Все было так, как и должно было быть.
Прошло наваждение изматывающей постоянной дороги, войны на ее обочинах - от которой хотелось отвернуться и не смотреть.
Они попали в прекрасный цветущий город, полный вина, смеха, богатства, приветливости и хорошеньких женщин.
Все должно теперь вернуться на круги своя. Они с Лютиком станут лишь друзьями, потому что нужда в чем-либо ином отпадала.
К тому же, Лютик старательно избегал ведьмака. Нет, не так. Он был фаворитом и жил в княжеских покоях - конечно же, только потому Лютик не почитал своим присутствием всех остальных членов компании.
Зачем вообще вспоминать, зачем Геральт - изредка, пока кромсал монстров на заказах - продолжал об этом думать, если у Лютика есть Анариетта, и если есть Фрингилья Вигго, и она - прекрасна, они обе рядом - прекраснейшие женщины княжества, великолепнейшие, роскошнейшие, ослепляющие своей прелестью.
Геральт окунулся в их роман с головой, со всей страстью, со всей отдачей, на какую был способен.
Он приходил в ее альков, видел ее в шелках, соблазнительную, опасную, коварную, изощренную, как все чародейки - и бросался в ее объятия, и забывался, и был уверен, что все вернулось на круги своя.
Это же так нормально - забыть обо всем, что было - а было оно, безусловно, наваждением, ошибкой, брешью в измученной психике.
Тогда, когда они с Лютиком прислуживали на празднике урожая Анариетте и Фрингилье у Бочки, Геральт пялился на прозрачное одеяние чародейки - намеренно пялился на ее призывно выгибающееся женское тело - чтоб не смотреть на княгиню и Лютика.
Как она его обнимает, как прикасается, как держит при себе - будто поэт ей принадлежит.
Как Лютик легко и радостно упорхнул из их общества, чтоб пребывать в роскоши княжеских покоев.
Туссент был вообще пьяным и околдовывающим, этот город здорово дурманил - здесь Геральт начинал бояться самого себя. В какие-то вечера, особенно, если до этого он выпивал в компании с доблестными рыцарями - Геральт всерьез был готов ворваться в опочивальню Анариетты, вытащить оттуда Лютика за шиворот, приложить его к стене и поинтересоваться: "Какого, собственно, черта?"
Какого черта ты не с нами?
Какого черта ты не со мной?
Какого черта...
это не проходит? То, что по всем признакам должно было пройти в объятиях Фрингильи?
Именно потому, что данный вопрос был глупейшим, а ответ на него очевидным: Лютик ни секунды не испытывал схожих с Геральтом проблем - Геральт носился между заказами и постелью Фрингильи, раз за разом страстно доказывая ей - и себе - что все у него хорошо, что эта внезапно возникшая в походных условиях тяга к мужеложству - тяга к Лютику - никогда больше его не настигнет.
***
И одним сонным утром, когда Геральт пришел на кухню, где ганза всегда завтракала - перед тем, как отправиться праздно шляться и крутить романы - Геральт обнаружил там Лютика.
Господин виконт в роскошном расшитом золотом наряде сидел на столе, грыз яблоко и любознательно вертел головой, очевидно, высматривая в столовой хоть кого-нибудь.
- О, Геральт! - он так показательно обрадовался, увидев ведьмака, что от этого веяло фальшью. - А ты поздновато, все уже разошлись. Что, умотала тебя твоя чародейка? Я, - Лютик чуть потупился виновато, - я свинья и совсем про вас позабыл, но лишь потому, что я уверен: Анариетта обеспечила вас гостеприимством на высшем уровне. И, как рассказал мне Регис, у всех все хорошо. Даже у Мильвы шашни с каким-то хмурым охотником, ха-ха, - Лютик болтал, болтал и болтал, выспрашивал, нет ли у них всех в целом каких-либо пожеланий - а взгляд поэта бегал, не задерживаясь на Геральте.
- Лютик, - сказал ведьмак, с удивлением обнаружив, что голос у него почти пропал, и сделал вперед неуверенный шаг.
- Что? - растерянно спросил Лютик, совсем другим тоном, очевидно, среагировав на голос Геральта, и посмотрел на него наконец: как-то затравленно и умоляюще.
Геральт подошел в несколько быстрых шагов и схватил поэта за воротник богатого камзола - несомненно, лишь для того, чтоб высказать, какая Лютик и в самом деле свинья: зазнавшаяся и зажравшаяся.
Вместо этого он толкнул его на стол и с мучительным стоном отчаянно жаждущего человека - поцеловал.
Дальше все было как в тумане - быстро и неотвратимо, Геральт не смог бы заставить себя остановиться, потому что в принципе плохо осознавал себя: он взмахом руки смел в сторону пустую посуду, перевернул Лютика животом на стол, содрал с него штаны - тоже весьма пижонские. Видел только, как Лютик распластал ладонь по столу, упираясь в доски, подался к нему назад, просяще прогибаясь в пояснице. Поэт постанывал, и ерзал, лег щекой на столешницу - и Геральт видел его профиль, и как он болезненно жмурится.
Иронично, но на столе нашлось масло - Геральт дотянулся до него, не слишком переживая о сервировке и посуде - не больше, чем переживал о книгах с Фрингильей в библиотеке. Плеснул себе на ладонь, случайно пролив на Лютиков камзол и испытав затаенное злорадство: это все, эти баснословно дорогие одежды будто кричали, что Лютик - игрушка Анариетты, и весьма рад ею быть. Но Геральт проник в него пальцем, и задвигал, и Лютик отозвался длинным стоном, и жадным подмахиванием, и Геральт положил вторую ладонь ему на спину, прижимая к столу, а затем, с трудом сдерживаясь, вынул палец и направил внутрь свой член, и это было как избавление, такое ослепительное удовольствие: необъяснимое, потому что он трахался с Фрингильей каждую ночь, и бывал полностью удовлетворен. Но Лютик дрожал под его рукой, царапал стол короткими ногтями, принимал - и Геральт, отпуская себя, начиная в него вбиваться - испытывал такое блаженство и вместе с ним звериное желание обладать, какое не мог объяснить: Геральту казалось, что им, конечно, управляет его разум, и разумом твердил себе, что любит он Йеннифэр, а хочет Фрингилью - но рядом с Лютиком им управляло тело, примитивная физиологическая потребность, тело оказывалось сильнее здравого смысла и всех установок, которые он пытался себе внушить. С того самого первого стона, когда Геральт застал поэта за дрочкой - и этот стон словно что-то сломал в его голове.
Удовольствие настолько сильное, что отключало мозги.
Геральт трахал Лютика, слышал, как звенит на столе посуда, чувствовал, как Лютик отчаянно подается ему навстречу, скользя по полу ногами. Он все так же вжимался в стол, и Геральт видел только щеку поэта и разметавшиеся над гофрированным воротником волосы. Нависнув над ним, Геральт уперся ладонью возле его щеки, и Лютик вдруг потянулся к его ладони и принялся покрывать короткими поцелуями, обдавая горячим дыханием сквозь стоны.
Подхватив поэта второй рукой под живот, Геральт притянул его ближе к себе, отчего Лютик теперь висел над столом, и Геральт мог взяться за его член, и ласкать частыми движениями.
Пустая тарелка, загремев, упала со стола, единственный наполненный кубок опрокинулся, расплескивая рубиново-красное вино.
Геральт смотрел на волосы Лютика, и этот чертов золотистый камзол, и - ниже - тонкую поясницу поэта, и ягодицы, и как он, Геральт в него входит - быстро и резко - до безумия возбуждающая картина.
Когда он кончил - до вспышки перед глазами почти в буквальном смысле слова - то испытывал высшую степень блаженства.
Через минуту Лютик чуть приподнялся на дрожащих ногах, проехался вперед по столу, снова схватил руку Геральта, которой тот на стол опирался, обнял за предплечье, как ребенок - куклу, и принялся покрывать неконтролируемыми поцелуями, разговаривая тихим сорванным голосом: "Как же хорошо... Отдаваться... Когда твой член внутри... Не могу... Хочу, чтоб ты меня драл до беспамятства... Так приятно... Так сильно... Так нравится..." - потом Лютик замолчал, обхватил губами большой палец Геральта, вобрал в рот, посасывая - и у него при этом было такое порочное лицо, какого не могли продемонстрировать самые изощренные и испорченные чародейки.
На лице поэта было написано, что он точно так же сходит с ума от удовольствия рядом с Геральтом - как и Геральт рядом с ним.
Второй рукой Геральт нежно отвел волосы с лица Лютика, чтоб видеть, как тот сосет его палец, и как отчаянно вцепляется ладонью в предплечье.
Это были восхитительные минуты послеоргазменной неги.
Геральт решил, что хочет снять чертов камзол с поэта, чтоб выцеловать его спину, россыпь родинок - там, где он их запомнил, но тут Лютик наконец зашевелился, неуклюже вывернулся между Геральтом и столом, угодив ладонью в лужу вина, чуть отошел и принялся приводить себя в порядок.
Смотрел он только на застежки своих штанов, и пальцы его, пытавшиеся штаны застегнуть, дрожали.
- Лютик, - Геральт шагнул вперед в стремлении прикоснуться.
Поэт отшатнулся, снова налетел на стол. Присел, ничуть не заботясь состоянием камзола, вцепился ладонями в столешницу, бросил взгляд исподлобья - какой-то совсем уж измученный, ни к месту, и быстро заговорил:
- Геральт, я ведь пришел сюда сегодня, чтоб убедиться, что я смогу тебя увидеть, подойти, говорить, быть просто другом - и при этом ничего не произойдет. Что все нормально. Что мы нормальные. Возлюбленные двух самых привлекательных в княжестве женщин. Что посмеемся и поболтаем, как в старые добрые времена, и я почувствую облегчение - узнав, что у меня хватит выдержки просто по-дружески быть рядом. Геральт, какого черта? - Лютик смотрел разбито, и сердито, а в самой глубине его глаз застыла неизбывная боль. - Что нам сделать, чтоб все вернуть вспять? Нам же нужно быть такими же как раньше! - последние слова поэт почти выкрикнул. - Я лучше, я... - он взволнованно взмахнул рукой. - Правильно я все время делал. Не стоило мне приходить. Когда я там, в палатах у княгини, а ты здесь - значит, вот верный способ не повторять... этого? - Лютик окинул взглядом разоренный стол.
- Лютик! - Геральт сам не знал, что хотел сказать. Геральт плохо соображал и хотел только, чтоб Лютик остался.
Однако стоило сделать шаг к поэту, как тот вскочил, увернулся и выбежал прочь из столовой к выходу - растрепанный, с отчаянной решимостью на лице.
Больше Лютик не приходил.
Геральт видел его только подле Анариетты. Шикарного, принимающего почести, окруженного обожанием дам. Отводящего взгляд, стоило ему углядеть ведьмака.
Но когда Геральт решил, что пришла пора: покинуть Туссент, сбежать от Фрингильи, собрать ганзу, чтоб вершить дело Цири дальше, когда Геральт пришел к княжескому фавориту - он был слепо уверен, что Лютик конечно же отправится с ними, потому что они - неделимый отряд, связанный одним обязательством.
Геральт ошибался.
***
(Тут должно быть целых несколько страниц из "Владычицы Озера", когда Геральт злится, издевается, обзывает Лютика идиотом и сумасшедшим, а поэт как заведенный твердит, что любит Анариетту и останется с ней. Впрочем, так как цитировать книгу в половину главы - некомильфо, я просто напомню, что тот разговор имел место быть :)
"- Шикарная забава, - оценил без излишнего ехидства Геральт, - так вот запросто выгнать их, а? Надо думать, приятно отдавать приказы монаршьим мановением бровей, одним хлопком, единым властным жестом? Глядеть, как пятятся словно раки, сгибаясь перед тобой в поклонах? Шикарная забава? А? Милостивый государь фаворит?"
"- Лютик, - сказал он наконец. - Если ты пил, то трезвей поскорее. Если не пил, напейся. Тогда и поговорим.
- Я не очень понимаю, - поморщился Лютик, - что тебя так волнует?
- А ты подумай малость.
- В чем дело? Тебя так взволновала моя связь с Анарьеттой? Быть может, ты намерен воззвать к моему рассудку? Перестань."
"Я сознаю трагедию отсутствия у тебя признаков сознания. Ты сумасшедший. Лютик."
Анджей Сапковский "Владычица Озера"
После Лютикового категорического "Бывай, Геральт" Геральт стоял в рыцарском зале, смотрел на Лютика в его дурацком богатом берете, и хотел... Схватить в охапку и забрать с собой, не смотря на возражения? Боги, какой идиот. Он, а не Лютик, на самом деле.
Очаровательный вышел разговор - словно Лютик протоптался по ведьмачьей и так уже измочаленной душе. Когда такое бывало - даже во времена их "только дружбы", чтоб Лютик предпочитал баб путешествиям с Геральтом?
Геральт прикрыл глаза и попытался воззвать к своему рассудку. Что он за друг такой, если хочет тащить Лютика из тепла и уюта, из придворной среды, где ему самое место, в путь, полный невзгод и лишений? Лютик уже был ранен, истекал кровью на его руках - этого Геральту мало?
Рассудок молчал. Что-то злобное и голодное ворочалось в Геральте, рычащее, требующее - не оставлять Лютика избалованной капризной выскочке Анариетте.
Он пытался задавить в себе эти мысли, развернуться и уйти. Все уже решено, слова прощания произнесены. Лютик достаточно ясно изложил, чего и кого он хочет.
Вместо этого Геральт сделал шаг к Лютику.
Тот вскочил, едва не уронив лютню, пихнул ее на пуф, на котором сидел - почти готовый бежать - однако явно скованно чувствующий себя в своем непрактичном, украшенном вышивкой костюме.
Геральт, приблизившись, нашел силы ехидно процедить:
- Стало быть, нравится, когда вас обслуживают, господин фаворит? Может, и мне чего прикажете?
И опустился перед Лютиком на колени.
Поэт настолько опешил, что замер испуганным кроликом.
Геральт приподнял края расшитого дублета, взялся за застежки модных - в облипку - штанов, разобрался с ними, потянул вниз вместе с исподним. Лютик, бледнея, обронив с губ едва слышное "Геральт!", вцепился вдруг в его плечи - как ожидал Геральт - в намерении оттолкнуть, но не отталкивая. Рыцари с картин взирали на них безразличными героическими взглядами.
Геральт посмотрел на еще только слегка привставший от всей ситуации член Лютика, наклонился и взял его в рот. Он не знал, почему взбрело в голову это сделать, когда все между ними было уже сказано, и оставалось только уйти. Это не был способ уговорить, умолять - просто тело Геральта не могло развернуться и оказываться от Лютика с каждым шагом все дальше, дальше и дальше.
Лютик ахнул и сильнее сцепил пальцы на плечах ведьмака. Нелепый огромный берет слетел с его головы, проехался по спине Геральта и бесформенной массой упал на пол. Геральт, вбирая член глубже, ткнулся лицом в вышивку ненавистного дублета, однако Лютик пах там терпко и ярко, и Геральта захлестнуло возбуждение. Рот наполнился слюной, Геральт заходил головой чаще, почувствовал, как головка члена упирается ему в небо - почему-то этот процесс возбудил гораздо больше, чем он мог бы предположить. Солоноватый вкус на языке казался неимоверно желанным, пальцы Лютика на плечах дрожали, поэт издавал задушенные всхлипы, и Геральт старался, подталкивая его, схватив за бедра, чаще насаживаясь головой - он так хотел, чтоб Лютик сорвался, просто трахнул его в рот, грязно и откровенно.
Вместо этого Геральт на секунду выпустил член изо рта, шумно сглотнул и прохрипел, глядя на Лютика снизу вверх: "Прикажите же, господин фаворит".
Лютик крупно вздрогнул, и член его дернулся, шлепнув по животу - от губ Геральта к головке тянулась тонкая ниточка слюны. Скулы Лютика покраснели ярко, пятнами, а во взгляде разгоралось зарождающееся безумие.
- Соси, Геральт, - тихо сказал он вязким, темным, чужим голосом - голосом человека, утратившего контроль, слишком потрясенного происходящим.
Геральт содрогнулся от этой фразы, пламенея от подскочившего градуса возбуждения, и вернулся к своему занятию - прилежно и рьяно.
Поэт отпустил плечи Геральта, запутал пальцы в его волосах, застонал, толкнулся, еще и еще, в такт тому, как ходили губы Геральта по члену. Стоя на коленях посреди зала, увешенного картинами рыцарских баталий, чувствуя, как Лютик толкается ему в горло, судорожно запутав пальцы в волосах, Геральт снова испытывал тот безумный прилив удовольствия, острого, необъяснимого, всепоглощающего. Собственный член стоял болезненно, и Геральт, отпустив бедра поэта, несколько раз погладил себя сквозь одежду, боясь кончить только от этого, и чем чаще и сильнее Лютик толкался в его рот, чем больше он издавал коротких вскриков и тихих стонов, тем больше Геральт заводился, чувствуя, как нос утыкается в поросль волос у Лютика под животом. Ему нравилось, нравилось отсасывать у Лютика, нравилось позволять грубо врываться себе в рот, нравились вкус и запах, и то, что член проникает в горло до спазмов, и как хлюпает его слюна, которой Геральт почти захлебывался - он не мог объяснить себе этого, почему такое унизительное и пошлое действие приносит невыразимое удовольствие - от возбуждения туманился разум.
И когда Лютик кончил, а во рту у Геральта стало терпко и солоно, он все проглотил, а потом, выпустив член изо рта, пачкая лицо собственной слюной, обхватил Лютика руками крепко и прижался лицом к его животу. Лютик, выпустив его голову, невесомо опустив ладони Геральту на плечи, тревожно дышал.
Шумно сглотнув и шмыгнув носом, Лютик медленно отстранился, попятился, но, запутавшись в штанах, наткнулся на пуф с собственной лютней, оставшийся позади.
- Геральт, вот поэтому... - поэт несчастно - и почти безумно - смотрел на Геральта на коленях перед ним, а губы дрожали, когда он произносил слова: - Поэтому я с вами не поеду. Это выше моих сил. Геральт, я не поеду с вами, правда не поеду... - Лютик всхлипывал нервно, что должно было вот-вот уже скоро перейти в рыдания.
Геральт поднялся с колен, поморщившись от того, как неудобно было с ноющим от возбуждения членом, сделал шаг вперед, отчего Лютик чуть не рухнул-таки на свою лютню - однако Геральт только провел ладонью по его скуле, заправил выбившийся локон за ухо, погладил по щеке с удивившей самого неизмеримой нежностью, развернулся и тяжелой поступью ушел, игнорируя мешающийся, почти причиняющий боль стояк.
Рыцари на древних полотнах продолжали сражаться со своими монстрами, шаги ведьмака гулко отдавались в пустом зале, он уже почти бежал - не в силах видеть отталкивающего его Лютика, желая покинуть побыстрее ненавистный Туссент.
Слишком счастливое княжество для того, чтоб кто-то вроде Геральта мог быть в нем счастливым.
"- У меня есть достаточно ценные сведения, - продолжала она. - А для тебя - так просто бесценные...
...Йеннифэр, женщина, именем которой ты несколько раз называл меня ночью в самые неподходящие для этого моменты, никогда не предавала ни тебя, ни Цири. Она никогда не была сообщницей Вильгефорца. Чтобы спасти Цири, она пошла на невероятный риск, потерпела поражение и попала в руки Вильгефорца.
- Благодарю тебя, Фрингилья."
Анджей Сапковский "Владычица Озера", разговор в тот день, когда Геральт покинул Туссент.
