Вечность и легкомыслие

— Нам нужно поговорить, — говорит Джину и хватает меня за руку ровно в тот момент, когда я уже готов нырнуть в свою комнату. — Это не может продолжаться вечно. Долгий день, наполненный упорными тренировками и немилосердными взбучками от тренера, наконец-то подошёл к концу. Я настолько вымотан, что не сразу осознаю его слова. — О чем ты? Ребята уже разбрелись по комнатам, но наш красавчик снова задерживается. Он обещал быть к двенадцати. Тем не менее, Бин обиженно объявил: «Сам придёт, больше я с ним возиться не намерен». Пропустив мимо ушей мой вопрос, Джину гасит свет в коридоре и тянет меня к кухне. — Послушай, не всё так плохо, — на ходу оправдываюсь я. — Если тебе пожаловался тренер, то не слушай: он вечно всеми недоволен. А справились мы вполне сносно, и я даже сделал тот элемент, помнишь его? Ну как там он называется… ну этот!.. Дверь кухни закрывается за нами, и Джину, не зажигая света, хватает меня за плечи. Я почти не разбираю его лица — в лучах скупого оконного света вырисовывается только контур головы с уложенными, ещё не подготовленными ко сну волосами. — Я о твоих чувствах к Мунбину, — говорит он. — Ты свихнёшься, если продолжишь в том же духе. Откуда он знает? — Что? — сделать вид, будто ничего не происходит, невозможно, и мой голос предательски дрожит. — Не понимаю… — Я знаю, как это выглядит, Санха, — обрывает Джину. Неумолимый голос лидера прижимает меня к стене, и, коротко выдохнув, я замолкаю. Вместо стыда приходит облегчение. Мне хочется рассказать об этом кому-нибудь; прямо сейчас, прямо здесь. В темноте, на ощупь, я нахожу его широкие плечи и крепкую шею: наш лидер выглядит как большая скала, за которую можно спрятаться, и я, не в силах больше играть себя прежнего, беспрекословно капитулирую. — Не знаю, как так получилось. Джину, я не хотел этого. К горлу подкатывает ком. Сдерживая слёзы, я делаю шаг в его объятия. Вечером следующего дня мы встречаемся в городском скейт-парке. Джину выбрал это место, потому поздним вечером здесь обычно никого не бывает. — Покатаемся? — предлагает он и спускает скейт на землю. — Разве ты не был здесь раньше? Джину неловко отталкивается от земли и, раскинув руки в стороны, проезжает несколько метров. — Был, — отвечает он неуверенно, — но никогда не катался. Он повторяет это действие снова и снова, ежесекундно теряя равновесие. Такая забавная картина невольно заставляет улыбнуться. — Чего смеёшься? — вдруг спрашивает он. — Если такой профессионал, взял бы да научил. И я показываю ему, как лучше держать руки, и когда следует переместить центр тяжести на доску. Джину большой и неповоротливый; несмотря на все мои объяснения, он продолжает просто запрыгивать на доску и считать секунды до остановки. — Раз…два….три…. четыре…пять…- скейт останавливается, и, осчастливленный успехом, Джину громко хлопает в ладоши. — Посмотри на меня, Санха, целых пять секунд! — Четыре, было четыре, — возмущаюсь я, — ты быстро считал! — Нет, считал как обычно, — не уступает он. — Ровно пять секунд. — Врёшь, — я слезаю с борта и подбегаю к нему. — Смотри, ты проехал то же расстояние, что и в прошлый раз. — Медленнее, но зато удержался на доске дольше, — и обезоруживающе улыбается. — Я молодец? Его довольному виду невозможно возразить, и мне не остается ничего другого, как согласиться. После этого мы садимся на скамейку и вытаскиваем из рюкзака по банке газировки. Вообще-то, перед дебютом мне нельзя, но сегодня особенный день. Сегодня наш лидер, Его преосвященство Пак Джину, отпустит мне грехи. — Когда это случилось? Металлическая банка приятно морозит руки. Делая ещё один небольшой глоток, я выкраиваю себе время для размышлений. — Во вторник утром. Я увидел его в дверях и понял, что что-то не так. Мне не хочется говорить о своей ревности: тогда пришлось бы раскрыть секрет Бина. Джину смотрит на пространство перед собой и понимающе кивает. — Я понял, что с тобой что-то не так, только на крыше, — признаётся он, — ты никогда не был таким… Он пытается подобрать слово, и я помогаю: — Импульсивным? — Нет… жестоким, — и с поспешной осторожностью добавляет: — Мне даже показалось, если бы я не сдержал тебя тогда, ты бы точно скинул его с крыши. Неужели со стороны это и в самом деле выглядело так? — Конечно же, нет! — Я так испугался тогда, — слабо улыбается он и переводит на меня взгляд.- Эта страсть уведёт тебя на дно, если ты пустишь её на самотек. Не позволяй ей этого сделать. Мы никогда не были близки. Джину всегда представлял из себя что-то само собой разумеющееся, вроде человека, с которым вы точно не сблизитесь, но, тем не менее, он всегда будет рядом. Но сегодня вечером этот человек был мне ближе любого из ASTRO. — Почему ты так много знаешь? Джину ёжится от холода и насмешливо улыбается, так, будто я задал очевидный вопрос. — С каждым такое случалось, мне кажется. Он бросает опустевшую банку в корзину и подхватывает свой скейт. — Не переживай, я буду рядом. Ты всегда сможешь прийти ко мне и поговорить. Но не забывай об одном: страсть неудержима, жестока и, как самый настоящий пожар, сжигает всё на своём пути. Я бы не хотел, чтобы наш ангельский макнэ превратился в дьявола. На часах почти час ночи, и у нас обоих завтра загруженный день. Нужно возвращаться. Но, когда он поднимается со скамейки и закругляет нашу беседу, одиночество снова протягивает свои лапы. — Постой, — я хватаю его за край одежды и тяну к себе только для того, чтобы удержать: — Как ты справился со своими чувствами? На улице пахнет ночной прохладой и сыростью. После прогулки мне становится намного легче. Кажется, хороший разговор по душам — это именно то, что было нужно, но последний вопрос оказался лишним, и мы оба остро это почувствовали. Джину прячет руки в карманы и с усмешкой выдыхает теплый воздух; я не вижу лица, но чувствую его обычную трогательную улыбку. — Просто превратил их в нежность, — отвечает он. — Я сказал себе: чтобы любить что-то, не обязательно этим владеть, после чего собрал всех бабочек в своём животе и выжал их в её молочный коктейль. Она любила молочные коктейли. Я никогда не думал, что у Джину могла быть своя история. Этот парень всегда казался мне человеком с простым, до грубости, характером, и, за все те годы, которые мы провели в ASTRO, мне довелось по-настоящему узнать его только сейчас. — Вы больше не видитесь? — спрашиваю я. — Что с ней случилось? Джину поворачивается лицом ко мне. Лунный свет, льющийся с безоблачного неба, освещал его фигуру: белая толстовка, изрядно потрёпанные джинсы, из которых он не вылезал уже третий год, взлохмаченные ветром волосы и отстранённый взгляд, кажущийся ещё более чужим из-за плотно сжатых губ. Он стоял напротив меня с душой наружу, и мне внезапно захотелось прикоснуться к нему. — Четыре года назад она уехала в Тайланд. С тех пор мы не общались, но, говорят, она вышла замуж, — отвечает Джину с долей тёплой ностальгической печали. — Так или иначе, я рад знать, что она в порядке. И всё же… Он нагибается, берет моё лицо в свои руки и произносит с такой тревогой, что у меня мурашки бегут по спине: — Ты не должен делать таких глупостей. Ты — это не я, мы совершенно разные люди. Ты всегда бросаешься в омут с головой и, как идиот, лёгко идёшь на поводу у глупых легкомысленных вещей. И поэтому, Санха, если не можешь сдержать эти чувства — уничтожь их. Он замолкает на какое-то время, но лишь для того, чтобы собраться с мыслями и ошеломить меня ещё больше: — Завтра он признается Донмину. Прости, ты должен быть готов к этому. Я вспоминаю свой сон. Бин был огромным болотом, поглотившим меня с головой, а Джину — это просто Джину, без образов и масок; во сне или наяву, он всегда один и тот же. Сквозь ночную пустоту, так близко (только протяни руку) я слышу тяжёлый набат в его груди.