Одна на двоих

Рыжий Банка клубничного варенья, найденная в запасах Соломона, оттопыривала карман на пижамных штанах Рыжего. Это была компенсация за страдания, за распоротую руку, за страх и унижение, что он испытал в темноте нескончаемой Самой Длинной ночи. Теперь Сол сидел и трясся в подвале, с благодарностью принимая те объедки, что приносил ему вожак, которого он мечтал свергнуть. А Рыжий на правах победителя перерыл вещи бунтарей и забрал себе всё, что посчитал нужным, остальное растащили члены крысиной норы. Рыжий пощупал в кармане куски булки, прихваченные с ужина. Рука ещё болела, хотя швы должны были снять со дня на день. Он шёл на чердак, чтобы, уединившись, залечить душевные раны, сожрав добычу, отнятую у врага. Рыжий с содроганием вспоминал, как метался по тёмному, зловонному от бабочкиного поноса, туалету, как искал кабинку с задвижкой, но их не существовало ещё со времен палеозоя, как слышал тяжёлое дыхание преследователей и ощущал азарт охотников, настигающих свою жертву. Слава Слепому, решившему поспать за грязным унитазом, дай Бог здоровья Чёрному Ральфу, решившему отлить, не дойдя до своего кабинета, — если бы не они — покоился бы Рыжий с миром и распоротым брюхом. Ужас! Он ощутил противный холодок по спине.

***

Чердак привычно взметнул облачки пыли из-под ног, пошуршал старыми газетами, заскрипел балками. Здесь было холодно, но за одной из печных труб, что давно не использовались по назначению, валялся старый, порядком облысевший полушубок из неизвестного науке зверя. Рыжий, облачившись в шубу, выложил на газетный листок булку и вскрыл банку с вареньем, в прохладном морозном воздухе запахло солнцем и теплом. Зачерпнув мягкую проваренную клубничину вместе с тёмно-красным, как кровь, сиропом, он размазал варенье по куску сдобы и откусил. Стон наслаждения вспугнул дремавших голубей. Рыжий был ужасным сладкоежкой, но тщательно скрывал свою слабость от состайников. Никто, кроме Рыжей, не знал о его страсти к сладкому, даже верный Мертвец не имел об этом никакого понятия. — Как рука? — Слепой появился бесшумно, и Рыжий чуть не подавился куском. — Номано, — прошамкал Рыжий с набитым ртом. Слепой сел рядом, обхватил колени руками. Худой, неопрятный, в растянутом бесформенном свитере цвета болотной травы, с глазами, как капли ртути. Рыжий намазал очередной бутерброд и просто всунул еду в ладонь Слепому, тот, обнюхав угощение, откусил маленький кусочек и довольно хмыкнул. — Ну, а то! — удовлетворенно согласился Рыжий. К аромату клубники потихоньку, исподволь, проникал запах земляничных полян, росистых трав и сосновых шишек. Лес ходил за своим любимцем, как верный пёс на верёвочке, а может наоборот, Слепой притягивал к себе чащу, сам того не желая. Рыжий откусил большой кусок и облизал перепачканные в варенье пальцы, предстоял неприятный разговор, но что делать? — Мне нужен опытный Ходок, — Слепой слизывал красные капли с подбородка и был похож на ящерицу, только что съевшую что-то вкусное. — Без меня, Бледный, — Рыжий сыто рыгнул и привалился спиной к кирпичной кладке вокруг дымохода. — Я сваливаю отсюда. Слепой повернул голову, утыкая свой мутный взор за плечо Крысиного вожака и прислушиваясь. Его лицо не выражало ни обеспокоенности, ни разочарования или злобы, — бесстрастная маска, выдавали только руки, нервозно поглаживающие колени. — Почему? Почему? Почему? — вопрос, заданный десятки раз самому себе, и всегда у Рыжего на это был один ответ — потому что нахуй! Но Слепому так не ответишь, даже если он и поймет. — Я не создан для Леса, Слепой, я не хочу, чтобы и там, куда ты хочешь уйти, увидевшие меня во сне просыпались со знанием, что скоро умрут. — Ты ошибаешься, — Слепой положил недоеденный кусок на пол, — даже если ты уйдешь в Наружность, память о тебе останется. — Не у всех, — флегматично заметил Рыжий. Слепой пробежал тонкими пальцами по швам джинсов, пошкрябал трещину между половицами, лег щекой на своё острое колено и опять спросил: — Почему? Рыжий откинул голову назад, кирпич холодом куснул за затылок и тревожно заныло в сердце. Он не любил все эти разговоры о Наружности, но ещё меньше любил болтовню о возможности свалить на вожделенную Изнанку. Для него не было там ничего интересного, он излазил её вдоль и поперек за шесть лет, проведенных на узкой больничной койке, и это было единственное, что тогда держало его по эту сторону жизни. Но с него хватит. — А зачем тебе тащить всех желающих туда? Большая часть из них потеряет память и будет метаться там в поисках неизвестно чего, покинутые и брошенные на произвол судьбы, те, что уйдут на другой круг, проживут всё заново и не факт, что лучше, чем есть сейчас. — Для этого я и прошу Ходоков, — Слепой безошибочно подобрал свою недоеденную булку, — чтобы не тратить время на поиски и сборы, чтобы вы привели всех сразу куда надо, чтобы здесь не было проблем. — Сколько ходоков в Доме? — Рыжий знал помимо себя еще двоих. — Ты, Крыса, Горбач, Сфинкс, — Слепой помолчал и продолжил, — и Лорд. Рыжий удивленно свистнул. Голубоглазый любитель рубашек с отложными воротниками, потенциальный зятёк, взрывной, как ебучий фугас на минном поле, хотя после дурки Лорд присмирел. Значит он не ошибся в своих предположениях и Лорд-Ходок, а не глупый попрыгунчик навроде его сестрицы. — Даже с твоей помощью мы не сможем взять всех, — продолжал Слепой, — некоторые останутся здесь спящими. — Ты стал волноваться о нервах Акулы, а? — Рыжий даже развеселился, представив себе директора с бегающими глазками и нервно протирающим плешивую голову несвежим платочком. — Я не хочу, чтобы были проблемы у Чёрного Ральфа. Рыжий опять свистнул, на этот раз недоуменно-вопросительно, но Слепой молчал. — По-моему, Р Первый птичья тема, — буркнул себе под нос Рыжий, — или у тебя и на него планы? Слепой кивнул и встал — изможденный посланник Серого Дома, Рыжий и сам был вечно одной ногой в могиле, да и Мертвец в его стае позволял ежедневно наблюдать человека на грани, но Вожак был на пределе допустимого. — Если ты передумаешь… — Я не передумаю. Слепой ещё раз кивнул и бесшумно пошёл в сторону выхода. Рыжий остался сидеть, варенья оставалось на донышке, но есть больше не хотелось. Разговор со Слепым взбудоражил, заставлял думать о том, о чем было запрещено говорить. Рыжий достал сигареты и закурил, дым был горек и только портил летнее послевкусие, оставленное клубникой, но он упрямо продолжал затягиваться снова и снова. Наружность — страх каждого домовца, который они переняли у старших и пронесли в себе все эти годы, втайне надеясь, что день выпуска никогда не наступит. «Весна — страшное время перемен», — так было когда-то написано на одной из стен, а потом кто-то нервный замазал это страшное предупреждение, что висело над ними будто дамоклов меч. Рыжий мысленно прикинул сколько народа в Доме, поделил на количество Ходоков, исключая себя, — замысел Слепого был вполне осуществим. В чём тогда тот сомневался? Вторая сигарета уже не казалась столь отвратительной, как первая. Табаки уйдет на новый круг, его не интересует Изнанка и беготня по Лесу в образе волкохищной собаки. Рыжий даже довольно фыркнул, представляя Шакала мелкой, тонконогой собачонкой, трусливо скалящей зубы из норы на проходящих мимо серьезных хищников. Да, малыш Табаки с пыльной полосатой шкурой, кусающий исподтишка, — он Слепому не помощник, он вообще никому не помощник. Горбач и Крыса — эти уйдут. Пусть Крыса и таскается в Наружность, изображая для местных крутую бесстрашную летунью, там — в расчёсочных улицах — она затурканная девица, боящаяся поднять глаза на любого встречного. Сфинкс? Вот она ахиллесова пята Вожака, он не знает, что выберет Сфинкс. Рыжий со стоном поднялся, задница спрессовалась от сидения на жестком полу, спина ныла и жаловалась, ноги окоченели от холода, уходя, Слепой забрал с собой и лесное тепло. Никто не знает, что выберет Сфинкс, и Лорд тоже плохая надежда на самом-то деле, за него будет решать Рыжая. Любовь отвратительный советчик в серьёзных делах, она путает мысли ненасытным желанием обладать, а потом горячка проходит и часто оборачивается другой стороной — ненавистью. Рыжий попытался унять дрожь озябшего тела, помахав руками, разгоняя застоявшуюся кровь, но только задрожал ещё сильнее. Рыжую он попытается убедить уйти, нечего ей блыкаться на той стороне, она не из тех, без кого Дом не сможет обойтись, а значит серое чудовище не будет её беречь и наблюдать, как бережет того же Сфинкса или Горбача.