1
Она не понимала многих вещей. Папа часто называл её «своей особенной девочкой». Мама звала её только по имени. А она всегда чувствовала, что не принадлежит себе до конца. Две основы разделялись в ней, словно существовали в разное время и разном месте. Ей казалось, что её тело слишком нелепо. Какое-то маленькое, неуклюжее, еле научившиеся ходить и произносить примитивнейшие слова. Она хотела большего. Но чего — не понимала. Иногда она ловила мамины опасливые взгляды в её сторону, которые та спешно отводила. Чего она боялась? Её? Может, став старше, она поймёт, что они значат? Может время ещё не пришло? Хотя все вокруг твердят, что она умна не по годам. Тот же Джеймс вроде старше её на три месяца, а такой дурачок. Даже сейчас умудряется есть козявки, хотя тётя Джинни сказала этого не делать. — Джеймс Сириус Поттер, если ты сейчас же не прекратишь, я сделаю так, что все твои козявки до конца жизни будут со вкусом брокколи, — строго произнесла та, заметив, что вытворяет её сын на публике. — Только не брокколи! — Вот именно. Веди себя прилично. — Слушай, мам, а ты можешь сделать козявки со вкусом конфет? — вдруг воодушевился мальчик, показав улыбку без переднего зуба. Из-за его отсутствия он всё время издавал лёгкий свист, когда говорил. — Джеймс... Тётя Джинни повела куда-то сына, и девочка получше устроилась в своём тайнике, чтобы не попасться им на глаза. Точнее, она хотела спрятаться ото всех. Было слишком людно, а она не любила людные места. Папа утром подарил ей заколку с изумрудами и сказал, что для них с мамой сегодня важный день. Но неужели настолько, что её необходимо оставлять на попечении тёти Джинни? Та, похоже, вообще забыла, что должна смотреть за двумя детьми. Девочка вздохнула, поправив заколку в волосах и на секунду выглянув из убежища. Она сидела за большим левитирующим плакатом с изображением открытой книги, которую полумесяцем окружали пять звёзд. Картинка двигалась: страницы в книге перелистывались, показывая текст. Девочка уже могла его прочесть, хоть и не всё понимала из написанного:XVII ПРЕМИЯ ИМЕНИ ИГНАТИИ УИЛДСМИТ В ОБЛАСТИ НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ Номинанты: Арнольд Голдштейн «По ту сторону Зеркала Желаний», Издательский дом «Обскурус» Тиана Эйрин Найт «Магические заменители: универсальный порошок для любых видов зелий», Издательство «Чародей Букс» Уорик Штайн «Что говорят руны», Издательский дом «Обскурус» Драко Люциус Малфой «Теории легилиментивного сознания», Издательский дом «Афина»
Дальше она не читала — её всё время привлекало два имени: отца и собственное. Она много раз спрашивала родителей, почему её назвали именно так, но никогда не получала ответа, который бы её удовлетворил. Это имя ей не нравилось, поэтому она важно заявляла, что к ней можно обращаться, только как… — Фи! Фи! А, вот ты где спряталась. Сверху на неё смотрели серые отцовские глаза, обрамлённые острыми прямоугольными очками. Тяжело опёршись на трость, он присел возле неё. — Ну? И чего ты здесь сидишь? — Джеймс предлагал мне его козявки. — Если это всё, что у него есть, то жених он не очень. Скажи спасибо, что это только козявки. Лет через десять он может предложить что похуже. Но тогда ты мне об этом обязательно скажешь, чтобы я мог открутить ему голову, верно? Фи совсем не поняла, что имеет в виду отец, но уверенно кивнула, как делала всегда в разговорах с ним. Тот вымученно улыбнулся, погладив дочь по голове. — Понимаю, Поттер — так себе компания, но это только на один вечер. Идём, я отведу тебя к ним. Тётя Джинни посадила её и Джеймса между собой и дядей Гарри. При нём Джеймс тут же становился паинькой, так что Фи вздохнула спокойно. Никто не будет приставать к ней с глупостями. По крайней мере в ближайшее время. Они сидели в первых рядах, так что девочке хорошо было видно сцену с те ми же плакатами, за одним из которых она пряталась. Мама с папой расположились прямо у сцены и о чём-то тихо переговаривались. Фи всматривалась в них во все глаза, надеясь, что кто-то из них обязательно обернётся к ней. Вот сейчас мама повернёт голову, и камни на её большой красивой серёжке забренчат, сталкиваясь друг с другом. Или папа посмотрит через плечо, подмигнув сквозь отбрасывающие блики очки. Но они не оборачивались, обсуждая что-то между собой с серьёзными лицами, а когда на сцену вышел ведущий с внушительным животом, они стали ещё серьёзней и теперь уже отвернулись и друг от друга. Ведущий что-то постоянно говорил. Его речь сливалась в голове Фи в один сплошной поток неинтересной и непонятной информации. Когда он молчал, то все обязательно хлопали. Тётя Джинни сказала Фи хлопать и ей, когда папа пойдёт на сцену, а дядя Гарри добавил: «Если пойдёт». Но папа действительно пошел. Фи уже еле могла сидеть, когда ведущий вдруг после долгого напряженного молчания громко объявил его имя. Хлопая так, что горели ладони, девочка смотрела, как отец выходит на сцену, принимая из рук ведущего странную фигурку и лист пергамента. Потом поднялась и мама. В бежевом брючном костюме она встала возле папы, улыбаясь залу. Фи улыбнулась ей в ответ, хоть и знала, что мама её наверняка не видит. — Мистер Малфой, я знаю, что долгое время вы не могли издать свою книгу по ряду причин, — начал ведущий. — Что вы чувствуете теперь, когда ваш труд признан на таком уровне? — Чувствую, что так правильно, — ответил папа. — Но я понимаю, что всего этого не произошло бы, если бы не моя жена. — Думаю, будь у моей жены собственное издательство, я бы тоже был знаменитым писателем, — захохотал ведущий. Весь зал его подхватил. — Должна заметить, что именно книга Драко послужила началом моего издательства, а не наоборот, — сказала мама. — Мы специализируемся на научной литературе. С нами сотрудничает множество замечательных авторов, которые не менее достойны признания. Блат, если вы вдруг намекали на него, здесь роли не играет. Мы берём за талант и идею, а не за степень знакомства и популярности. — Ну, теперь мы все знаем вашу больную тему, миссис Малфой! Зал снова расхохотался. Фи насупилась. — Однако вернёмся к вашей книге, мистер Малфой. Уверен, вас уже много раз спрашивали, и всё же: что подтолкнуло вас к подобному? Чтобы так уверено заявлять о тех вещах, о которых вы пишите, нужно, по крайней мере, испытать некоторые из них. — Всё написанное в моей книге — лишь теория, что, в принципе, можно понять из названия, — произнёс папа, беря растерявшуюся маму за руку. — Намерено воплощать некоторое из её содержания в жизнь, как минимум, негуманно и неэтично. Что такое «негуманно» и «неэтично»? Фи только хотела спросить об этом у тёти Джинни, но ведущий опять странно пошутил, и зал взорвался новыми аплодисментами. — Ну, хорошо-хорошо, — продолжал ведущий. — А как насчёт той методики исцеления от чар забвения? Вы так уверены, что она работает? — Да. — Весьма лаконичный ответ! Но не могли бы вы рассказать поподробней? Всё-таки в названии вашей книги фигурирует слово «теория», что указывает на экспериментально проверенную информацию. А, насколько нам всем известно, до недавнего времени вы… ммм… в силу некоторых обстоятельств не могли осуществлять подобные эксперименты. Так как же так вышло? Фи успела поймать растерявшийся мамин взгляд. Возможно, другие его и не заметили, но Фи не могла, потому что часто встречала такой взгляд в свою сторону. А лицо папы осталось спокойным. Он медленно обхватил мамину руку, не прерывая зрительного контакта с ведущим, и произнёс: — Магия — изменчивая наука, которая утверждает право на осуществление невозможного. Её границы мы никогда до конца не изучим. Следовательно, утверждать что-то в её рамках совершенно без уверенности или, наоборот, с полной нельзя. После последовали новые разговоры с новыми непонятными словами. Тётя Джинни и дядя Гарри перешептывались через Фи и Джейма, словно тех и не было. Девочка пару раз смотрела на Джейма, но тот нашел нечто-то увлекательное в своих шнурках. Жалко, что её ничего не может так занять. И как же это всё неописуемо скучно…2
Драко проснулся от того, что, по привычке закинув руку на другую сторону кровати, почувствовал только холод постели. Он привстал на локтях, осматривая мутным взглядом тёмную спальню. Двери на балкон были открыты, и ночной ветер раздувал лёгкий тюль, в узорах которого скрывались приглушенное пламя свечи и знакомый женский силуэт. Встав с постели, Драко тихо, насколько позволяла шаркающая нога, приблизился к балкону. Гермиона сидела в кресле к нему спиной, поджав под себя ноги и изредка всхлипывая. — Ночь сегодня, конечно, красивая, но не настолько, чтобы трогать до слёз, — сказал Малфой, проходя на балкон. Гермиона вздрогнула, наспех вытерла лицо и повернулась к нему. — Не хотела тебя разбудить. — А я вот хотел. Чтобы я мог узнать, почему моя жена плачет. — Драко сел в соседнее кресло, в дрожащем свете пламени пытаясь разглядеть что-нибудь во взгляде девушки. — Так что, неужели ты стала настолько сентиментальной? Или дело в чём-то ещё? Немного помедлив, Гермиона достала из складок шелкового халата книгу в изумрудной обложке. Признаться, за сегодняшний день эта книга порядком поднадоела Драко. Уж слишком много раз ему пришлось её подписывать. — И что это значит? Ты вдруг осознала, что замужем за знаменитостью, и не смогла сдержать слёз счастья? — Сегодня задавали много вопросов. Это заставило меня вспомнить о… Снова задуматься об Афине. — Гермиона, прошло пять лет… — Я знаю, — тут же перебила она, — но это не значит, что я перестала бояться. Я боюсь, что однажды она откроет эту книгу и всё поймёт. Узнает всю правду о себе. — И в чём правда? — Ты же прекрасно понимаешь, о чём я. — Для меня есть только одна правда: она — наша дочь, Гермиона. Из плоти и крови. С моими великолепными глазами и шикарной шевелюрой. Гермиона хмыкнула, позволяя мужу взять у неё книгу и отложить на столик к свече. — Хорошо, что скромность она унаследовала не от тебя. — Скоромность Малфоя не красит, — гордо заявил Драко. — Я заметила. Она пыталась улыбаться — Драко видел. Видел, как ей тяжело думать так же, как он. Ему очень хотелось её понять, но он знал, что этого никогда не случится. Он не был там, чтобы говорить, что понимает. Он не имел той тайной связи с дочерью, что хранила в себе его жена. Но самым парадоксальным было то, что именно эта связь отдаляла Гермиону и Фи друг от друга. — Хорошо, — выдал он, хлопнув в ладоши, — если уж ты так боишься, то так и быть — я могу поговорить с нашей дочерью. — Серьёзно? — Её глаза расширились. — Конечно. Только когда она сама спросит. И нужно будет определиться: сделать метафоричный упор на пестики и тычинки или же рассказать всё, как есть; что когда мужчина вставляет в женщину сво… — Малфой! Гермиона подскочила на ноги так резко, что оттолкнула назад своё кресло, чьи ножки с неприятным звуком царапнули каменный пол. Её горящие глаза затмевали пламя свечи. Она встала у перил, обхватив себя руками и недовольно сопя. Осторожно подойдя сзади, Драко положил ей руки на плечи и уткнулся лбом в растрёпанный затылок. — Прости, — прошептал он. — Обещаю, всё будет хорошо. Она не спросит о том, о чём не должна. — Ну а если всё же спросит? — Гермиона повернулась к нему. — Если спросит, я надеюсь, она уже будет достаточно взрослой, чтобы понять. — Это её сломает. — У неё будем мы, чтобы этого не допустить. Гермиона, пять лет назад мы приняли решение, зная, что за этим может последовать. Теперь у нас нет права сомневаться и бояться. — Я знаю, знаю. Но я так не хочу, чтобы она страдала. Из её глаз хлынул новый поток слёз. Не зная, что ещё сказать, Малфой просто прижал жену к себе. Он чувствовал, как быстро намокает пижама на плече, но продолжал медленно гладить Гермиону по волосам, наблюдая, как играет на её серебряной пряди огненный свет. — Спасибо, что ты рядом, — произнесла она, наконец отстранившись. — А где же я ещё могу быть? Кстати, насчёт пестиков и тычинок. Кажется, у меня есть некоторые пробелы в этой теме. Поможешь подтянуть материал? — Ты невозможен. — Но за это ты меня и любишь. Гермиона слегка толкнула его в грудь, Драко рассмеялся и потянул её в спальню. Пока она засыпала у него на плече, он всё думал над её словами. Теперь сон не шел к нему. Он понимал волнения Гермионы и, видя, как она терзается, чувствовал вину. Сверлящую, заставляющую ноги пойти в кабинет и открыть второй ящик письменного стола. Тот, что Драко всегда запирал. Убедившись, что Гермиона заснула, он аккуратно высвободил плечо из-под её головы, дотянулся до трости и встал с постели. Часы в кабинете показывали два часа ночи, когда Драко бросил на них взгляд, усаживаясь в мягкое кресло. Он отпер второй ящик, вываливая всё его содержимое на стол: стопку пергамента, скреплённая лентой, и старый дневник с желтыми, искривившимися листами. Сначала он просмотрел пергаменты — записи, которые он сделал пять лет назад, но так и не решился включить в свою книгу. Они с Гермионой посчитали это слишком опасным для Фи. Но Драко тогда не решился сказать, что куда более опасной вещью для неё будет этот дневник, который он начал вести, как узнал, во что превратилась их ментальная связь. Он делал кое-какие пометки, записывал наблюдения, свои мысли и гипотезы. У него не было злого умысла. Он понимал, что написанное в дневнике никогда не выйдет — и не должно — за пределы этой кожаной обложки. Сейчас, пролистывая хрустящие страницы, Драко выхватывал из них отдельные случайные строчки: «7 месяцев», «3
Гермиона, проснувшаяся, чтобы попить воды, и не обнаружившая возле себя мужа, тихо на цыпочках кралась к спальне дочери, откуда доносился приглушенный голос Драко: — «Обманщик выпросил у короля целый мешок золота, будто бы для того, чтобы купить волшебные палочки и другие необходимые для колдовства предметы»… Он читал любимую сказку Фи. Гермиона её тоже любила. И любила слушать её в исполнении мужа. В особенности потому, что у неё самой не получалось так красиво рассказывать истории. Когда для Фи читал Драко, девочка с трудом засыпала, постоянно увлечённая сказкой, но стоило начать читать Гермионе, как веки Фи тут же тяжелели. Сначала Гермиона гордилась этим, пока Драко не сказал, что её чтение больше похоже на сухой, скучный доклад, от монотонности которого даже он порой засыпает. Но не факт того, что она — никудышный рассказчик, заставлял Гермиону считать себя плохой матерью. Главная проблема крылась гораздо глубже, и даже Драко был не в силах её понять. Гермиона и сама не до конца её понимала, но всё равно продолжала бороться с ней. Какое-то необъяснимое чувство приказывало ей держать дистанцию. Словно в её общении с дочерью существовала некая доза, нарушать которую нельзя. Это как приложить руку к стоящему на огне котлу. До какого-то момента это безопасно, пока поверхность не нагреется и не начнёт жечь ладонь. И Гермиона не хотела обжигаться. Она напомнила себе, что нужно вовремя отнимать руку, иначе… ожег. — «…утром проходимец и глупый король, как обычно, махали палочками, подпрыгивали и декламировали бессмысленные стишки. Вдруг до ушей короля донеслось хихиканье. Это прачка Шутиха смотрела из»… — Пап? — вдруг перебила Фи. Настала долгая пауза, а потом девочка осторожно спросила: — Мама меня не любит, да? Тело обдало холодом, словно откуда-то сверху на Гермиону дыхнул ледяной призрак, питающийся её страхами уже давно. «Я люблю тебя, доченька! Люблю больше жизни!», — почти что вырвалось у неё, но застыло на языке с кисловатым привкусом. Для Гермионы безграничная любовь к Фи была и подарком, и проклятием. Она вызывала тепло в груди от каждой улыбки дочери. И она же заставляла тело коченеть от малейшей возможности, что с Фи что-то случится. Что-то, что Гермиона не сможет предотвратить. — Это нормально, — заверила её мать, когда Гермиона поделилась с ней правдой. Не всей, лишь частью. Но уже на целую эту часть ей было легче в тот момент. — Материнская любовь сильна, — продолжала Джин, — и от того опасна. Она легко может толкнуть к безумству, поэтому ты должна уметь не поддаться этому. И Гермиона сопротивлялась, как могла. И сейчас видела, к чему привели её попытки. Дочь считала, что она её не любит. Жалела ли она о её рождении? Конечно нет. Но она бы желала для неё лучшей жизни, лучшей судьбы. Без той матери, что не может заглянуть глубже в себя и признать главное. Когда Гермиона только узнала о беременности, то действительно боялась самой Фи, потому что не знала, какой она будет и стоит ли ей быть вообще. Драко говорил, что поддержит любое её решение. Но, постоянно прокручивая в голове тот последний разговор с существом, что возникло не по своей воле и просто хочет продолжать жить, Гермиона вскоре поняла, как должна поступить. В конечном итоге, Фи родилась обычным ребенком, чистым листом, которому предстояло впитать в себя собственные воспоминания и характер, как она когда-то и хотела и теперь никогда не узнает об этом. — Фи, ну что ты! Ты и не представляешь, как сильно она тебя любит. Зная, что не сможет выдержать ещё хотя бы одного замечания дочери о её якобы нелюбви, Гермиона распахнула дверь слишком резко, как ей того хотелось бы. Увидев испугавшихся таким появлением мужа и дочь, она расслабленно улыбнулась и прислонилась к дверному проёму. — Похоже, в этом доме никто сегодня не может нормально спать, — сказала она, чтобы разрядить обстановку. Потом присела рядом со всеми на маленький пуф, убрала со лба дочери светлые пряди и, вложив в голос всю актёрскую игру, на которую была способна, спросила: — Что читаете? — Зайчиху Шутиху, — тихо ответила Фи, рассматривая Гермиону такими пораженными глазами, словно у неё за спиной вдруг выросли крылья. — Ну конечно, что же ещё это могло быть? — Гермиона искала поддержки в глазах Драко, но тот не спешил развеять появившуюся неловкость. Она ощущала себя третьей лишней, злодейкой, нарушившей волшебную атмосферу в сказочном царстве. Тогда она решила прибегнуть к секретному приёму: — Я тут подумала, почему бы нам завтра не съездить на пляж? Тут же Фи оживилась, сев в постели и заехав пяткой в плечо отца. Она обожала бывать на пляже. — Правда? — Да, мы давно там не были. И давно не проводили время вместе. Нам всем стоит отдохнуть после тяжелой недели. — Отличная идея, — наконец произнёс Драко. С трудом им удалось уложить возбуждённую Фи обратно в постель. Драко продолжил чтение, а Гермиона начала медленно, едва касаясь, поглаживать дочь по голове. Сначала девочка активно вставляла комментарии и опережала отца в чтении, цитируя целые абзацы наизусть, но постепенно её глаза стали открываться всё реже. Гермиона наблюдала, как подрагивают её ресницы в приглушенном свете ночника, и впервые за долгое время чувствовала спокойствие. Ей хотелось остаться здесь подольше. Чтобы рядом был Драко и их общий секрет, который, возможно, никогда и не узнает, что он таковой, а может и нет. В любом случае, Гермиона поняла, что устала бояться этого. Поняла, что из-за страха быть искренней шансы потерять дочь куда выше. Когда Драко закончил читать, Фи заворочалась в полусне и приоткрыла глаза. — Засыпай, — произнёс он. — А вдруг опять кошмар..? — А твой папа не просто так волшебник. У него волшебное ухо, ты знала? Если рассказать в него свой плохой сон, он больше не приснится. Ну, расскажи папе о всех монстрах, что тебя донимают, и они больше не посмеют этого делать! — Это не монстры, папа, — смеясь, ответила девочка. — Ну а кто? Давай выкладывай! Драко наклонился к дочери, слушая её тихий рассказ, а Гермиона подошла к книжному шкафу. Если бы она в тот момент не отвернулась, чтобы поставить книгу на полку, то смогла бы увидеть в зеркале, как выражение лица мужа, слушающего дочь, быстро меняется с улыбчивого на тревожное. Но когда она обернулась, Драко уже шел к ней. Гермиона успела заметить, как он попытался вернуть себе непринуждённый вид. — Так, ну всё! Кто сейчас не уснёт, завтра на пляж не отправится! — объявил он и потянул Гермиону к двери. — Всё хорошо? — шепотом спросила она, когда они вышли в коридор. — Да… да, конечно. Между прочим, прекрасная дама, заявление про пляж и вас касалось. Быстро в кровать! Возможно, не будь она такой измотанной, Гермиона бы подумала об этом лучше и просто так не отстала, но усталость брала верх. Не хотелось больше думать ни о чём дурном. Она спросит всё завтра, если в этом будет необходимость. — Знаешь, я подумала над твоими словами, — сказала она, когда они уже лежали в кровати, пытаясь рассмотреть друг друга в темноте. — Ты прав. Я зря себя накручиваю. Нет никаких причин, из-за которых бы Фи могла что-то узнать. Правда, с чего ей вдруг так думать о себе? Всё будет хорошо, верно? Гермиона не видела лица мужа, но почувствовала, как он притянул её к себе, обдав макушку горячим дыханием, поцеловав, а затем тихо ответив: — Да, будет. Я не позволю, чтобы было по-другому.