Because The Night...

Лето 1967 года

Казалось, Нью-Йорк — город, который никогда не мог заснуть. Софиты ярких вывесок, шумные улицы и отсутствие работы всегда добросовестно делали свое дело. Что может получить молодежь, не умеющая работать или, по крайней мере, постоянно ищущая себя в поисках ответов на свои личные проблемы? Когда исполняется двадцать, все только начинается: мир еще не такой пустой, а возможности бренного бродячего образа жизни наполняют рассудок лишь приятными эмоциями, побуждая продолжать разыскивать своего путника, вовремя протянувшего руку помощи, когда краски начинали сгущаться в одно мгновение. Глаза разбегались в стороны, стоило разглядеть все великолепие города в одиночестве, без родителей и лишнего контроля. Куда идти? Что делать, если совершенно не ориентируешься в районах и авеню Нью-Йорка? Никто здесь никого не ждал, лишь только новые просторные для исследования горизонты. Черные локоны развевались на ветру, гармонично оттеняя глаза на фоне такой же черной водолазки и простых джинсов, а желудок сворачивало от голода во время долгой поездки. Патти оглянулась по сторонам в поисках автобуса, которые мог бы ее довезти до знакомого, обосновавшегося здесь совсем недавно. Благо, имелась квартира, куда можно было приютиться на первое время и встать на ноги с починков новой зарплаты. Яркий желто-красный чемодан плелся позади девушки, в котором лежало не так уж и много вещей — предметы для рисования, блокнот, немного одежды и старые фотографии семьи. Ее давний друг детства Кенни Тиза из Нью-Джерси совершенно недавно перебрался сюда, снимая небольшую каталажку, где время от времени кантовались его знакомые в поисках работы и жилья. Патти очень сильно надеялась, что сможет также попроситься к нему, наконец-то начиная жизнь с чистой страницы собственного блокнота. Солнце ярко освещало Декалб-авеню, заставляя глаза смыкаться от неестественно ярких лучей, и Патти с самыми жизнерадостными намерениями хотела устроить Кенни сюрприз, когда выпросила у знакомых матери адрес друга. Колесики чемодана отбивали свой ритм, когда дело дошло до каменной лестницы, ведущей в таунхаус. На лице играла легкая полуулыбка, а пальцы слегка дрожали, когда она постучала в дверь. Но из-за приоткрытой щелки показался вовсе не Кенни. Странный высокий мужчина с очками на глазах учтиво поздоровался с Патти, которая тут же спросила владельцев квартиры, однако при стечении обстоятельств они уже переехали в другую квартиру и новый квартирант совершенно не представлял, куда они могли уехать. Он приложил руку к своему потному лбу, слегка потирая его, пока взор не устремился на противоположную дверь квартиры. Он слегка подтолкнул ее в том направлении, уже хотев было закрыть щелку, как вдруг произнес: — Обратитесь к моему соседу. Он живет здесь дольше, и я уверен, что он может знать их новый адрес. Патти в ступоре смотрела на деревянную дверь, когда поняла, что никто ее вовсе и не закрывал. Сквозняк гулял из коридора в квартиру, поэтому, повиновавшись странному необузданному решению, она переступила порог, заглядывая вглубь квартиры. На глазах предстала совершенно иная картина того, что она видела — высокий, худой мужчины с пышными темными кудрями мирно спал на кровати, не удосужившись даже поправить одеяла. Словно ангел, снизошедший с образов художников прошлого, он тихо посапывал, сложив руки у себя под головой. Его веки резко же открылись, когда он услышал посторонний шум и перед ним предстала весьма необычная девушка со странной внешностью, которую ему еще никогда не удавалось увидеть собственными глазами. Что-то в ней было такое очаровательное, как и в ее акценте, что через несколько лет он признается, какой загадочной дамой Патти оказалась, снизошедшей с картин Сальвадора Дали. Ее голова прислонилась к косяку, когда она мяла в руках края своего серого старого плаща, немного нервно улыбаясь ему. — Я ищу кое-кого, но… — Патти лишь заметила его ответную улыбку в ответ, видя, как он на ходу одевается, совершенно не стесняясь ее пристального взгляда. Патти рассказала все, как оно было, доверившись незнакомцу, который поманил ее за собой пальцем, и в тот же день она уверенно шагнула за ним следом молча, пока он вел ее вниз по лестнице, выходя на улицу и показывая ей путь. Так странно быть ведомым тем, кто знал тебя всего лишь короткое мгновение, а потом просто испариться в большом шумном городе. Его руки то и дело легко постукивали по бедру, словно в этом слышались отголоски чего-то чудесного и прекрасного. Не каждый день встретишь безнадежного художника или музыканта, у которого, возможно, были великие планы на будущее. Ее глаза жадно вглядывались в его фигуру, такую странную и кривую, но в то же время изящную, что она не понимала, как все эти качестве могут одновременно сочетаться в незнакомце. Перед ними простиралась Клинтон-авеню, куда теперь перебрался Кенни, и незнакомец, аккуратно протянув ей руку, которую Патти приняла без опаски, провел к самым дверям таунхауса, оставляя ее на произвол судьбы, когда миссия его была выполнена, а он мог поспешно ретироваться обратно к себе в квартиру. Лишь на противоположной стороне авеню он неуклюже помахал ладонью на прощанье, улыбаясь так легко, а после скрылся из виду Патти, заставив ее почему-то думать, что так или иначе она ему не сказала и слова благодарности. Кенни, к сожалению, не оказалось дома, а всех подворотен и улочек, магазинов, а также отелей девушка не знала, решив остаться на пороге дома, сев на ступени у дома, засыпая, положив голову на свой красно-желтый чемодан. Живой город искрился событиями, словно в его оживленности скрывалась какая-то вечная тайна неиссякаемого притяжения всех мотыльков на огонек. Патти бродила не один час по улицам, оказавшись на шумной «Двойке», где девицы в пестрых, совсем коротких платьях стояли рядом с сутенерами или бродили по тротуару, находя себе клиента, который готов был им заплатить за невеликое время счастья. Вывески кинотеатров с порнографическими фильмами, а также вывесками баров, которые не закрывались практически никогда. Она изучала каждое место, каждую витрину, не зная куда податься, встречая на пути такого же обездоленного, кто мог бы ей помочь и накормить ее ужином. Так тянулись дни, а, может быть, даже и недели, пока Патти переезжала с одного дома на другой, пытаясь найти себе порядочную работу, хотя ее матушка вечно твердила, что даже в Энн-Арборе ее не взяли бы работать официанткой. Для такой работы с мечтательностью и приключенческой натурой, одержимой поэзий Рембо или книгами Колтрейна, ей просто не находилось свободного места. Время не щадило, а город давал знать, как живется тем, кто волочет за собой бессмысленное существование — такие просто не выживали здесь. Манхэттен, как и Виллидж, был хорошим местом, куда стекалась молодежь, где открывались магазины книг и где отыскать хоть какие-то заработки становилось возможно. Магазин «Брентано» стал таким убежищем для Патти, когда Хоуи Мишелс дал ей работу, заставляя быстро разобраться в отделах и за кассой, стараясь пройти испытательный срок. Если честно, это был тот шанс, когда книжный мир открывался перед взором, и не находилось ни одной свободной минуты, что Патти не проводила за чтением. В тот жаркий день она работала за кассой, наблюдая за посетителями, которые приходили и уходили, рассматривая прилавки или сразу же приобретая покупку, нисколько не церемонясь. Колокольчики брякнули над дверью, когда почти в пустой магазин зашел мужчина, подходящей к определенной полке. Патти подняла глаза, когда поняла, что это был тот самый парень, проводивший ее до Клинтон-авеню. Казалось, что это такое большое совпадение, которому просто не нашлось объяснения, но стоило ему оглянуться вокруг и заметить опять «девушку Дали», он мягко улыбнулся прежде, чем его нос снова уткнулся в книжные полки, пока его взгляд не устремился на полки с бусами, ожерельями и украшениями. Что-то в этот раз было совершенно по-другому в его виде: растрепанные кудри немного причесаны, белая футболка сменилась на строгую рубашку с черным галстуком, а на его руке болтался браслет. Странный парень, выделяющийся в толпе, хотя таких чудаков находилось немало в Виллидже. — Могу ли я взглянуть на то ожерелье поближе? — улыбчиво произнес он, показывая лишь глазами на украшение, которое Патти твердо решила оставить себе, когда появится денег побольше. — Я работаю тоже в «Брентано», только в Нижнем Манхэттене, поэтому не отказался бы от скидки на него. — Изящная вещичка, напоминающая мне скапулярий, — Патти дотронулась рукой до ожерелья, поднимая с прилавка. — Мое любимое, кстати. Парень внимательно присматривался к незнакомке, очевидно, пытаясь понять, насколько важны бусы для нее, но отказываться от них он просто не мог. Его изящная рука легко прикоснулась к круглым бусинам, мимолетно сталкиваясь пальцами с ладонью Патти, отчего она сразу же быстро убрала ее. В глазах отражались грусть и сожаление, однако перечить клиенту и хамить не особо хотелось, на себя притягивая гнев и крики начальства. Покупка аккуратно была сложена в пакет, отдаваемый парню. — Вы католичка? — неожиданно спросил он, прикасаясь к своим волосам и поправляя кудри. — Нет, просто нравятся подобные вещи, — он уже подошел к выходу, как Патти нахмурилась всего лишь на мгновенье, а потом выпалила быстро то, что задержало бы мужчину. — Не отдавайте это ожерелье ни одной девушке, кроме меня, — ее щеки тут же заалели, когда смысл слов дошел до ее сознания, однако незнакомец лишь все так же мягко улыбнулся, когда его глаза искрились от восторга. — Хорошо. Она вновь еще долго после этого не видела этого парня, ссылаясь на банальную случайность Вселенной. Однако взбудоражив свой разум подобной мыслью, в душе начали закрадываться сомнения в правильности решения, принятого в апреле, когда на свет появилась ее малышка-дочь. Смогла бы она поднять одна ребенка, зная, с каким осуждением на нее поглядывали бы остальные люди, приговаривая в стороночке о тяжелом бремени матери-одиночки и распутстве, которая она допустила месяцами ранее? Удочерение другой семьей оставалось единственным выходом, который даст девочке лучшую жизнь, надежную семью и уверенность в завтрашнем стабильно дне, которого Патти уже не видела все это летнее время. Меланхолия приходила и уходила, как и посетители магазины, когда воспоминания о рожденной девочке все еще так живо бродили в ее голове, и тем не менее, уже к концу месяца работы зарплату все Хоуи задерживал и задерживал. Она смотрела на красный шрам на своем животе, который так ярко ей напоминал о родах и их тяжелом течении с оперативным вмешательством, что она отворачивалась от зеркала, прикрывая рубец ладонями, лишний раз не напоминая себе о недавнем времени, проведенном в больнице. Наступали трудные времена — почти нечего есть, нечего носить, не на чем ездить до работы, только если ходить пешком, и нечем платить за жилье, от которого снова очень скоро придется отказаться, сменяя старую захудалую квартирку на такую же страшную, неопрятную немного чуть подальше, на другой улице. Ей пришлось несколько раз спрашивать у Хоуи деньги, но каждый раз ответ приходил один и тот же «придется подождать еще немного, и мы выплатим все деньги за твой отработанный месяц». День стоял облачный и даже немного прохладный, когда у магазина она познакомилась с мужчиной, первым заговорившим с ней. Знакомый начальства, подумала Патти, оглядывая его с ног до головы. Он задал ей несколько простых вопросов, вежливо улыбаясь, пока не попросил ее сходить с ним на обед, где можно будет заказать абсолютно что угодно пожелает дама. Патти лишь задумалась, стоило ли пускаться в такое опасное дело, когда в это же время желудок сильно заурчал, напоминая о тех днях, когда она совершенно оставалась без еды практически до самого вечера, перебиваясь чем-то не очень существенным. Не сказать, чтобы она походила на дурочку или легкомысленную девочку, едва вступившую во взрослую жизнь, но либо что-то положить себе в живот, либо продолжать скитаться с проблемами, от которых каждого могло бы тошнить, потому что почти каждый второй парень или девушка приходили к одним и тем же вопросам жизни и смерти. Она легко улыбнулась, согласившись пообедать с незнакомцем, понимая, куда могут завести дальнейшее знакомство, чего ей очень сейчас не хотелось. Только недавно совершив подобную глупость, буквально чуть меньше года назад, вряд ли теперь имелось желание продолжать в том же духе. В начале этой весны и так стало слишком много слухов, что девушки то в одном штате, то в другом были убиты или подвержены насилию, что никто не знал, куда могло завести мимолетное увлечение в большом городе. Очевидно только то, что всем глубоко наплевать, как складывались подобные дела. Патти села за стол напротив незнакомца, заказывая немного еды, которая больше всего привлекла ее внимание, пока мужчина рассматривал ее искоса, молча озираясь по сторонам в поисках официанта. Они говорили и о книгах, и о жизни в этом незасыпающем городе, и о работе. Но Патти каждый раз всего лишь скромно кивала либо неловко улыбалась, не зная, чего ей следовало ожидать дальше. Ее черные, как смоль, волосы неопрятно прикрывали половину ее лица, что, возможно, незнакомец напротив не мог увидеть большую часть ее эмоций, однако по его напряженной позе и постукивающим пальцам на столе становилось очевидно, что ланч требовал незамедлительного завершения. Он взял ее аккуратно за руку, что лежала на белой скатерти, а другой под столом сжала колено, отчего белая кожа покрылась мурашками, а в голове пронесся не один десяток мыслей, пока шепот мужчины раздавался над ее ухом, предлагая уже пройтись по парку, а потом поехать в более укромное местечко, где они могли бы поблагодарить друг друга, как следует. Все к этому и шло, но со смирением во взгляде и согнутыми плечами Патти встала из-за стола, позволив мужчине заплатить за себя, когда они вышли из ресторана у «Empire State Building», направляясь в сторону Томкинс-сквер-парк, когда в голове все еще проносились мысли о том, когда же он уже захочет что-то от нее взамен. Он проводил ее до ближайшей скамейки, заставляя присесть рядом, когда одна ладонь начала ерзать по ее колену вверх-вниз, и тут уже надо было думать больше о способах ретироваться, чем о чем-то другом в данный момент. Его тело наклонилось к ней, и губы коснулись ушной раковины, обжигая неприятным дыханием кожу, прося Патти подняться с ним в его квартиру на бокал вина и приятную беседу под музыку с весьма неплохим продолжением, пока она резко не вскочила со словами «Если догонишь, то я соглашусь» и помчалась вглубь парка, пытаясь хоть что-то придумать адекватное, озаряясь по сторонам и замечая позади себя этого одержимого незнакомца, пока не увидела парня все с теми же темными кудрями и несколько кривоватой походкой, что уселся на свободную скамейку, откидывая голову назад, словно он чем-то так долго наслаждался. Если и был шанс как-то его попросить, то так тому и быть. Шаги ускорились, а вместе с этим и тяжелое дыхание мужчины, все еще бегущего за ней. — Черт! — пронеслось в голове, когда она с быстротой наткнулась на того самого обаятельного незнакомца, с которым она виделась дважды, хватая его сильнее за руку, как вдруг в тот момент он обернулся, и ушло всего лишь одно мгновенье, прежде чем он улыбнулся и слегка наклонился к ней. Лето заканчивалось, когда Роберт твердо решил не возвращаться в Пратт, находя себе совершенно новые увлечения. Если бы его еще понимали парни, с которыми он делил свою и соседние комнаты, каждый раз глумясь над ним, словно в этом проявлялась их главная задача. Даже заказ дешевой проститутки на его день рождения лишь только больше принизил Роберта в глазах остальных, пока он не спас жизнь однажды своему товарищу Гарри МакКью. На лице парня застыл лишь ужас и отчаяние, но с остальных после исчезла эта постоянная насмешка, заставляющая его думать, что может быть лучше, чем все, что он сделал за все студенческие годы. Познакомиться с наркотиками, а потом полностью погрузиться в них ничего не стоило. Кислоту, амфетамины, джоинт и ганжу с трудом отыскивали, зная правильных людей, и Роберт с легкостью предался всем этим трипам, смотря на изнанку Иного мира подобно авантюристу, не теряющему жажду после ни одного путешествия. Его рисунки никогда не отличались красотой или похвалой среди преподавателей и самих студентов. Многие думали, что он и вовсе чудак, чертящий странных мадонн, подобно Пикассо, или фигуры, подобные Дали. Даже его отец Гарри с неудовольствием оплачивал все его семестры, полагаясь, что средний сын разумно пойдет по стопам старшего брата Ричарда или уж станет дизайнером для обуви или одежды в производстве. И если Ричард всегда поддавался мнению главы семейства, то Роберт временами бунтовался, даже когда выбор падал на его будущую профессию. Такими темпами в семью не хотелось возвращаться, зная о неимоверном давлении со стороны отца и беспомощности матери, вечно пребывающей в странном состоянии депрессии. Никто не мог разделить подобной радости с юношей, который искал себя в новых и новых увлечениях. Время наступало для нового учебного полугодия, когда Роберт очень сильно подсел на ЛСД, что однажды вместе с некоторыми парнями разглагольствовал о себе, что продал душу дьяволу, заключив крупную сделку, чтобы получить невероятнейший талант, пригодившийся ему еще в будущем. Все это походило на странное сборище вроде шабаша, стоило ему только сесть рядом с другими, что слышались ругательства, непонятные звуки и постоянную фразу, которую позднее Роберт использовал в своих интервью и в общении с новыми людьми: «Дьявол и искусство — это одни и те же вещи, не разделимые между собой». После очередного инцидента, произошедшего с МакКью и Роберотом, другу пришлось собрать вещи и уехать из Нью-Йорка, переезжая в Колорадо, однако было дружбе быстро пришел конец. Без Гарри все казалось не так уж и плохо, хотя ужасно и не хватало компании, со временем он переехал в обшарпанную квартирку в Бруклине, где он перебивался некоторый период с остальными, пока не пришло время себе найти уже хоть какую-нибудь работу. Пратт отходил на второй план, а желание выделяться так и осталось. Он тяжело вздохнул, когда смог достать несколько доз кислоты, распределив по дням таблетки, которых таким образом хватило бы подольше. Летнее солнце поднялось в высоко в небе, когда крыши Бруклина стали покрываться первыми оранжевыми лучами, свет озарил комнату в субботнее утро, заставив Роберта подняться с пола, на котором он уснул вчера поздним вечером и рассматривал другие рисунки, разбросанные по всей комнате, недовольный их отображением и неопрятностью бумаги. Картины присоединились к старому альбому в кладовке, когда изо рта Роберта появился разочарованный вздох. Иногда до сих пор казалось, что в жизни что-то шло совсем не так. Пакетик с кислотой лежал в ящике прикроватной тумбочки, который он тут же достал, и принял дозу, собираясь пройтись до музея и посмотреть на новую выставку, открывшуюся на прошлой неделе. Незадача только в одном — недостаточно денег, чтобы пройти внутрь, что ему и предъявили на кассе, так и не выдав ему билета. Разочарование снова исказило и без того неулыбчивое в этот день лицо, заставив Роберта встать и уйти, забредая по закоулкам Виллиджа, пока он не пришел в Томкинс-сквер-парк, прогуливаясь по асфальтовой дорожке, особо не замечая ни мамочек с колясками, ни детей, ни студентов, ни тем более шумных прохожих парочек. Кислота давала о себе знать, наполняя тело легкостью, на долгие мгновения затуманивая рассудок, пока он не почувствовал, как кто-то сзади схватил его за руку и он повернулся, замечая позади себя ту странную загадочную незнакомку, с которой он столкнулся уже в третий раз, не зная, чем же закончится данная встреча. Роберт улыбнулся девушке, наклоняясь слегка к ней, когда понял, что она хочет что-то ему сказать. — Помнишь все еще меня? — спросила она, заглядывая с такой опаской в его глаза, что он сразу же кивнул. — Выручишь меня от передряги? Притворись, что ты мой парень. Она провела его быстро к скамейке, когда они вместе сели на нее, и Роберт неловко обнял незнакомку за плечи, тут же прижавшуюся крепко к его несуразному телу, стоило ему заметить не очень приятного на внешность мужчину, бегущего вслед за ней. Рука чуть сильнее сжалась на плече девушки, словно так он гарантировал ей защиту, хотя толком и не понимал под трипом, что происходит. — Прости, но мой парень меня искал, и теперь он не очень рад посторонним. Пойдем, милый, — они спрыгнули с улыбками со скамейки и пошли прочь от мужчины, который хотел броситься за ними, но стало слишком поздно — они тут же пустились в бег, выходя из парка и перебегая на противоположную сторону улицы, пока со смехом не прислонились к стене здания, продолжая смотреть неотрывно друг другу в глаза. — Ну что ж, спасибо за этот цирк, — начал Роберт, мягко взглянув на нее. — Ну нет, спасибо, что спас мне жизнь, — ответила незнакомка, заметив рассеянность на лице парня, и поняла, что чего-то в разговоре не хватало. — Мы так и не представились. Я Патти. — А я Боб, — ответил спокойно Роберт, продолжая стоять напротив нее. — Не думаю, что такое имя могло бы пойти кучерявому юноше, — Патти улыбнулась, радостно вглядываясь наконец-то за такое долгое время в его черты лица, его фигуру, когда она подошла чуть ближе, все еще опираясь о серую стену. — Может быть, все же звать тебя Робертом? — Зови, как душе пожелается, а я приму это как есть, — они оба оттряхнули быстро одежду, понимая, что солнце уже начинало садится, покрывая крыши авеню Би оранжевыми лучами. С мгновение они не знали что делать, пока Роберт решительно не вздохнул, а потом протянул руку ей навстречу, выжидающе смотря, примет ли она его, как друга маленькая рука вложилась в его, что он тут же поспешил ее сжать, крепко сцепив их пальцы в замок, когда он повел ее по городу, заходя в одно из местных кафе, покупая чашку кофе и крим-эгг. Обычно незнакомцы не покупают подобные вещи при первой встречи, ну только если они не искали выгоды с одного знакомства, однако что-то странное ощущалось в этой третьей встречи, словно сегодня все закончится как-то по-другому. Патти заболтала первой, рассказывая о мифах и легендах, о сказках, что ее мать читала ей в детстве, о запахах родного Детройта и ее переезде в Нью-Йорк. Рассказ лился, словно река из устья, переходя в бескрайнее море неукротимой фантазии с примесью реальности, что Роберт лишь молча слушал и улыбался все это время, стараясь внимательно вникать в содержание и не перебивать девушку, удивляясь ее манере повествования и легкости слога. Писала ли она? Занималась ли искусством? Роберт не мог ответить ни на один вопрос, проскочивший в его голове, когда она аккуратно, весьма мягко положила руку на его ладонь, говоря, что хотелось бы еще немного прогуляться по городу. Они шатались по городу до самой ночи, пока изможденные и уставшие не признались, что идти им обоим особо некуда. А до этого Роберт умудрился проговориться, что находился сегодня под дозой ЛСД, хотя Патти совершенно не могла поверить, что наркотики как-то могли повлиять на этого парня. Его глаза так и искрились надежностью и озорством, а также той же мягкостью, как и в самую первую мимолетную встречу, и Патти уже знала, что доверяла этому незнакомцу больше, чем самой себе в этом неспящем городе. Рассмеявшись, над подобной глупостью, Роберт снова схватил ее за руку, идя в известном только для него направлении, когда он вновь заговорил вслух. — Есть одно местечко, где можно перекантоваться ненадолго. Мой знакомый по квартире сейчас в отъезде, но я знаю, где спрятан ключ. Возражения даже не принимаются, — он повел ее обратно в Бруклин, когда они сели на метро и остановились на Уэверли-авеню, что совсем недалеко находилась от Пратта. Достав ключ откуда-то из-под кирпича в стене, они отперли дверь квартиры, переходя через порог. В комнате не оказалось никого, лишь тишина, наполнявшая помещение. Так непривычно было находиться с незнакомцем в одном замкнутом пространстве, однако Роберт сразу же потащил ее на пол рядом с диваном, усаживая ее туда, пока все хлопотал вокруг нее, принося две горячие чашки чая, лишние довольно скудного вида подушки, чтобы сидеть комфортно и положил ее серый плащ на спинку кровати, уставившись на нее с озорно горящими глазами. — Хочешь посмотреть на мои работы? Он зашел в кладовую, достав оттуда всего лишь альбом, без тех рисунков, что сегодня он чуть ли не готов был выкинуть в помойное ведро и разложил перед Патти все, позволяя ей рассматривать столько, сколько ей хочется, пока он достал сигарету с зажигалкой и тихо закурил, тыкая пальцем то в один холст, то в другой, рассказывая, когда и где это было сделано, понимая, что видит чистый восторг в глазах Патти. — Где ты такому научился? — спросила она, переворачивая очередную альбомную страницу. — Вот эта сделана карандашом, и на мой взгляд она гораздо лучше предыдущей, — начал он, совершенно забыв про вопрос, пока его снова не осенило. — Пратт. Мой отец не ценитель подобного. — Твой отец тоже заканчивал Пратт? — Нет, он не художник, работает на производстве. Хотел, чтобы я пошел по его стопам, однако вместо этого решил нашкодить, поступив в Пратт, который думаю все же бросить. Ты? — О, я рисую, еще пишу, и… ты видел меня на работе, — она улыбнулась, немного выпятив ноги вперед. — А этот рисунок…— ее взор устремился на одно полотно, на котором был запечатлен День павших. Такого она еще никогда не видела, особенно после его рассказа и впечатлений, когда он делал данную работу. — Ну что ж, наверное, мне все же надо идти… — Нет, куда? Постой… У тебя есть кровать, я останусь спать пока на диване, здесь безопасно, — его сигарета упала в пепельницу, когда Патти внимательно посмотрела на него. — Останься. — Ну ладно. Спасибо за понимание, сложный период и все такое, но я стараюсь, как могу, — она придвинулась к нему еще ближе, улыбаясь. — Ты выделяешься на фоне остальных, понимаешь? Что-то в тебе такое есть, во внешности… — Роберт странно в ответ ей улыбнулся, когда она немного смутилась, прежде чем ответить. — Знаю, я просто неотразима. Хоть кому-то это нравится. — О Боже… — Так что ты будешь делать со всеми этими работами? Останется ли от Роберта Мэпплторпа в будущем хоть какой-нибудь след? — они листали уже альбом к самому концу, когда он принес альбомы с сюрреалистами, когда стали понимать, что вот-вот и наступит утро. — А у всех ли есть след в истории? — задумчиво ответил он, когда понял, что они сидели бок о бок, чтобы было удобней не через стол рассматривать картины. — Думаю, что и ты, и я что-нибудь да совершим великое. Разве это не прекрасно? — Никогда не поздно быть мечтателем, пастушок, — ласковое обращение сорвалось с ее языка так просто, словно они знали друг друга вечность, но это было так естественно, словно доверие стало существовать задолго до того, как они встретились в этот раз. Ее голова опустилась ему на плечо, когда его ладонь тепло прижала к себе. Все же до кровати с диваном они так и не дошли, уснув в обнимку на полу. И лишь почти в полдень проснулись с улыбками на лицах, соприкасаясь носами на несколько мгновений и поправляя спутанные темные волосы друг другу. Кажется, все было предрешено, хотя у Патти оставались еще некоторые сомнения относительно своего собственного решения. — Доброе утро, — тихо прошептала она, наклонившись чуть ближе, ощущая спокойствие и комфорт. — Доброе, но скорее всего в холодильнике ничего нет, — Патти лишь рассмеялась, поднимаясь с пола, когда она оттряхнула свою одежду и волосы, мягко протягивая ему руку. — И все же думаю, что мне пора идти. — Кажется, этот вопрос был уже решен вчера, и я говорил это серьезно, а не под ЛСД, — он мягко сжал ее руки, уводя за собой на кухню. — Можешь пока сюда перевезти вещи, но я все равно скоро отсюда хочу съехать. — И чем я тебе буду обязана, спаситель в сияющих доспехах? — насмешливо спросила Патти, ожидая кружку горячего утреннего чая. — Ничем. Просто останься… Патти лишь доверчиво улыбнулась, зная, что в это знакомство, кажется, все и для нее, и для него изменилось. По крайней мере, теперь скитаться можно вдвоем в поисках новых приключений…