Когда Чимин появляется в общежитии Чонгука, Чонгук не приглашает его войти с игривым замечанием или обычной улыбкой, к которой он привык.
— Привет. — Это все, что предлагает Чонгук, когда открывает ему дверь. Он отходит в сторону, чтобы впустить Чимина, но даже так тот не чувствует, что ему тут особо рады.
Чонгук выглядит точно так же, как в прошлый раз, когда Чимин столкнулся с ним в кафе: спокойный и невозмутимый, без малейшего намека на то, что у него есть хоть малейший интерес к тому, чтобы Чимин был здесь прямо сейчас.
Не то чтобы Чимин ожидал от него чего-то другого.
— Привет, — коротко отвечает он с той вежливостью, что характерна незнакомцам, и проходит мимо Чонгука в комнату. Ему приходится прикусить язык, чтобы не сказать что-нибудь еще.
То, как поздоровался с ним Чонгук, уже заставило сердце Чимина рухнуть вниз, а его самого начать раздражаться. Он хочет напомнить Чонгуку, что делает ему одолжение, находясь здесь, и что он мог вообще не приходить, но Чимину удается сдержаться. Такие слова только подольют масла в огонь, который и так уже выходит из-под контроля.
— Тэхен скоро придет, — говорит Чонгук, как только закрывает дверь.
— Хорошо. — Чимин отваживается пройти немного вперед, останавливаясь посреди комнаты. Он крепко держится за лямки рюкзака, чувствуя себя более неловко, чем должен чувствовать рядом со своим лучшим другом, и когда Чимин замечает, как Чонгук медленно пересекает комнату, практически волоча ноги по пути к дивану, он понимает, что Чонгук чувствует то же самое.
И снова Чимин ловит себя на мысли, что он не знает, как им удастся заставить думать Тэхена, что вокруг них радуга и солнечный свет, когда едва могут смотреть друг на друга прямо сейчас.
— Так… ты хочешь посмотреть фильм? — колеблется Чонгук, указывая рукой в сторону Чимина. — Или ты хотел делать домашнее задание?
Домашнее задание — это, честно говоря, одна из последних вещей, которой Чимин хочет заниматься. Он знает, что не сможет сейчас сосредоточиться ни на чем, связанном с учебой. Он ломал голову последние несколько дней, думая обо всем, что пошло не так, и задаваясь вопросом, как он когда-нибудь сможет все исправить, и он так устал думать. Сейчас ему нужно было что-то бессмысленное, чтобы он вообще мог не использовать свой мозг. Чимин подходит к дивану и встает с другой от Чонгука стороны.
— Ничего, если мы посмотрим фильм? — медленно спрашивает Чимин, словно пытаясь прощупать почву. Он сбрасывает рюкзак и ставит его на пол. — Я вроде как учился с тех пор, как вернулся с занятий. — Что совсем не так. Чимин проводил все свое время после пар, надеясь, что Чонгук наконец напишет ему. Но черта с два он скажет ему об этом.
— Да, — Чонгук кивает, словно это как-то поможет создать иллюзию, что его это действительно волнует. — Я не против.
Когда они садятся, между ними остается расстояние, и, видя это пустое пространство, Чимин чувствует такую же пустоту в сердце. Еще
до того, как они начали свои два месяца фальшивых отношений, они сидели ближе друг к другу, чем сейчас. Теперь они сидят, как незнакомцы на скамейке в парке, и Чимин задается вопросом, будет ли так теперь все время.
— Вот, — Чонгук берет пульт, — можешь выбрать фильм. — Он протягивает его Чимину.
Чимин смотрит на пульт достаточно долго, чтобы заметить, что Чонгук так и не надел свое кольцо обратно. Его сердцебиение сбивается в одно мгновение, и Чимин чувствует себя
по-настоящему плохо даже тогда, когда он переводит взгляд на другую руку Чонгука, потому что на ней кольца тоже нет.
И хотя сейчас в груди у Чимина гораздо теснее, чем раньше, хотя он вроде как просто хочет пойти домой, свернуться калачиком в постели и поплакать, он делает все возможное, чтобы не обращать на это внимания.
— Все в порядке. — Чимину удается слабо улыбнуться, и он цепляется за надежду, что это может что-нибудь исправить, изменить атмосферу вокруг них, напомнить, что это
нормально — улыбаться друг другу. Может быть, это отвлечет его от беспокойства, скопившегося внизу живота. — Выбирай ты, потому что я выбирал в прошлый в раз.
— Я почти уверен, что я выбирал в прошлый раз. — Чонгук не шевелится.
— Ну, тогда ты можешь выбрать еще раз. Я не против.
— Просто выбери фильм, Чимин.
Очевидно, улыбка ни черта не помогла.
— Почему ты не можешь просто… — Чимин заставляет себя закрыть рот. Нет, сегодня они не будут спорить, и уж точно они не будут спорить из-за того, кто выберет фильм. — Ладно.
Следующие несколько минут проходят в тишине, пока Чимин прокручивает названия фильмов. Еще никогда выбор не был таким трудным.
Он не может выбрать фильм, в котором есть хотя бы
намек на романтику, потому что наблюдение за двумя вымышленными персонажами, которые изображают счастье вместе, вероятно, просто расстроит его и напомнит ему, что жизнь совсем не похожа на фильм. Он не может выбрать комедию, потому что на данный момент у него нет сил смеяться над чем-либо, а если они посмотрят целый комедийный фильм, ни разу не рассмеявшись, это будет неловко. Он не может выбрать фильм о супергероях, потому что если он это сделает, то Чонгук может разозлиться и обвинить его в том, что он выбрал его только потому, что думает, что
тот хочет его посмотреть.
Как бы иронично это ни было, ужасы кажутся самым безопасным жанром, и Чимин останавливается на случайном фильме с рейтингом в три с половиной звезды.
Фильм начинается, и расстояние между ними не уменьшается ни на миллиметр. Хмурый взгляд грозит опустить уголки его губ, но Чимину удается держать себя в руках. Просто так трудно притворяться, что он в порядке, когда все, о чем он сейчас может думать, это то, как диван, на котором он сидит, раньше был местом, где он так много смеялся. Теперь это просто место напряжения.
На этом диване все и началось — это то самое место, где они сидели, когда сказали Тэхену, что они вместе. Чимин хотел бы вернуться в самое начало и начать все заново… Но он не хочет возвращаться в надежде что-то изменить.
И даже если бы он
мог что-то изменить, он уверен, что независимо от того, что бы он изменил, и независимо от того, насколько большие изменения он бы сделал, снова и снова, он бы влюбился в Чонгука. Потому что Чимин все еще уверен, что Чонгук — тот, кто ему нужен, и ничто не изменит этого.
Единственная причина, по которой Чимин хочет вернуться к началу, заключается в том, что он хочет пройти через все это снова, потому что начало было намного лучше, чем конец.
Не успевают они вникнуть в фильм, как у двери раздается знакомый звон ключей. Сердце Чимина колотится в груди, но причина этого не в том, что Тэхен вернулся домой. Когда дверь открывается, Чонгук безмолвно тянется через диван и, обхватывая Чимина за талию, притягивает его к себе, как он всегда делает, когда Тэхен оказывается рядом.
И что-то неожиданное происходит, когда Чонгук приобнимает его. Все напряжение, вся неуверенность и все тревоги Чимина рассеиваются в воздухе, и его сердце успокаивается.
Чимин кладет голову на плечо Чонгуку, его сжатый кулак легонько ложится ему на живот, как и всегда, когда они смотрят фильмы в присутствии Тэхена.
— Привет, ребята, — весело говорит Тэхен, проходя мимо. Он не останавливается, чтобы поговорить с ними или спросить, что они смотрят, как он обычно делает — он просто бросает быструю улыбку в их сторону, прежде чем направиться прямо в свою спальню.
Чимин не двигается, и Чонгук тоже. Они остаются в том же положении, и это ни в малейшей степени не неудобно.
Это естественно, это приятно и
хорошо, и Чимин бессознательно прижимается ближе к Чонгуку. Он думал, что это должно быть неловко, учитывая, как все сложилось между ними в последнее время, но нет, это легко.
Это так же легко, как влюбиться в Чонгука, потому что, хотя Чимин и
не помнит, как влюбился в него, он знает, что это самая легкая вещь, которую он когда-либо делал. Потому что ему не нужно было пытаться, ему даже не нужно было осознавать, что он чувствует, он просто сделал это — просто медленно влюбился.
Тепло, которое они получают друг от друга сейчас, кажется, прогоняет холод, который витал в воздухе, когда Чимин пришел, и, может быть, прямо сейчас ощущения можно сравнить с приходом весны, хотя часть Чимина все еще боится, что кусачая зима вернется, как только он отпустит Чонгука.
Поэтому он должен наслаждаться этим, пока может.
Тэхен появляется только через несколько минут, но он не вышел, чтобы поболтать.
— Ладно, увидимся позже, ребята, — почти шепчет он, когда обходит их сзади, не желая мешать просмотру фильма.
Чимин слегка поворачивает голову, обескураженный, когда его глаза следуют за Тэхеном до двери. Он не хочет, чтобы Тэхен уходил, потому что, если он уйдет, тогда не будет никакой необходимости для Чонгука держать его так — не будет никакой необходимости для Чимина вообще быть здесь.
— Что? — Чонгук хмурится, вытягивая шею, чтобы посмотреть на Тэхена. — Ты уходишь?
Тэхен останавливается в прихожей и надевает ботинки.
— Я собираюсь перекусить с парой друзей, а потом, думаю, мы пойдем поиграть в игровые автоматы. А что?
— Просто… Не думал, что ты куда-то соберешься.
— О. Да. Я просто вернулся, чтобы закинуть тетради и переодеться, — отвечает Тэхен, пожимая плечами. — В любом случае, — он игриво шевелит бровями, — наслаждайтесь фильмом.
Чимин и Чонгук говорят «
увидимся позже», и как только они это делают, Тэхен уходит и оставляет их одних.
Они не посмотрели даже половину фильма, тело Чимина все еще прижато к телу Чонгука, рука Чонгука все еще обнимает его, и в Чимине нет ни капли желания встать с этого дивана и вернуться к себе, но он понимает, что у него больше нет причин оставаться.
И все же он не двигается.
— Ты можешь остаться, если хочешь… — говорит Чонгук через мгновение. — Чтобы досмотреть фильм, я имею в виду.
Чимину не нужно раздумывать над ответом ни секунды, но он заставляет себя подождать хотя бы три, просто чтобы убедиться, что он не выглядит слишком нетерпеливым.
— Окей.
Может быть, он немного эгоистичен, оставаясь, но он не знает, когда они смогут сделать это снова, поэтому Чимин
хочет быть эгоистичным. Он хочет остаться рядом с Чонгуком.
Когда они возвращаются к просмотру и замолкают, они не отстраняются друг от друга.
И хотя Чонгук позволил ему остаться только для того, чтобы он мог закончить фильм, Чимин честно не обращает на него никакого внимания. Но он использует тот факт, что это фильм ужасов, в своих интересах.
Время от времени Чимин незаметно двигается немного ближе к Чонгуку. Он может использовать страх из-за фильма в качестве оправдания, если нужно, но Чонгук ни разу ничего не говорит. На самом деле, несколько раз Чонгук двигается сам, всегда после того, как это делает Чимин. Как будто он пытается сделать так, чтобы Чимину было комфортнее.
И это
тот Чонгук, которого знает Чимин. Внимательный Чонгук, который всегда действует с осторожностью и заботится, чтобы ему было удобно. Чимин почти тает, и медленно, но верно уголки его рта приподнимаются, и вскоре мягкая улыбка украшает его губы.
Это слабая улыбка, но за последние дни она самая большая. Чимин задается вопросом, может, этого будет достаточно. Может быть, теперь горечь превратится во что-то сладкое, и, может быть, они смогут забыть все свои глупые споры и вернутся к улыбкам и смеху.
Конечно, Чимину все еще будет трудно игнорировать свои чувства к Чонгуку, но даже так это будет лучше, чем напряжение между ними, ставшее нормой с вечера пятницы.
Остаток фильма Чимин проводит с этой маленькой улыбкой на лице, и сейчас он более расслаблен, чем когда-либо во время просмотра фильма ужасов. Но главное в фильмах то, что они всегда заканчиваются. И после того, как фильм заканчивается, всегда приходится возвращаться и сталкиваться с реальностью.
Когда начинаются титры, Чимин обнаруживает, что его улыбка исчезает. Он делает глубокий вдох, готовясь к тому, что ему придется отказаться от комфортного тепла Чонгука, но прежде, чем Чимин успевает хотя бы поднять голову с его плеча, Чонгук ставит еще один фильм.
Он выбирает первое, что всплывает в качестве предложения. И он не делает ни малейшего движения, чтобы отодвинуться от Чимина.
— Эм, — прочищает горло Чонгук. — Наверное, нам стоит посмотреть еще один, на случай, если Тэхен вернется. Будет плохо, если он вернется раньше, а тебя уже не будет.
— Да, — Чимин слабо прикусывает нижнюю губу, его улыбку почти можно услышать. — Ты прав.
Второй фильм проходит так же, как и первый. Чимину наплевать на то, что происходит на экране перед ним, потому что все, что его волнует, — это Чонгук и то, как
правильно кажется сидеть с ним вот так.
Там, где он сейчас, безопасно, Вселенная в идеальном порядке, и кажется, что они вообще никогда не ссорились. Чимин не может не думать о том, что все будет хорошо, что все, что было плохое между ними, теперь позади, и что им никогда больше не придется проходить через что-то подобное.
Эти проскальзывающие мысли и чувства хороши. Но они не длятся долго.
Когда заканчивается второй фильм, то же самое происходит и с чувством безопасности Чимина. Когда этот фильм заканчивается, Чонгук не ставит другой, и Чимин знает, что это значит. Они медленно отодвигаются друг от друга, и в ту же секунду Чимин начинает скучать по теплу Чонгука.
— Спасибо, что сделал это… — Чонгук потирает затылок, голова повернута ровно настолько, чтобы он мог нормально смотреть на Чимина. — Можешь идти, если хочешь. И я думаю, может быть, мы попробуем еще раз завтра, когда он действительно будет здесь.
Чимин кивает. Он до сих пор не знает, почему Чонгук думает, что несколько лишних дней притворства что-то изменят для Тэхена, но, возможно, у него есть другая причина для этого. Может, он еще не придумал историю расставания. Однако Чимин не спрашивает его об этом, потому что он не возражает, чтобы это продолжалось еще некоторое время. Если бы Чонгук прямо сейчас попросил его продолжать делать это еще неделю или, черт возьми, еще
месяц, то Чимин ответил бы «да».
Но Чонгук не спрашивает, он вообще ничего не говорит. Только говорит, что Чимин может идти, и Чимин знает, что он должен идти. Он уйдет, потому что его присутствие тут не желаемо, но есть кое-что, что он
должен спросить у Чонгука. Кое-что, о чем он умудрился забыть, пока они смотрели фильмы, но больше он не может игнорировать это. Он знает, что, если не спросит сейчас, то всю ночь пролежит без сна из-за мыслей.
— Чонгук… — тихо начинает Чимин, в его словах слышится смесь любопытства и осторожности. Он сидит, слегка повернувшись к Чонгуку, и рассеяно начинает играть со своим кольцом, нервно прокручивая его вокруг пальца. — Почему ты больше не носишь кольцо?
Чонгук отвечает не сразу. Его губы приоткрываются, как будто он готов что-то сказать, но в следующую секунду он закрывает рот. Чимин нервно ерзает, внезапно жалея, что задал этот вопрос. Было бы лучше, если бы он просто ушел, не сказав больше ни слова.
— Я не знаю, — наконец говорит Чонгук, и его тон безразличен и холоден, и внезапно весна все же уходит — они перескочили через лето и осень, — и вокруг них снова зима. — Я просто снял его и больше не надевал, — он пожимает плечами, но с теми эмоциями, с которыми он это делает, с тем же успехом он мог бы дать Чимину пощечину.
Эффект мгновенный. Эти слова — удар прямо в сердце, и горячие слезы жгут глаза, прежде чем он даже осознает, насколько глубоко ранил его ответ Чонгука.
Эти кольца так много значили для Чимина, он
так нервничал в тот день, когда сделал подобный подарок Чонгуку. Но он все равно решился, все равно подарил, потому что хотел, чтобы Чонгук знал, насколько он важен для него. И кольца, которые так много значат для Чимина, очевидно, ни черта не значат для Чонгука.
Чимин быстро отворачивается, отчаянно пытаясь справиться с эмоциями. Он твердо решил не плакать, твердо решил не показывать, как он расстроен, но его молчание и тот факт, что он отвернулся, вероятно, достаточный признак того, что что-то не так.
— Чимин? — Чонгук придвигается чуть ближе. — Что случилось?
Он звучит так, будто ему не все равно, но Чимин знает, что это неправда.
— Ничего, — отвечает Чимин, каким-то образом ему удается совладать с дрожью в голосе. — Все в порядке. — Он продолжает отворачиваться. От единственного человека, который способен сделать его счастливее, чем кто-либо другой, от единственного человека, который способен сделать его печальнее, чем кто-либо другой.
— Скажи мне…
Чимин даже не знает, злится он сейчас больше или обижается, но оба эти чувства сталкиваются, оба они взрываются в нем, и он резко поворачивает голову, позволяя Чонгуку, наконец, увидеть его глаза и позволить
ему самому судить о том, какие эмоции он испытывает сейчас больше всего.
— Правда, Чонгук? — Слезы Чимина еще не упали, но они все еще там, и он тщетно пытается сморгнуть их. — Неужели? Ты не представляешь, почему я сейчас так расстроен?
Глаза Чонгука расширяются.
— Это из-за кольца? Я могу пойти и надеть его прямо сейчас, мне не сложно-
— Я не хочу, чтобы ты надевал его только для того, чтобы надеть! — Чимин почти не видит Чонгука, слезы застилают ему глаза. — Я не хочу, чтобы ты носил его, потому что чувствуешь, что должен, или потому что боишься причинить мне боль. Я хочу, чтобы ты носил его, потому что тебе не все равно. — Первая слеза, наконец, скатывается по щеке, потом еще одна и еще, и теперь Чимин может увидеть Чонгука более отчетливо. Теперь он может видеть, что Чонгук тоже выглядит подавленным.
Беспокойство во взгляде Чонгука совпадает с тем, как он беспокойно хмурит брови, безразличие, которое он, казалось, так старался показать, медленно начинает таять.
— Пожалуйста, не плачь, — бормочет Чонгук. — Ненавижу видеть тебя расстроенным.
— Ну так не смотри на меня. — Чимин хочет рассмеяться, но вместо этого смех превращается в рыдания, обжигая горло.
— Чимин…
Покачав головой, Чимин вытирает щеки рукой, только чтобы они снова стали влажными.
— Я пойду. — Он встает, но далеко не уходит. Как только Чимин поднимается на ноги, Чонгук протягивает руку и хватает его за запястье.
— Подожди. Как ты пойдешь, когда ты так расстроен…
— Какая разница, пойду я сейчас или через десять минут? Почему тебя это волнует? — Взгляд Чимина скользит по Чонгуку, боль в его взгляде так же очевидна, как и боль в его голосе. — Почему это вообще имеет для тебя значение, Чонгук?
— Потому что я… — Чонгук замолкает, и в его голосе слышится паника, но Чимин не знает, для чего эта паника, потому что теперь Чонгук отпускает его, и он явно не паникует, чтобы придумать способ заставить его остаться.
— Потому что что?
— Потому что я твой друг.
— Тогда веди себя соответственно! — Чимин больше не может контролировать громкость своего голоса. — Если мы друзья, то почему мы так ссоримся? Если мы друзья, то что мы вообще делаем? — Целых два месяца они притворялись, что встречаются. И теперь Чимину кажется, что они просто притворяются друзьями.
Он не понимает, откуда берется вся эта враждебность, он не понимает, почему кажется, что Чонгук пытается причинить ему боль.
Это потому, что
он причинил боль Чонгуку?
— Чонгук, — теперь Чимин говорит мягко, резкость в его тоне притупляется беспокойством, сжимающим его сердце — беспокойством, что он каким-то образом расстроил Чонгука. — Если я расстроил тебя в пятницу, то прости. Я не хотел, и–
— Я вовсе не расстроен! Мне все равно. Тебе не нужно мое разрешение, чтобы разговаривать с другими людьми!
Чонгук сидит, а Чимин стоит, но прямо сейчас он чувствует себя намного меньше, чем Чонгук.
— Я знаю, что нет, — слабо отвечает Чимин. Его столько раз сбивало с ног, что теперь он даже не знает, стоит ли продолжать попытки подняться.
— Тогда перестань беспокоиться об этом, — отрывисто произносит Чонгук. — Перестань беспокоиться обо мне. Я в порядке.
— Да, — медленно кивает Чимин. Он хватает свой рюкзак с пола, и когда он начинает отходить от дивана, Чонгук не пытается остановить его. — Да, я тоже. — Слезы, наворачивающиеся на глазах Чимина, говорят об обратном, они говорят, что он далеко не в порядке, но он не собирается торчать здесь и позволять Чонгуку их видеть.
Он оборачивается, намереваясь поскорее уйти, но, оказавшись у двери, обнаруживает, что колеблется. Он знает, что должен просто уйти, он знает, что не должен больше ничего говорить, но ему больше нечего терять. Он уже все потерял.
Взявшись за дверную ручку, Чимин поворачивается, чтобы в последний раз взглянуть на Чонгука.
— И для протокола, — с горечью начинает Чимин, чувствуя вкус собственных слез. Он знает, что должен остановиться, пока можно, но он чувствует, что это даже не будет уже иметь значения. Чонгук говорит, что они друзья, но все, что он сделал с вечера пятницы, доказывает обратное. — Друзья не оставляют своих друзей одних на вечеринках. Друзья не говорят своим друзьям, что им на них наплевать.
— Да, — Чонгук даже не вздрагивает. Он остается сидеть на диване, холодные глаза смотрят прямо в глаза Чимина. — Друзья не делают многого из того, что делаем мы, Чимин.
Чимин больше ничего не говорит. Он уходит прежде, чем они смогут причинить друг другу больше боли, чем уже причинили.
***
На следующий день Чимин не слышит от Чонгука ни слова. Они проходят мимо друг друга по пути на пары, но не останавливаются, чтобы поговорить. И тогда Чимин понимает, что они больше даже не друзья.
В пятницу вечером Чимин ломается перед Юнги, весь его страх и тревога прорываются на поверхность с внезапным натиском слез.
— Хен, я не знаю, что я сделал не так. — Чимин прячет лицо в ладонях, чувствуя себя жалким из-за того, что так много плачет, но он просто не может остановиться. — Я так скучаю по нему, но он не хочет иметь со мной ничего общего.
— Ты этого не знаешь, Чимин, — бормочет Юнги, нежно похлопывая его по спине.
— Нет, знаю.
— Ты должен поговорить с ним об этом. Ты рассказал ему о своих чувствах?
— Нет, — шмыгает Чимин, вытирая нос тыльной стороной ладони. — Но сейчас мы только и делаем, что ссоримся, и я знаю, что мои чувства не взаимны. — Он качает головой, нижняя губа дрожит. — Ты не слышишь, как он со мной разговаривает, и не видишь, как он на меня смотрит. Все совсем не так, как раньше, — давится слезами Чимин. — Я… я просто хочу, чтобы он вернулся. Я совершенно не знаю, что делать. — Ему хочется плакать настолько сильно, что если Юнги и скажет ему что-то еще, он даже не услышит.
***
Когда Чонгук наконец пишет Чимину, уже воскресенье.
[15:44]
Мое Всё 💛: Привет
Мое Всё 💛: У тебя моя толстовка с капюшоном, можешь мне ее вернуть?
Чимин ошеломленно смотрит на свой телефон, перечитывая эти сообщения снова и снова.
Вот что он получает, когда Чонгук наконец решает написать ему? Он не может поверить, что после нескольких дней, когда он ничего не слышал от Чонгука, и после многих
лет дружбы, он имеет наглость послать ему
это.
[16:04]
Мой Малыш 💕💘💗💞: Ага
Мое Всё 💛: Окей, хорошо, принесешь? Ты тот, кто взял ее, так что я не пойду за ней
Мой Малыш 💕💘💗💞: Я принесу толстовку тебе, но не веди себя так, будто я ее украл. Ты одолжил ее мне
Мое Всё 💛: Да, и теперь я хочу ее вернуть
Мой Малыш 💕💘💗💞: Я принесу ее тебе, успокойся
Мое Всё 💛: лол, я спокоен. Я дома сейчас, так что можешь занести
Может быть, Чонгук спокоен. Может быть, Чонгук сейчас в полном порядке.
А вот Чимин, черт возьми, нет. Он далек от спокойствия.
Стиснув зубы, Чимин вскакивает с кровати в поисках толстовки Чонгука и находит ее всего через несколько секунд небрежного рытья в комоде.
По правде говоря, он совершенно забыл, что она вообще у него. Это черная толстовка с капюшоном у него с того дня, когда он в последний раз ночевал у Чонгука. В ту ночь Чимин тоже плакал перед Чонгуком, но в ту ночь Чонгук утешал его, и Чимин действительно чувствовал, что он что-то значит для него.
Когда он плакал перед Чонгуком в среду, Чимин не получил никакого утешения, и все, что он получил, это ощущение, что он не занимает столько места в сердце Чонгука, сколько Чонгук занимает в его собственном.
У Чонгука все сердце Чимина. До последней части.
И это даже не имеет значения.
С толстовкой Чонгука, крепко сжатой в руке, Чимин выходит из своей спальни, из своей комнаты в общежитии и направляется прямо к Чонгуку. Ему все еще больно, его сердце все так же разбито, как и раньше, но теперь его боль превращается в гнев.
Нет абсолютно никакой необходимости во всей той холодности, которую Чонгук дает ему — почему он так откровенно жесток? Почему он изо всех сил старается быть мудаком? Чимин вообще ничего не понимает, и это не только причиняет ему боль, но и чертовски сбивает с толку.
На улице хороший день, но голубое небо, теплое солнце и легкий ветерок не уменьшают раздражения Чимина. Во всяком случае, прогулка до общежития Чонгука только дает ему время подумать, а его раздражению вырасти еще больше, и к тому времени, как он добирается до нужной комнаты, все в нем грозит закипеть.
Дверь открывает с помощью ботинка, и Чимин без малейшего колебания входит внутрь. Чонгука не видно, поэтому Чимин полагает, что он в своей спальне. Если бы Чимин хотел, он мог бы просто положить толстовку на диван и уйти, и вообще избежать взаимодействий. Но Чимин этого не делает.
Вместо того, чтобы сделать то, что, вероятно, было бы разумно, Чимин идет прямо в спальню Чонгука, бесцеремонно распахивая дверь, чтобы увидеть Чонгука, лежащего в постели и листающего что-то в телефоне. Его все еще, кажется, не заботит ничего в этом мире.
Чимин не произносит ни слова. Он просто бросает толстовку в Чонгука, но даже так Чимин не получает никакого удовлетворения от попадания в цель.
— Ух ты. — Чонгук садится, убирая с лица вещь. — Очень по-взрослому, — говорит он, откладывая телефон в сторону, прежде чем устремить свои безразличные глаза на Чимина.
Чимину хочется закричать. Или рвать на себе волосы, или бить кулаками подушку, или делать что-нибудь, что помогло бы выплеснуть необъяснимо высокий уровень разочарования, разрывающего его в данный момент. В конце концов, он просто указывает обвиняющим пальцем на Чонгука.
— Не смей говорить о зрелости, — предупреждает Чимин. — Ты не в том положении, чтобы говорить, что по-взрослому, а что нет, когда именно ты сбежал в пятницу вечером.
Все снова возвращается к тому дню, и это сводит с ума. Спор об одном и том же снова и снова никогда ни к чему не приведет, но не возвращаться к произошедшему невозможно.
— Да? — Чонгук насмешливо поднимает брови. — Ты проявил
столько зрелости и
такой уровень самоконтроля, когда не удержался от флирта с каким-то незнакомцем, как только я ушел в ванную. — Он хмурится и садится на край кровати. — Ты все время говоришь, что я бросил тебя, но ты сделал это первым.
— Я тебя не бросал! — В порыве чистого раздражения Чимин запускает пальцы в волосы. — Я стоял у стены! И ты мог бы по крайней мере-
— Что, черт возьми, я мог сделать? — требует Чонгук, и каждый его слог пронизан враждебностью. — Подойти и сказать, чтобы ты перестал с ним разговаривать? Я не собираюсь контролировать то, что ты делаешь, ты можешь делать все, что захочешь!
Все это больше не имеет смысла. Почему они ссорятся, когда ссориться не из-за чего? У них не должно быть причин для ссоры, потому что Чонгук сам сказал это — он сказал, что ему все равно, если Чимин разговаривает с кем-то другим, но потом он просто берет и ведет себя
так. Он выглядит расстроенным, это сбивает с толку и бесит, и Чимин больше не может этого выносить.
Так больше нельзя. Он официально оставляет надежду на то, что они когда-нибудь снова будут вежливы друг с другом.
— Почему ты вообще так бесишься, Чонгук? — злится Чимин, вскидывая руки вверх. — А? Почему ты злишься?
— Я, черт возьми-
— Тебе ведь все равно, верно? Ты столько раз сказал, что тебе все равно, так какого черта ты так ведешь себя?
Чимина встречает молчание. Все словно застывает, и в воздухе столько напряжения, что Чимин почти ощущает его вкус. Он пристально смотрит на Чонгука, и тот смотрит на него таким взглядом, что Чимин едва выдерживает его. Но он не отступает — ни один из них.
— Ты действительно хочешь знать? — наконец произносит Чонгук. Его верхняя губа кривится, и он поднимается на ноги, хотя не делает ни одного шага в сторону Чимина. — Хочешь знать, почему я так злюсь? — В его голосе слышится гнев, но в глазах — боль.
У Чимина нет возможности задаться вопросом, почему он видит боль, потому что Чонгук идет, потому что он говорит, и он говорит с такими эмоциями, что все, что может делать Чимин, это потерянно смотреть и молчать.
— Я злюсь, потому что я злюсь! — Голос Чонгука звучит грубо, отчаянно, чего Чимин никогда раньше не слышал. — Я злюсь, потому что ты можешь делать все, что хочешь, с кем хочешь, и я не имею права злиться из-за этого, потому что мы даже не вместе, и ты даже не сделал ничего плохого!
У Чимина сводит живот. Его сердцебиение замедляется, и его охватывает такой сильный страх и такое внезапное предвкушение, что у него перехватывает дыхание. Что он говорит? Почему у него такой грустный вид? Что происходит? К чему все это?
— Чонгук-
— Я злюсь, потому что не знаю, как строить отношения. — Чонгук сердится, но какой бы гнев он ни испытывал, похоже, он направлен только на него самого. — Я не знаю, как в них состоять или как заботиться о ком-то еще. Ты заслуживаешь того, чтобы быть с кем-то, кто действительно сможет позаботиться о тебе. — Жар в голосе Чонгука угасает, его тон смягчается после этих слов. — Вот. — Он медленно качает головой, и хотя он делает паузу лишь на секунду, тишина между следующими словами кажется намного дольше. — Теперь ты счастлив?
Нет. Нет, Чимин не счастлив.
Он не может пошевелиться, не может ничего сделать прямо сейчас, только смотреть.
Как Чимин может быть счастлив, если Чонгук не знает, какой он замечательный? Как он может быть счастлив, когда Чонгук даже не знает, что он самый яркий свет в его жизни?
Чонгук — единственный, кто может заставить мир перестать вращаться, когда Чимину кажется, что он движется слишком быстро, и он единственный, кто может заставить его мир продолжать вращаться, когда кажется, что его жизнь остановилась.
Чонгук — это тот, кто может превратить его слезы в улыбку, кто может заставить его чувствовать себя в безопасности и тепле, даже когда он застигнут врасплох самой суровой из бурь. Чонгук — это тот, кто заставляет его смеяться до нехватки воздуха, и тот, кто заставляет его улыбаться так широко, что он теряет способность видеть.
Чонгук — это тот, кто остается с ним, несмотря ни на что.
И если когда-нибудь Чимин потеряется в море, он знает, что волны всегда вернут его к Чонгуку, на берег, домой.
И такой Чонгук только один.
Даже с самого начала, даже с самой первой их встречи, даже когда Чимин видел в нем только друга и ничего больше, в Чонгуке всегда
что-то было. То, что Чимин никогда не чувствовал ни с кем другим за всю свою жизнь.
Он никогда не хочет потерять это, он никогда не хочет потерять
его. Он не может и не хочет.
— Чонгук… — Чимин сглатывает. Хотя во рту у него пересохло, а говорить и так трудно, ему нужно. Он
должен сказать Чонгуку правду. — Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо другой. Ты делаешь меня счастливее, чем кто-либо другой. — Дышать становится еще труднее, его нервы заставляют его слова почти дрожать. — И я просто хочу, чтобы ты был собой. Тебе не нужно быть кем-то другим, тебе не нужно ничего менять в себе или в том, как ты себя ведешь.
Губы Чонгука слегка приоткрываются, его глаза расширяются и становятся такими круглыми, что Чимин прекрасно видит в них смесь шока и удивления, а его сердце начинается колотиться так громко, что он даже не слышит, как говорит:
— Просто будь собой, — произносит он, почти умоляя. — Будь собой, потому что… — Его сердце переполнено любовью, и нет другого выбора, кроме как выплеснуть ее в словах. — Потому что я влюблен в
тебя. Ты нравишься мне таким, какой есть.
— Ты… — Чонгук моргает, вглядываясь в лицо Чимина, словно пытаясь понять, серьезно он говорит или нет. — Что? — бормочет он, задыхаясь.
И Чимин готов сказать это снова, готов сказать Чонгуку, что он любит его всем, что у него есть, готов повторять это снова и снова, потому что говорить это в первый раз, возможно, было страшно, но это было так
хорошо, и все, чего хочет Чимин, это чтобы Чонгук знал, что он любим.
Но Чимин ничего не говорит. Он не может сказать это снова, он вдруг не может найти в себе силы сказать что-либо вообще.
Он не уверен, то ли он подошел к Чонгуку, то ли Чонгук к нему — или, может быть, они встретились где-то посередине — он не знает, что произошло, он просто знает, что теперь Чонгук стоит прямо перед ним, стоит так близко, что их тела почти соприкасаются.
— Правда? — Чонгук задает вопрос так тихо, что Чимин, наверное, даже не услышал бы его, если бы они не стояли так близко, как сейчас.
Взгляд Чонгука немного затрудняет способность формулировать мысли, поэтому Чимин просто кивает. Он кивает еще раз, желая, чтобы Чонгук без тени сомнения знал, что
да, Чимин влюблен в него, в то, какой он есть и каким будет, он влюблен в него сильнее, чем думал, что сможет кого-либо полюбить, и он не думает, что полюбит так кого-либо снова. Чимин перестает кивать только тогда, когда Чонгук протягивает к нему руки и касается ладонями его лица.
У Чимина перехватывает дыхание, сердце перестает биться, когда он чувствует тепло ладоней Чонгука, нежно прижимающихся к его и без того потеплевшим щекам. Чонгук касается его с такой нежностью, что Чимин не может не ощущать, что он что-то ценное.
Они стоят достаточно близко, чтобы он мог чувствовать дыхание Чонгука на своих губах, и он может чувствовать сладость искреннего предвкушения в воздухе. Чонгук смотрит на него со всем теплом солнца и со всем блеском звезд, и Чимин знает, что никто больше никогда не будет смотреть на него так, как Чон Чонгук смотрит на него.
И Чимин никогда ни на кого не посмотрит так, как он смотрит на Чонгука.
Нежность в глазах Чонгука распространяется по его лицу, и на его губах появляется намек на улыбку.
Чимин так скучал по этой улыбке, и вскоре в уголках его рта начинает играть его собственная.
— Чонгук… — тихо говорит Чимин. Он позволяет себе восхищаться Чонгуком, медленно обводя взглядом его лицо, впитывая каждую деталь и добавляя каждую к уже бесконечному списку причин, почему он влюблен в него. — Я знаю, что ты не смотришь много романтических фильмов, — его улыбка становится чуть шире, — но это та часть, где ты должен поцеловать меня.
Чонгук наклоняется еще до того, как эти слова полностью слетают с губ Чимина.
Губы Чонгука мягкие, но настойчивые, и в тот момент, когда их губы встречаются, глаза Чимина закрываются, и он полностью отдается ощущениям. Они не торопятся, целуются с медлительностью, которая так чудесно обжигает и зажигает сердце Чимина, что очень скоро он чувствует, как сгорает от любви. Каждый раз, когда большой палец Чонгука скользит по его щеке, и с каждым прикосновением его губ Чимин чувствует тепло любви Чонгука.
Только когда жжение в легких начинает соперничать с жжением в сердце, они прерывают поцелуй. И в ту же секунду, как они расстаются, они начинают улыбаться — неподдельное счастье отчетливо читается в каждой их черте.
Чонгук выглядит так идеально с его раскрасневшимися щеками и милой улыбкой, и то, что Чимин видит перед собой, заставляет его чувствовать головокружение, он ощущает себя таким легким и таким, таким влюбленным.
За последние несколько дней Чимин изрядно пролил слез, и сейчас ему меньше всего хочется плакать. Он знает, что сейчас не время плакать, и он знает, что он не должен, но следующее, что он чувствует, это слезы, наполняющие его глаза, пока сам он улыбается своей самой широкой улыбкой из всех.
У него нет времени отвернуться или сделать шаг назад, чтобы спрятать лицо, и когда Чонгук замечает его слезы, он реагирует именно так, как ожидал от него Чимин. У Чимина не было другого выхода.
— Ты что… ты плачешь? — дразнится Чонгук, игривый блеск в его глазах говорит об этом, а улыбка на его губах подтверждает. — О боже, неужели все так плохо?
Вот они, нежные поддразнивания, которые так любит Чимин — поддразнивания, которые всегда были частью их взаимоотношений и которые всегда будут. Потому что они такие, какие есть.
— Заткнись. — Смех вырывается из Чимина, когда он вытирает глаза рукавом. — Это просто аллергия.
— Да?
— Да.
— У тебя аллергия на мои поцелуи? — Чонгук слегка наклоняется, его усмешка, когда один уголок губ чуть выше другого, сияет на его лице. — Потому что если это так, то это может стать проблемой.
Губы Чимина дергаются, но только для того, чтобы улыбка стала еще ярче.
— А почему это может стать проблемой?
— Потому что мне очень нравится целовать тебя.
— Ну, полагаю, тебе придется поцеловать меня еще раз, чтобы узнать, есть у меня аллергия или нет.
Их второй поцелуй длится не так долго, как первый. Они слишком много улыбаются, чтобы нормально целоваться, а потом, когда они отстраняются, они слишком сильно хихикают, чтобы попытаться снова. Они опираются друг на друга для поддержки, лбы соприкасаются, и они
почти сталкиваются зубами, когда начинают смеяться еще сильнее, как маленькие дети, съевшие чересчур много сладкого.
И хотя Чимин не плачет после этого поцелуя, у него появляется такое желание, когда Чонгук говорит, что
любит его, выкраивая для этого пару секунд среди их безудержного смеха.
Но Чимин не плачет. Он просто зажмуривает глаза, откидывает голову назад и, слушая приятный смех Чонгука, думает о том, как ему повезло.
Чонгук был прав. Романтические фильмы
нереалистичные. Потому что из всех счастливых концовок, которые Чимин видел на экране, ни одна из них никогда не сравнится с
этим.
И Чимин тоже был прав — жизнь совсем не похожа на кино. Жизнь намного лучше.
