Любовь?..

      Антон понятия не имел, сколько он уже времени провел в этом доме. Арсений молчал, отказываясь называть число дней или месяцев, а выяснить самому точную дату не представлялось возможным из-за своего положения. С каждым днем это пугало все сильнее и сильнее.       В окне он с каждым разом он видел все меньше и меньше снега, а новый год они отметили… сколько? Два месяца назад? Один?       Сознание было спутанным, координация замедленной, а на протяжении всего этого времени его состояние, как физическое, так и психологическое, стало лишь хуже. Скорее всего, Арс подсыпал ему в еду седативные, угнетающие практически все эмоции и желания. Это задевало, но препарат был слишком хорошим, поэтому сосредоточиться на обиде не удавалось.       Мышцы ног ослабли из-за постоянных инъекций, а головная боль стала постоянным спутником, как и тошнота.       Антон не видел себя в зеркале с самого приезда, но мог с уверенностью сказать, что выглядел он точно так же, как себя ощущал — ужасно. Вот только Арс каждый день уверял его в обратном, осыпая болезненно-бледное лицо поцелуями.       Шанса на побег тот уже не давал никакого, так что, даже если такая мысль возникала в голове, когда дверь или окно оказывались приоткрытыми для проветривания, то она либо тут же испарялась из-за седативных препаратов, либо пресекалась на корню крепкой рукой на плече и тяжелым взглядом, угнетающим все надежды.       Да и, если честно, Антон выкинул мысль о побеге из головы уже очень давно, когда, наконец, признал, что просто не сможет жить без Арсения. Да, ему плохо взаперти; да, он прекрасно понимает, что подобное, по отношению к любимому человеку, ненормально, но здесь он хотя бы жил.       А что бы он делал, если бы сбежал?       Антон уверен, что постоянно бы просто гнобил себя за это, чувствовал вину, выплескивал злость на себя, свое тело, тонул в ненависти…       Он бы просто вернулся к той жизни, из которой его вытащил Арсений, подарив свою любовь.       Это все закончилось бы смертью. Далеко неестественной, болезненной смертью. Он уверен, что выбрал бы самую болезненную, чтобы продлить свои мучения.       Панические атаки прекратились из-за седативных. Благодаря им из головы просто вылетело все, кроме мыслей об Арсе, который не отходил от него ни на секунду, постоянно находясь рядом, чтобы в случае чего поддержать и помочь с чем-то. Подобное участие немного угнетало: он ведь не заслуживал всего этого, но выбора не было, так что Антону оставалось лишь улыбаться в ответ, принимая все то, что ему дают и чувствуя огромную вину, которая и не думала уменьшаться со временем, даже наоборот.       Помнится, он всегда хотел иметь максимально здоровые отношения, в которых не было бы места насилию, как моральному, так и физическому, и каждый бы участвовал в жизни партнера, поддерживая и помогая.       Но Антон слишком привязался к Арсению, который оказался полной противоположностью, несмотря на то, что казался идеалом до самого конца.       На самом деле, это было очевидно, просто он не хотел этого замечать, закрывая глаза на все поступки, выбивающие из колеи, лишь бы не впустить в свою голову мысль о том, что это что-то далеко не здоровое.       Да даже так, понимая, что это полный пиздец, а не отношения, Антон просто не мог взять и бросить Арсения, ставшего действительно всем для него. Он слишком сильно стал зависеть от него.       Нет, это была уже далеко не любовь.       Зависимость, сжигающая изнутри с каждым днем все сильнее и сильнее.

***

 — Я больше так не могу, Тош, — они сидели внизу, на той самой кровати. Арс спустился сюда совсем недавно, с двумя стаканами воды, которые поставил на тумбочку и присоединился к Антону на кровати, привлекая к себе дезориентированного парня.       Голова прояснилась, сейчас было раннее утро, так что в крови была лишь малая доза препарата. Впервые за несколько дней Антон мог связно мыслить, с мягкой полуулыбкой наблюдая за Арсением, крепко обнимающим его уже в сотый раз.  — Что-то случилось? — Попов был явно на взводе, его сердце колотилось в груди, как бешенное, а в глазах явно читалось непривычное для всегда уверенного в себе мужчины смятение.  — Я больше не могу жить с осознанием того, что ты никогда не будешь моим на все сто процентов. Тебя все равно когда-нибудь заберут у меня. Я просто не вынесу этого, — в ярко-голубых глазах стояли непролитые слезы, а Антон, заметив это, застыл в шоке, не в силах отвести взгляда. Арс чувствует себя настолько хреново из-за него? Нет-нет-нет. Он не должен быть причиной его слез. Никогда, ни за что.  — П-почему? Я же всегда буду с тобой. Всегда, — Шаст одним резким движением прижался еще сильнее, утыкаясь в крепкое плечо и понимая, что плачет, выплескивая все то, что накопилось за эти дни и жалея, что до сих пор не может обнять Арсения из-за наручников, сковывающих движения.  — Это не так, и ты прекрасно это знаешь, — неожиданно, Арс отстранился и поднес его руки к своему лицу, разглядывая крепкие цепи. Он ведь тогда знатно попотел, чтобы достать полицейские наручники вместо той пластмассы из секс-шопа.       Подушечки пальцев прошлись по тонким запястьям, ощупывая, будто ища что-то, и, в конце концов, остановились у замочной скважины, заставляя Антона напрячься. Неужели?..  — Арс, не надо, пожалуйста, — тихий шепот отразился от стен, но Арсений даже не шелохнулся, продолжая задуманное. — Что я буду делать без тебя? — голос уже дрожал от нервного перенапряжения и накатывающей истерики. Лучше бы он сейчас был под успокоительными.  — Это бы все равно когда-нибудь случилось, солнце.       Казалось, все вокруг просто остановилось, а все внимание сконцентрировалось на собственных руках, оставшихся без привычного веса металлических наручников.       Прямо сейчас они были откинуты в сторону с громким лязганьем, оставив после себя лишь отчетливый след на бледных хрупких запястьях.       Это… все?       Он свободен?       Быть такого не может.  — Я решил дать тебе право выбора, — Арс мягко прикоснулся к его губам в поцелуе, давая прочувствовать всю свою боль, которую он держал внутри, и, напоследок проведя широкой ладонью по растрепанным отросшим волосам, взял один из стаканов, стоящих на тумбочке, поднося к губам, но не делая глотка. — Готов ли ты остаться со мной действительно навсегда? — слезы все-таки пролились, а рука дрогнула, расплескивая несколько капель той жидкости на белоснежные простыни. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю, — Арсений вновь привлек его к себе одним плавным движением, прислоняясь своим лбом к его и встречаясь взглядом с испуганными зелеными глазами.  — Ч-что ты имеешь в виду?  — Цианистый калий, — одна фраза, и мир Антон просто перевернулся с ног на голову. То есть, Арс предлагает ему?.. — Я выпью это в любом случае, несмотря на то, что мне очень страшно, но заставлять тебя следовать моему примеру не буду. Выбор остается за тобой. Дверь открыта, твой телефон заряжен и лежит на столе. Также, я оставил там карточку и наличные. Спасибо тебе за все, Тош, и, пожалуйста, прости меня. Я был самым обыкновенным ублюдком, — Арсений улыбнулся, будто не замечая слез, текущих по щекам, и, в последний раз прикоснувшись к губам Антона в мимолетном поцелуе, отдавшим чем-то сладким, залпом осушил тот самый стакан, до сих пор не в силах принять того, что видит его в последний раз.       «Так будет лучше», — именно эта мысль была последней прежде чем сознание покинуло его, а он сам завалился в бок, уже не слыша, как выпадает стеклянный стакан из ослабевших пальцев, разбиваясь о пол и приводя застывшего Шаста в себя.  — Нет! Нет! Господи, блять, нет! — душераздирающий крик вырвался из сорванного горла, отражаясь от стен и постепенно перерастая в истерический смех.       Прямо сейчас, перед ним лежал Арс, на лице которого было такое умиротворение, что становилось страшно. На периферии сознания мелькнула мысль о том, что все случилось слишком быстро, но тут же исчезла под гнетом страха и паники, сдавивших грудь.       Да, он все еще был жив, сердце медленно стучало в груди, замедляясь к каждой секундой, но, несмотря на это, Антон даже не предпринял попытки вызвать скорую, помочь, привести в чувства…       Он продолжал смеяться, до сих пор не веря в то, что это все не шутка его больного подсознания, а реальность, от которой хотелось сбежать всю жизнь.  — Арс! Арс, пожалуйста, приди в себя! Прошу… — бессильные удары в грудь, уже практически не вздымающуюся от тяжелого дыхания; тихий скулеж и бессмысленные просьбы; осознание того, что эти руки, прямо сейчас раскинутые в разные стороны, буквально минуту назад обнимали его, а тихий голос привычно пускал дрожь по телу…       Болезненные спазмы, не дающие сделать и вдоха, практически не замечались из-за отчаянья, затопившего сознание.       Прямо сейчас Антон не был способен ни на что, кроме тихого воя, прерывающегося громким кашлем, и крепких объятий, в которых он сжимал бессознательное тело, продолжая надеяться на что-то.       «Зря волновался, не убью же я тебя все-таки».       «Я люблю тебя, солнце».       »…И хватит обзывать себя, ты самый лучший, мы же уже говорили на эту тему…».       Он ведь никогда не думал, к чему все это приведет. Неужели, Антон больше никогда не услышит этот голос, который раз за разом повторял, что любит его? Не почувствует крепких объятий… не услышит тихое сердцебиение…       Это конец.       Что ему теперь делать?       Пелена слез, застилавшая глаза, мешала видеть, но он прекрасно знал, что на тумбочке прямо сейчас стоял еще один стакан, который… поможет ему?       Сколько раз Антон планировал свою смерть, сколько разных вариантов он рассматривал, но никогда ему и в голову прийти не могло, что все закончится так: в подвале, с дрожащими руками, во время панической атаки.       Истерический смешок вырвался из горла, рискуя перерасти в полноценную истерику, которую до сих пор удавалось избежать чудом, и он сделал первый глоток, чувствуя, наконец, умиротворение и спокойствие, разливающееся по венам вместе с ядом, раздражающим глотку.       Девятнадцатое апреля радовало жителей Питера палящим солнцем, являющимся редкостью даже летом.       Дима строчил поздравления Антону, прижимая к себе красивую девушку, совсем недавно принявшую предложение руки и сердца от него. Он даже не догадывался о том, что прямо сейчас его друг, поставив пустой стакан на тумбочку у кровати, делает последний рывок, чтобы обнять человека, ставшего для него всем миром и оставшегося им до самого конца. Он не понимал, почему сознание покидает его настолько медленно, особенно, если сравнивать с реакцией Арсения, который, как только дыхание рядом окончательно затихло, открыл глаза, но Антону уже было все равно. Абсолютно. Он уже ничего не чувствовал.       Его, все еще живого, еле дышащего, аккуратно отодвинули от себя, поднимаясь на ноги и сглатывая несколько раз подряд, в попытке прогнать сладкий привкус изо рта. Арсений никогда не любил сладкое - он любил только Антона, который теперь будет принадлежать действительно только ему.       Будто прикасаясь к чему-то невозможно ценному, Арсений провел подушечками пальцев по бледному исхудавшему лицу, понимая, что на собственном лице появляется нежная, немного безумная улыбка, становящаяся все шире и шире с пониманием того, что пульс Антона все еще с трудом прослеживается под кожей. Да, нужно еще минут десять, чтобы полностью увериться в правильности своего решения, но немного нездоровая радость уже съедала изнутри, заставляя покрывать беспорядочными поцелуями расслабленное лицо, на этот раз зная точно, что это маленькое чудо у него не заберет никто.  — Да, так определенно будет лучше. Я люблю тебя, солнце.