Отец всегда учил его, что нужно уметь держать удар.
Сжать зубы и без единой эмоции на лице принимать поражение. Чтобы тебя не шакалило из стороны в сторону даже от малейшего намёка на боль. А ещё он говорил: «распрями плечи и иди вперёд, что бы ни случилось». И Драко всегда так поступал. Шёл по стеклу, которое высыпалось перед его ногами из коробки с коротким названием «жизнь». Оно порой хрустело, как кости, прямо в такт каждому шагу.
Малфой давно превратился в пластилин: без скелета, без внутренностей и с огромной чёрной дырой за пазухой, которая хранила в себе все его сдержанные крики, ведь «нужно уметь держать удар».
Даже если бьют кулаками, даже если забивают. Без эмоций. С гордо поднятой головой. Принимай, глотай, не прожевывая.
Мама всегда учила его человечности. В тайне от отца.
Она говорила: «бояться не стыдно. Это говорит лишь о том, что ты человек. Твоё сердце бьётся и ты живёшь». Учила манерам, тонкостям общения, этикету. Делала всё, чтобы приблизить сына к коммуникабельности. Что можно избежать удара одним лишь разговором, удачно подобранным словом. Можно избежать боли. Вот так она его учила.
Наверное, это называлось добротой.
— Ты будущий лорд, Драко. Что нужно сделать, когда входит дама в комнату? — говорила она.
Элементарно. Встать и поприветствовать её.
— Будь вежлив, сын, — говорила она.
И он старался. В своих пределах, но старался.
А она говорила, говорила.
Все её слова, сказанные когда-то, вся доброта, что она ему внушала, остались где-то далеко. Там, где стены родного мэнора обжигали холодом и тишиной. Или, может быть, там, где в круглом зале суда дементор высасывал последний хрип отца. А мама всё говорила и говорила.
— А когда ты встречаешь знакомых, нужно улыбнуться и сказать…
— Привет, выблядок!
Драко раскрывает глаза от ощутимого удара в челюсть. Сознание очнулось сразу же и помахало кровавыми пальцами.
В горле першило, и в глаза будто насыпали песка. Нос был заложен, и он просто-напросто не дышал. Малфой склонялся к тому, что он сломан.
«Держи удар, сын».
Слова отца включают в голове свет. Бодрят лучше бодроперцового зелья. Он никогда им не пользовался, было достаточно воспоминаний и указов Люциуса. Малфой приподнимается и видит перед собой скованные верёвкой руки, режет взглядом вперёд и утыкается в чьи-то ботинки.
— Проснулся, ласточка? — голос тонкий и липко слащавый, как у портовой шлюхи из рассказов Блейза.
Драко тут же, от всплывшего имени друга, смотрит по сторонам. Ищет его. Восстанавливает последние события.
Они сидят с Забини в гостиной, о чём-то шутят. Друг просит его достать из запасов гоблинский виски, и Малфой со второй попытки соглашается, удаляясь в погреб. На полпути его останавливает сигнализация, которая сработала от чужого присутствия в доме. Бутылка выскользнула из хвата и разбилась, но он к тому времени бежал в гостиную, нацелив вперёд палочку. Всё случилось слишком быстро. Драко подбежал к Блейзу, лежащему на полу, и стоило ему поднять голову, врезаться взглядом в корзину цветов, его оглушили прямиком в спину. Вот так вот тупо он проебался.
И теперь он здесь. Сидит на полу перед каким-то мужчиной, больше похожим на женщину. В костюме ядовито-оранжевого цвета, будто обтянутый золотой фольгой. Всё в нём рыжее, даже волосы в толстой косе.
— Представляю, сколько у тебя сейчас вопросов, — грубый, низкий голос звучит где-то слева, там, где в тени спрятался ещё один. — С каких хочешь начать?
Он нарушает своё укрытие и выходит вперёд. Разительная противоположность первому. Огромный, как Хагрид. Такой же волосатый, с длиннющей бородой и кустистыми бровями. Глаза — чёрные как ночь. Как дно в котле. Мужчина подходит к «рыжему», который сидит на корточках перед Драко, и кладёт огромную ладонь на его волосы. Гладит. Чешет за ухом. Отвратительное зрелище. Рыжий льнётся к ласке, закатывая глаза.
— А ты подрос с того момента, когда я видел тебя в последний раз, — из-за бороды даже не видно его раскрывающегося от речи рта. — Я предупреждал Тёмного Лорда, что вашей семье не стоит доверять. И, как видишь, оказался прав. Быстро ты прогнулся под министерство и помог им найти всех сбежавших.
— Кроме нас! Кроме нас! Не попались! Не попались! — рыжий сопит и распрямляется, облокачиваясь на плечо бородатого, ехидно улыбаясь. Теребит свою косу, расчесывая кончики волос прямо руками.
— Где Гермиона? — голос ломается ровно на её имени. Чёрт.
— Мертва.
Драко дёргается. Но связанные руки и ноги сковывают его действия. Внутри всё рушится. И он больше не слышит слов отца. Не держит удар. Потому что это долбанное
«мертва» режет без ножа, до скрипучей боли в лобных долях, прямо там, где ещё слышится её смех, прямо там, где ещё звучит
«я твоя». Мерлин, как это больно!
— Или, — громоздкий мужик шевелит усами, явно растягивая подлую улыбку, — с ней развлекается ваш аврор.
Под дых. С ёбанного размаха.
— Толиус, — почти шёпотом осознает Драко.
И теперь у него ломаются кости от каждой буквы имени этого урода. Малфой рычит и дёргается, но верёвки сильнее впиваются в кожу. Жгут до мяса.
— Вижу, ты запал на эту грязнокровку, — рыжий гогочет, бьёт локтем своего дружка, чтобы он подхватил его градус веселья.
— Ты пал в моих глазах окончательно. Ебать эту шваль? Грязнокровку, которой вообще не должно существовать в нашем мире? — он отстраняется от полумужчины-полуженщины и приближается к пленнику. Захватывает своей огромной пятернёй волосы Малфоя и оттягивает голову назад, приближает своё лицо к нему, делая глубокий вдох. — Мерзость, ты даже пахнешь ею.
«Держать удар, без единой эмоции».
Драко плюет прямо в лицо. Слюна вперемешку с его почти мёртвой кровью липким пятном застывает на чёрной бороде.
Хохот. Глубокий такой. Гортанный. Малфой смотрит на то, как летит в лицо сжатый кулак громилы и, сука,
держит удар. Без единой эмоции, как, блять, учил отец. Почти не больно. Он сплевывает теперь уже на пол. Плюнул бы еще раз в его рожу, но тот отошёл.
— Скоро Толиус вернётся и убьёт тебя, красавица, — рыжий, пританцовывая, крутится вокруг сообщника. — Тебе не больно, Бурый?
«Значит, громилу зовут Бурый», — думает Драко, хотя ему совершенно наплевать на эту информацию. Ему ужасно хотелось пить. Смочить сухую глотку. Протолкнуть ком под названием
«мертва».
Грейнджер не может. Не может вот так взять и умереть, она обещала ему. Обещала, что будет рядом. Его метка на шее горит. Он молится всем богам, чтобы она увидела, где он. Но Гермиона не приходит. И это страшно. Страшно представлять, что Толиус смог сделать то, что захотел. И вдруг Драко не верит в Бога… Просто перестает.
Нужно думать. Нужно, мать его, думать! Нужно найти способ избавиться от пут. Он отдирает мысли со стенок мозга, по кускам старается собрать во что-то целое. Вменяемое. И вдруг его осеняет.
— Он пообещал вам, что поможет сбежать? — Драко не узнаёт свой голос. Вот настолько он был зол.
Рыжий вдруг замирает на месте. Смотрит зелёными глазами, как змей. Щурится. Думает. И Малфой понимает, что попал прямо в точку.
— Вы такие идиоты, если поверили ему, — ложь слишком легко срывается с языка. Так легко лгать, когда уже нечего терять. — Я был там, когда вас ловили. Я видел, что он делал. Слышал, что он говорил.
Смеётся, так уверенно. Надменно. И внутри него шипит:
«давайте, ешьте наживку прямо с червём».
И крючок пронизывает щеку.
— О чём ты? — Бурый хмурится.
— Ты думаешь, Толиус, который ненавидит Пожирателей так сильно, что пошёл на преступление против аврора, рискуя всем, вдруг будет помогать вам? Только ради того, чтобы вы меня здесь подержали, забавляя вашими
пидорскими разговорчиками?
Жри и глотай.
— Грубо! — обиженно говорит рыжий.
— Замолчи, Фокс, — Бурый отодвигает друга в сторону и вновь нависает над Драко. — Что ты имеешь в виду?
Это самый отчаянный шаг сейчас. Ложь, которая либо сработает, либо нет.
— Когда он проник ко мне в мэнор, перед тем, как вырубить меня, сказал, что сегодня прикончит всех Пожирателей, — Драко даже не уверен, был ли это Толиус, когда его ударили сзади. — Ты действительно думаешь, что вы пожмёте руки и разойдётесь? Тогда ты настолько тупой, что мне глаза выколоть хочется.
Его голос твёрдый, уверенный, что он почти сам верит в свои слова. Грозный и грязный. Таким голосом детям говорят:
не подходи, не бери конфеты у незнакомцев. Таким голосом запугивают. Таким голосом в суде произносят
«виновен».
Жри и глотай!
И чтобы не сбавлять обороты, Малфой продолжает:
— Давайте, как в старые-добрые. Сразимся честной дуэлью. Или Пожиратели растеряли весь свой дух и начали полагаться на тех, кого раньше презирали?
Глотай, мразь!
— Фокс, развяжи его, — Бурый кивает головой в его сторону. Тупой и доверчивый.
Рыжий театрально прикрывает рот. И отнекивается.
— Но…
— Развяжи его, я сказал!
И он выходит из тесной комнаты наружу. Когда открывается дверь, Драко замечает, что на улице темно. Фокс достаёт из кармана палочку Малфоя и кидает её куда-то в угол. Вздёргивает подбородок и уже на выходе из дома снимает заклятием верёвки и исчезает в ночи.
Задеть самооценку громилы оказалось проще, чем обмануть его. Драко растирает запястья, ведёт плечом, проверяя степень травм. Болит только рожа, а сердце заглохло к херам. Не думать о ней. Не думать о ней. Не позволять себе даже представлять её мёртвые глаза. Нет. Он что-нибудь придумает. Нужно сначала убить этих уродов.
Палочка тёплая. Он чувствует магию в себе. Силы есть. Нужно просто разозлиться.
Он толкает дверь от себя и щурится. Воздух влажный от густого тумана. Ещё ночь. Впереди ничего не видно, и он решает ориентироваться на этот пустой сарай позади. Тишина, даже ветра не слышно.
Драко прикладывает палочку к метке. И ничего. Ждёт секунду, вторую. Гермиона не появляется. Чёрт возьми, только живи!
Он бежит в сторону, смотря прямо под ноги. От тумана не видно ничего в метре от него. Слышит где-то вдалеке шаги. Кто-то из них бежит в том же направлении. Малфой почти врезается в дерево и прислоняется к нему спиной, стараясь дышать ртом, сдавливая грудь, чтобы не выдать себя.
— Красавчик, ты где-е?
Это Фокс. Он слева. В метрах десяти от него.
— Остолбеней!
Драко понимает, что промахнулся, когда слышит противный смех рыжего, который убегает дальше. И моментально блокирует заклятие летящее в него, припечатываясь к дереву. Малфой нагибается и меняет положение, старается беззвучно ступать по траве.
— Далеко не убежишь! Далеко не скроешься! — его голос напоминал свихнувшуюся тётку. Такой же мерзкий тон, как у неё. — Мы под куполом. И снять его может только один из нас!
Отгадай, кто?
Малфой крадётся в сторону, каждый раз оглядываясь, пытаясь понять, где второй. Но Бурого не слышно. Сукин сын спрятался где-то или просто выжидает, когда Фокс измотает его, чтобы самому добить.
«Не дождетесь»
Драко с силой кусает губу. Жертвует кровью и болью, чтобы заглушить Гермиону в своей голове. Значит, из-за защитного заклинания он не может призвать её. Поэтому она не
«слышит». Эта маленькая капля превращается в надежду. Малфой скулить хочет от желания, чтобы она была в порядке.
Он двигается в глубь леса. Замечает, что туман здесь будто бы мягче. Рассыпчатее. Обзор увеличивается на несколько метров. Как только он заносит ногу, чтобы сделать шаг, замирает прямо у ствола дерева. Впереди мелькает что-то рыжее. Фокс бегает от дерева к дереву. Он опускает голову вниз, прямо на камень размером с кулак. И он не может проебать этот шанс. Движения аккуратные, почти беззвучные, лишь шорох ткани рубашки, слышимый только ему.
Фокс вприпрыжку отдаляется дальше. Малфой делает глубокий вдох и кидает камень прямо в дерево, которое близко к рыжему. Гулкий звук размозжённой коры, и ублюдок стреляет прямо туда непростительным.
Этого достаточно.
Достаточно, чтобы вытянуть палочку и крикнуть, выдавая себя.
Секунда, вторая. Как в долбанной замедленной съёмке. Фокс поворачивает голову в его сторону, и Драко стреляет Авадой.
Момент.
Фокс слишком поздно понимает свою ошибку. И слишком поздно трансформируется в лису.
Тушка зверя падает на землю замертво.
Драко смотрит вверх и видит, как трещинами появляются очертания защитного купола.
«Отгадай, кто?»
Купол зачаровывал рыжий.
Он бежит к нему, ослепленный яростью, совсем позабыв об опасности.
Которая неслась навстречу.
Он тянется кончиком палочки к метке, чтобы призвать Грейнджер, но его сбивает с ног огромное нечто. Малфой теряет взор и хрипит от того, как сильно его вдавливают в траву. Чудище нависло сверху, оправдав своё имя.
Бурый оказался огромным медведем. Таким же анимагом, как Фокс.
Драко дёргается, но всё бессмысленно. Его рука прижата лапой. Он смотрит смерти прямо в клацающую пасть. Слюна капает бешенством. Пузырится. Медведь склоняет морду прямиком в изгиб шеи Малфоя.
Крик.
Истошный, до судорог.
Драко не знал, что так могут хрустеть сухожилия, вырываемые пастью. Он откусил у него метку.
Поттер не прав. Умирать не быстрее, чем засыпать.
Он чувствует облегчение, когда зверь пятится назад, глядя на своё творение. Руку обжигает горячая кровь. Бесполезно затыкать эту пробоину. Всё из неё выльется, как по ржавым, дырявым трубам. Шея горит в агонии. Но он пытается. Он, блять, пытается продлить себе жизнь, зажимая рану и теряя голос.
Видимо, мир требовал, чтобы Малфой предсмертно смотрел на медвежью морду разбитыми глазами, замечая, как с его клыков капает кровь. Почти слыша, как человек внутри смеётся своей победе.
Бурый медленно приобретает свою настоящую форму. А Драко хлюпая, харкает и давится кровью.
— Я думал, ты сильнее, но оказался лишь мальчишкой. Я буду смотреть, как ты умираешь. Такая смерть в самый раз для тебя. За Фокса, выблядок!
Драко широко раскрыл глаза быстрее, чем внутри всё оборвалось.
В его руке до сих пор лежало древко.
Вспыхнувший шанс, ударившись о сколы рёбер, мгновенно слетел с уст. Стоило лишь приподнять палочку.
— Авада кедавра!
На одном дыхании. Вот так.
Бурый валится, даже не успев понять, что произошло. Для него всё слишком поздно. Тупой, тупой Пожиратель.
Малфою больно.
Осталось дождаться смерти и погрузиться в жизнь, которая должна пролететь перед глазами. Он ждёт, что, возможно, в этих видениях будет она.
Гермиона.
Отец учил его держать удар. Но как же, сука, сложно!
Как блядски болит и воет внутри.
Гермиона вошла в его жизнь и леской сшивала все части, которые он давно утратил. Строила его по новой. С нуля. Показала, что можно жить и дышать, наслаждаясь. И сейчас… вся эта сшитая наживую рана гниёт и рассыпается в пыль. Без будущего. Без единого шанса. И нечего больше зашивать. Нет ниток для такой утраты.
И в остатке у него лишь видения, и они, как клещи, вцепляются в тело.
С ней было ярко, мокро, тепло и до сладости больно. С ней было
ВСЁ…
Безумие просачивается в его глазницы, когда он вспоминает её. И от каждого её слова хотелось заткнуть уши и заорать во всю глотку.
«Квен»
Он вспоминает кончик её палочки прямо у его шеи. Там, куда она поставила метку. Там, где сейчас дыра.
«Ещё раз нападёшь на своего аврора — я убью тебя».
Обжигающая фантомная боль порезанной шеи. Её безумие в глазах. Да, Грейнджер. Наказывай меня.
«Какой же ты мудак».
«Кто из нас мудачнее, Грейнджер».
И в её взгляде нет сожалений.
«Ну и как вообще твоя жизнь, Грейнджер?»
«Только не говори, что ты хочешь поговорить о наших жизнях».
Мокрый кашель глушит скулёж, когда он вспоминает тот день. Мерлин.
«Будь хорошим мальчиком, и, возможно, я возьму тебя с собой».
«Возьми меня с собой», — беззвучно. В уголках глаз копятся слёзы. Малфой сильнее сжимает палочку. Больно! Больно!
«Кто вообще может повестись на тебя».
Он бы смеялся сейчас, если бы мог. Воспоминания убивают.
«Ну что, милый, идём?»
Она в долбанном бежевом шёлке. Смотрит и истязает его тёплым взглядом. Кружит вокруг. Блять! Больно! Больно! Её острые плечи. Мягкая кожа под его ладонью на её бедре. Боже. И чтобы добить себя этим:
«Ты потанцуешь со мной, Гермиона?»
Её объятия в танце. Тело к телу. Чтобы разъебало пополам от её влажных волос и приятного запаха.
«Ты не просто моя работа, Драко».
Небо светлеет, но внутри у него темно. Дыра размером с Лондон. Зубы стучат, и он почти не чувствует тела. Но слышит в памяти слова:
«Поцелуй меня».
Наверное, так умирают…
И Драко не выдерживает. Он рвёт глотку в истерике. Плачет. Немеет от беспомощности. И наконец убивает себя.
«Я твоя».
Палочка летит вверх. Прямо в небо. Губы не шевелятся. Он их не чувствует. Прикрывает глаза. И собирает всё
жиреющие в памяти воспоминания. Только о ней. Заклинание озвучено, закрепленное одним лишь словом:
—
Гермиона…
Сухим, стылым голосом.
И взгляд вверх. Прямо на огромного голубого дракона — его патронус. Настолько мощного, как и его любовь к ней.
Лети…
Пусть это будет последним напоминанием обо мне…
***
Малфой просыпается от кашля и садится в кровати, сгибаясь пополам. Резко дёргает руку к бинтам на шее. Глаза слепит солнце. В ушах звенит.
— Драко! Салазар меня раздери! — голос друга испуганный.
Он трёт глаза в попытке привыкнуть к яркому освещению, фокусируя перед собой Забини. Дёргается от острого осознания того, что он дышит.
Жив…
— Гермиона!
Пытается подорваться, но крепкая рука друга останавливает его.
— Она в порядке! — и предвосхищая следующий вопрос, сразу отвечает: — Нарцисса тоже. Всё закончилось. Слышишь?
Его не удовлетворяет этот ответ. Он оглядывается и находит свою палочку на тумбочке рядом. Хватает её и сразу исполняет желаемое.
Он внутри. Прямо в мозгах Блейза. Ищет то, что самое важное сейчас. Перелистывая видения, как страницы.
Вот они с Забини сидят у его кровати. Гермиона обеспокоенно держит его руку в своей.
— Выйди!
И Драко слушается.
Шея ноет. В горле першит, как от долбанной ангины. Голова кружится.
— Расскажи, — получается сипло.
И Блейз рассказывает. То, что случилось в тот роковой вечер пять дней назад, то, что Пожиратели, которых он не мог увидеть в посохе, были анимагами, и поэтому им удавалось спрятаться в форме животных. То, как Гермиона сражалась с Карателями. Рассказывает, как его нашли с помощью его же патронуса. Восстанавливает кусочки пазлов в истории, слишком ярко и красочно.
— Поттер был в бешенстве. Проверял каждого аврора с сывороткой правды. Но оказалось, что те трое во главе с Толиусом были единственными.
Блейз даже упоминает, что без участия Драко состоялся суд над ним и Гермионой. Поттеру удалось убедить судей, что она действовала в целях самообороны, но в наказание получила отстранение от работы на целый год и обязана была посещать сеансы психологической помощи.
Малфоя же защищал сам Кингсли. Сказал, что он был самым главным и важным фигурантом в этом деле. С его помощью удалось выловить всех сбежавших преступников, и наказание за два брошенных непростительных сгладили, выписав огромный штраф в две тысячи галеонов. Драко на этом моменте почти улыбнулся. Посох обошёлся ему дороже.
Всё сложилось удачно. Вот только Малфой не понимал, почему Грейнджер не приходит к нему. С этими эмоциями он проводит в больнице ещё пару дней. Связки срастались медленно. Бурый не задел артерию, но Малфой потерял много крови.
Она будто намеренно избегала его.
Больно. Больно, мать твою!
Как только он вышел из Мунго, то сразу аппарировал к Нарциссе. Слёз было много. Драко терпеливо ждал, пока мать успокоится, крепко обнимая её. В её гостиной было множество газет с кричащими заголовками и статьями. Начались суды над Пожирателями. Его тошнило от одного вида людей в клетках на колдофотографиях.
Всё закончилось.
Нужно думать только об этом.
Теперь Нарциссе можно вернуться домой.
Скрипит. Скрипит сердце от такой тоски.
— Мы можем вернуться домой, мам…
Долгожданные слова так больно ранят душу. Нарцисса вытирает платком глаза и касается ладонью его щеки. В ней столько любви.
— Возможно, позже, — почти тихо. — Я так привыкла быть здесь, что, кажется жила на островах всю жизнь. Здесь я с Люциусом. Он вот здесь, — она кладёт руку на свою грудь, где под рёбрами сердце.
И от этого у Малфоя першит где-то в переносице. Жжётся.
— Ты всегда можешь вернуться в мэнор, это наш дом. Твой дом…
Но в ответ лишь улыбка.
Он остаётся у неё до глубокого вечера. Они просто сидят и молчат. Просто наслаждаются моментом и наконец начавшейся спокойной жизнью.
Они спасены.
***
Он аппарирует домой и идёт к себе в спальню. Злость по нарастающей кидается камнями прямо в сердце, заставляя пропускать удары.
«Почему ты не приходишь?»
На языке не поворачивается слово
«струсила». Оно просто не применимо для неё. Она Грейнджер. С львиной кровью в венах и опасностью в глазах. Так почему она, блять, не приходит?
И Драко предпринимает отчаянный шаг. Как долбанный подросток в желании укрыться ото всех. Накладывает на дом запрет на аппарацию для всех. Забини вернулся к себе, и больше он гостей не ждал. Гермиона же просто… пропала из его жизни.
Он пытается уснуть. Ворочается на холодных простынях, и они издеваются над ним, подбрасывая видения.
Её голое тело.
Её:
ещё. Сильнее. Я твоя.
Господибоже.
С этими воспоминаниями он проводит час, так и не сомкнув глаз, выкуривая сигарету за сигаретой. Глушил себя в дыме. Уничтожал лёгкие. Легче сдохнуть от рака, чем от ожидания.
— К чёрту!
Поднимается, решив просто напиться. Забыться до блевоты. И, возможно, выхаркать из себя вместе с алкоголем долбанное недопонимание. Идёт в погреб по битому стеклу, бывшему когда-то бутылкой гоблинского виски. У него есть ещё. Не страшно.
Драко заходит в гостиную и опять чуть не разбивает бутылку. Потому что в кресле сидит она…
— Не хотела тебя будить.
После всего произошедшего она смогла выдавить из себя только:
«не хотела будить?» Он хочет разозлиться, но, Мерлин! Не может. Не может оторвать взгляда от неё. Она в той же зелёной пижаме, как будто бы и не было всех плохих моментов. Будто они вот-вот танцевали в столовой под её магловские пластинки. Под её любимую песню…
— Как ты вошла? — получается резко. — Я сделал запрет на аппарацию.
— А я и не уходила…
И всё по новой.
Он отбрасывает виски на диван и несётся к ней, сжигая взглядом. Хватает за плечи и тянет на себя.
Целует навылет, громко, как Бомбарда, и больно, как Круцио, целует, забывается в этом огне её губ. И Гермиона с таким же отчаянием отвечает. Стонет в рот. Мокро. Горячо.
«Я твоя».
«Не отпущу».
Он растворяется в ней.
В её запахе. Родном, родном запахе.
В цвете её глаз, закрытых веками.
Ловит её дыхание губами, бросая себя к её ногам.
Впитывает грейнджеровскую душу. С жадностью. Никому не отдаст. Только для него.
Гермиона отстраняется первая. Так близко, что хочется сдохнуть. Её глаза красные. Капилляры молниями разверзлись на белках.
Прошу, только не плачь…
— Мне так стыдно, — глотает слова. И Малфой качает головой, пытается вновь поцеловать её, чтобы она замолчала, не говорила больше никогда таких глупостей, но она сопротивляется. — Я не смогла тебя защитить…
Дура.
Грейнджер дура.
— Ты хоть понимаешь, насколько это глупо? — он не разрывает объятия. Давит своей аурой на неё. — Никто не мог предугадать этого.
Она хочет что-то добавить, но не успевает.
— Всё кончилось.
Ставит жирную точку. Они идут к дивану и садятся вместе. Гермиона кладёт свою голову на его колени, и он почти уверен, что она так прячет слёзы. Волосы мягкие, и он бы гладил их всю жизнь.
Всю жизнь…
Драко глотает это не прожевывая. Думает. Думает об этом, гоняя
«всю жизнь» по кругу. Разбитые внутренности вновь прошиваются иглой. Грейнджер леской латает нутро. И с каждым стежком всё теплее. Теплее. Больше не чувствует холод прошлого. Всё кончилось. Они здесь. В его доме. На его диване. Перед камином. И он нежно касается её головы. Сохраняет это в памяти, чтобы, не дай Бог, не забыть.
— Я слышал, ты убила двоих.
Она вздрагивает. И он закрывает глаза от злости на себя. Кой чёрт дёрнул его сказать это?
— Я слышала, что ты убил двоих непростительным.
Вот такие они идиоты. Прошедшие самое страшное по одиночке и смакующие вопросы. Как игра в поддавки.
— Я слышал, ты перепугалась, когда не нашла меня здесь.
Она привстает и казнит его взглядом. Личный палач, и он готов оставить свою голову на блюде, лишь бы взрастить в ней её прежний запал. Глаза у неё разбитые, запутанные и тоскливые.
— Ты отправил мне свой первый патронус…
Драко замолчал, оборвав желание продолжать. Но не Гермиона.
— Ты думал о Нарциссе?
И глушит её ответом:
—
Я думал о тебе.
Теперь всю жизнь…
Лоб касается её лба. Глаза в глаза и несмелой улыбкой. Он облизывает губы и решается на последний шаг:
—
Я тебя …
Выдох.
— Блять! — он отстраняется так, и не закончив фразу. — Держи меня, если я захочу ударить.
— Кого ударить? — хмурится она, и Драко взмахом палочки разрешает доступ.
Блейз появляется прямо в двух метрах перед ними, и Малфой сжимает кулаки. Чтобы отвлечься, он притягивает девушку к себе. Обнимает.
— Я уже пять минут прошу доступ на аппарацию! Какого хрена? — Забини с большой коробкой подмышкой топчется на месте и наконец, вроде бы, понимает, от чего отвлёк этих двоих. — Я это…
Приседает и ставит коробку на пол. Пододвигает её к ним.
Малфой и Грейнджер до сих пор ничего не понимают. Драко ломает брови. Хмурится.
— Это тебе, Гермиона… Спасибо, что
спасла меня…
Интересно.
Девушка выбирается из тёплых объятий, и Малфою становится холодно. Чёрт. Даже на секунду он не хочет отпускать её.
Гермиона аккуратно приоткрывает крышку и громко охает, захлопывая её обратно. Драко делает то же самое.
— Невероятно, Блейз, он же точь-в-точь, как…
— Живоглот, — заканчивает за него Гермиона и несмело берёт котёнка. Рыжего, как солнце.
Малфой качает головой, и Забини безмолвно принимает его благодарность. Всё-таки друг умел вот это — выкидывать что-то невообразимое.
Котёнок ёжится у неё на коленях, а Гермиона, пригвоздив, голову к груди, не шевелится. Плачет, роняя слёзы прямо на пушистую шерсть.
Блейзу неловко.
Драко обнимает её за плечи и теребит ухо кота. Целует её в макушку.
— Ну, и как назовёшь? — спрашивает он и косится на Малфоя. Передумывая, добавляет:
— Назовё-те?
Её смех круче любого опьянения. Круче маминого лимонного пирога. Круче полёта на метле. Гермиона расправляет плечи и, уже не стесняясь своих слёз, смотрит на мулата.
— Ты же хотел, чтобы мы своего первенца назвали в честь тебя, Блейз.
И это самое лучшее чувство.
Счастье здесь.
В его доме.
С ней.
Всю жизнь…
Десять лет спустя
Драко бежит. В лёгких холод. Вокруг белым-бело от снега. Одышка страшная, как и ситуация. Он прислоняется к камню, прячась за ним. Выглядывает из укрытия, чтобы проверить, не заметили ли его. Чисто.
Он вновь набирает скорость и несётся вперёд. Снег под ногами хрустит, и изо рта при каждом горячем выдохе появляется пар. Видит высунувшуюся голову и не успевает пригнуться. Снежок летит прямо в макушку, и Малфой падает под радужный детский смех.
— Сюда!
Драко немедля поднимается и бежит за выступ забора, прямо к ней. Поскальзывается и падает на землю. Её смех до сих пор круче любого полёта на метле.
Гермиона отряхивает его колени. Бесполезно. Он вскоре вновь будет в снегу.
— Нарцисса подсказывает им, где нас искать! — шепчет она, и улыбка не сходит с её лица. Боже.
На всю жизнь. — Это нечестно!
Драко тянет руку, чтобы смахнуть с её ресниц снежинки. Идеальная картинка на румяном от холода лице.
Вдалеке слышится шум волн, рассекающих скалы острова. Всё кругом в снегу. В мокром, идеальном, чтобы строить из него фигуры. Здесь всё так же, как и десять лет назад. Те же горы, те же скалы, те же родные для него люди. Аж сердце щемит. Потому что раннее утро, потому что всё вокруг — про любовь.
— Мам, пап! Вылезайте! — ровно хором где-то неподалеку. — Или вы сдаётесь?
Гермиона быстро выглядывает из их укрытия на двоих и задорно вскидывает подбородок.
— Я в ту сторону побегу, а ты в эту, — указывает она руками. — Окружаем этих злодеев!
В последний миг он хватает её руку и дёргает на себя. Целует в любимые губы и мотает головой в несогласии с её стратегией. На его губах остается вкус вишнёвой помады и частичка её жизни.
Драко выбегает из их убежища и напоследок кричит ей:
— Беги, а я буду отстреливаться!
И кидает снежок.
Конец.
