Зорко одно лишь сердце

— Ты снова у Ноткина был. Ненавязчиво, мягко жмется щекой к угловатому плечу, как слепой котёнок. Она — мягкая, пряная, он — твёрдый, каменный, но от чего-то тёплый, не то что обычно — Капелла точно знает от чего. Чувствует. Каспару хочется соврать — нет, не был. Кто тебе сказал, какие злобные морды нашептали? Но они оба знают где он был. Капелла не спрашивает, утверждает. Он берет её за тёплые руки — красивые, нежные, ведёт за собой, тихо, медленно, чтобы не столкнуться с чем-нибудь по дороге. Усаживает на кровати, подаёт подушку — учтиво, но не с заботой или любовью. Так, из вежливости. — Посиди со мной. Виктория вытягивает руки, и отказать ей сложно, да и не хочется. Каспар укладывается головой на колени, сворачивается как маленький ребёнок комочком — перед ней можно, она не увидит. Капелла смотрит руками — по путанным волосам, по острым скулам, по морщинкам, которые уже проглядываются у него около губ — совсем как у отца. Такой молодой и уже такой уставший. Она не видит, но чувствует как он свернулся в маленького ребёнка. Каспар хочет спросить: «Злишься?», но уже заранее знает, что нет. Никогда между ним и Капеллой не было большой любви. С Ноткиным она была всегда, даже если иногда они оба её упрямо игнорировали, глупцы. А где не было любви, там нет и измены. Стало быть, и злиться не на что. — Надеюсь, у вас всё с ним хорошо? Выглядишь счастливым, — словно прочитав мысли, успокаивает. — Откуда ты знаешь как я выгляжу? — спрашивает он. — Чувствую. Что ж, силы помогают Виктории видеть больше обычных людей. Даже если её собственные глаза уже ничего не видят. Такой обмен пришлось ей произвести в жизни — зрение нечеловеческое на обычное.

***

Она не видит его, но чувствует уже с порога — как скрипят половицы под ногами, как повеяло ветром по ногам, как запахло травами. Конечно же, сначала он здоровается, негромко чтобы она знала, что он тут. Чтобы не напугать. Конечно же она знала. Потом чувствует тепло, сначала на расстоянии, затем в деликатном касании грубоватыми пальцами по запястью. Она хватает руку — ведь если шершавое, значит, можно? Капелла позволяет ему заваривать чай, хотя и сама могла бы с этим справиться. Она не позволяет считать её неумехой — то что глаза не видят не значит что она не чувствует носом, руками, душой. Она справляется со всеми делами сама. Но Спичке никогда не отказывает. Ему хочется заботиться, а ей приятно получать эту заботу. Уже как жилец дома он сам знает где взять нужные травы. Знает какие нравятся хозяйке. Сколько добавить воды, листьев и тепла. Уютно пахнет мятой и домом. Спокойно. Вот сейчас как никогда ощущается замедление времени. Как оно течёт мёдом. Как в нём застывает эта секунда — теплое закатное солнце заглянуло в окно, пробежало по коже, разлилась по чашкам ароматная вода. Спичка счастлив, что может просто хотя бы смотреть на неё — как красиво играет луч рыжими волосами, как мило она съеживает чуткий нос, ориентируясь по запаху. Нравится слушать то что она говорит и как говорит. Нравятся её чуткие руки. Её мудрость — совсем не по годам. Какая же она красивая. — Не знаю, я не смотрю в зеркало. Время снова идёт. Момент таинства ускользает. Глупец, всё испортил! — Жалко, что я не знаю какой ты сейчас. Помню тебя ещё подростком. — Да такой же я. Только постарее. И правда грустнеет. Остались ли у него те еле заметные веснушки на щеках? Появились ли морщины, как у Каспара? Потемнели ли от времени волосы? — Иди сюда, я посмотрю. Спичка горбится неловко, отставляет чашку и подходит ближе. Садится напротив. А потом чувствует как глупо, словно у мальчишки, заходится дурацкое сердце. Хозяйка прикасается к нему. Кончиками пальцев обводит овал лица — как очертились скулы! Как впали щёки! Щекочет касанием брови — какие они были тогда? Она уже не помнит. Но чувствует как впали уставшие глаза — совсем не щадит себя, не высыпается! Об ней заботится, а о себе?.. Виктория продолжает изучать лицо — линии морщин, плоскости тела. А Спичка всё больше чувствует что так быть не должно. Он не должен приходить. Она не должна впускать. У Виктории муж, большая ответственность и Спичка тут совсем лишний и не к месту. Это не их роли. И всё же как приятно с промозглой улицы приходить в это тёплое место, говорить и касаться руками. Потом Виктория со складочки у носа скользит по невидимой черте пальцами к губам. И эта черта последняя. Дальше — нельзя. Нужно уходить сейчас, пока пути не переплелись и не ушли слишком далеко от изначально проложенного маршрута. Есть роли. Есть обязанности. А есть дурацкая влюблённость. Но приходится её преодолеть. Уйти. Это не его дом, не ему тепло, не ему заботится. И женщина это не для него. Бешенное сердце в горле с этим, конечно, не согласно.