это и есть весь экипаж?       — Нет, есть и другие! Их держат в плену, как и нас, сэр! На корабле. — матрос указал куда-то на море, но вид мне загораживали близко растущие деревья.       Я осторожно подошел поближе и выглянул из-за стволов. И на краткий миг у меня захватило дух.       Корабль стоял к нам кормой, так что я смог прочесть его имя, написанное прямо над окнами капитанской каюты. Это была «Морриган» — прекраснейший двухмачтовый шлюп, выкрашенный в синий и золотой, украшенный с боков белой полосой. И пусть, на самом-то деле, судно не было пределом фантазий, но я влюбился с первого взгляда. Все-таки, есть что-то завораживающее в кораблях Атлантики! Они бороздят ледяные моря, и будто сами дышат их холодом. И под свинцовым небом, на котором почти не бывало солнца, краска на таких судах наливалась цветом, становясь контрастней и насыщенней. Синий был цвета индиго, а белый отливал голубым. Что тут скажешь? Мое сердце принадлежало северу и всему, что с ним связано.       Забравшись на дерево и осмотрев палубу в подзорную трубу, я нашел еще нескольких пленников. Они сидели рядом с фок-мачтой, и охраняло их всего четверо английский ротозеев!       Я спустился и сказал:       — Ну вот что, у меня есть план. Вы двое, вооружайтесь. Возьмите оружие с трупов. А затем идите на верхнюю палубу. Но сперва я пойду один. Попытаюсь пройти к пленникам и освободить их. Тогда может удастся зажать англичан в тиски. Мы ударим изнутри, а вы извне.       — Какой будет сигнал? — спросил Лиам.       Я улыбнулся так дерзко, как только мог.       — А сигналом будет начавшаяся заваруха.       Разумеется, я оставил их в приятном заблуждении, что рассчитывал на их помощь. На деле же, я рассчитывал, что вырежу палубу втихую и вернусь на берег триумфатором. Мне даже почти это удалось! Но в самом конце под моим сапогом скрипнула доска. Последний солдат развернулся и бросился на меня с мушкетом, не пытаясь колоть штыком, а орудуя им на манер дубины. Идиот. Я пригнулся, пропустив ствол над головой, и вскочил, выкинув вверх руку с кортиком. Лезвие вошло в нижнюю челюсть караульного. Он захрипел, в его глотке забулькала кровь, и я ногой спихнул его, уже мертвого, с клинка.       Всю эту кутерьму заметили в капитанской каюте и на нижней палубе. Я едва успел перерезать путы на руках пленников, как на верхнюю палубу высыпали прятавшиеся снизу английские солдаты. И не успели мы с пленными встать спиной к спине, как нас окружили красные мундиры. Я осмотрелся, ухмыльнулся. Возвращаясь взглядом в прошлое, могу сказать, что это было очень весело! Англичане жутко боялись меня. Я видел, как у них дрожали руки. Я усмехнулся еще раз, и на этот раз специально. И сделал это так мерзостно, как только мог. По лбу ближайшего караульного, совсем еще молодого двадцатилетнего мальчика, скатилась капля пота. Он заметил мою улыбку. Но смотреть в лицо опасному врагу вместо того, чтобы следить за его руками — это всегда роковая ошибка. Я перехватил ружейное дуло, увел его в сторону. От неожиданности солдат нажал на спуск. Раздался выстрел. И красный мундир позади меня оказался мертв.       В этот момент с громкими криками на палубу посыпалась моя «абордажная» команда. Подоспел даже Шевалье! А я и не особо-то был против. Главное, что они внесли сумятицу в ряды красномундирников. Асассины налетели на толпу солдат, и тут же началась резня.       Мы с Лиамом переглянулись, улыбнулись, и бросились в самую гущу боя. Воздух наполнился звоном клинков. О, музыка! Английские солдаты кричали, сражались и умирали, в то время как контрабандисты подбирали оружие с мертвых тел и сами бросались в драку. Удар, удар, еще удар. Я разил англичан, пронзая их глотки и сердца. И мы, три ассасина, скользили друг перед другом как в каком-нибудь танце. Полы наших плащей шуршали как крылья демонов. И сам я в этот момент казался себе чем-то большим, чем человек. Наивный дурак!       Последнего англичанина добил Шевалье, и я ему шутливо поклонился:       — Этого я решил оставить вам.       Лиам просто хмыкнул, а Шевалье скривил губы:       — Трогательно. А ты неплохо дрался. Возможно даже, что от тебя все-таки есть польза, Шэй.       Я улыбнулся, но уже без прежней злобы.       — Кстати, о пользе! — сказал я. — Думаю, им этот корабль больше ни к чему, а вот нам пригодится.       Шевалье осмотрелся и состроил рожу, будто унюхал под носом кучу дерьма — говоря короче, принял самое подходящее его лицу выражение.       — Эта куча… дерьма?       Да, и мысли Шевалье были его физиономии под стать. Мое хорошее настроение тут же стало улетучиваться. Я промолчал, а Шевалье, наоборот, вошел в раж.       — Если хочешь, Шэй — забирай. И спасенных тобой морских волков тоже — это теперь твоя команда, — старый ублюдок мне поклонился и отсалютовал воображаемой шляпой. — А я пойду на свой корабль. Ой, точнее, не пойду. Его же загнали на мель английские собаки, когда погнались за мной!       — Не волнуйтесь, я предоставлю вам лодку, и вы доберетесь до него самостоятельно.       Лицо Шевалье стало непроницаемо.       — Еще чего, — процедил он. — Я рисковал жизнью, сражаясь за эту — теперь твою — дырявую посудину. Так что довезешь меня.       — Он, прав, Шэй, — заметил Лиам. — Теперь это твой корабль, и, к тому же, единственный, который остался сейчас в нашем распоряжении. Надо спасать операцию, так что давай, становись к штурвалу.       — А вы ничего не забыли? — елейно спросил Шевалье. — Например, раненых бедолаг, которые валяются на холодной земле в нашем лагере? Да, я о тех, которые приходятся нам орденскими братьями.       Лиам смутился, но промолчал. Я состроил удрученную мину.       — Так что мы пойдем и заберем их, — проскрипел Шевалье. — О нет, Шэй, что ты, не надо нам помогать. У тебя же теперь новая игрушка, да и ты теперь капитан. Не возись с ранеными, прошу тебя. Не пачкай ручки. Статус обязывает.