Потерявшие любовь

Иккинг будит меня, когда на светлеющем небе появляются первые признаки рассвета, окрашивая верхушки деревьев в сиреневые кружева. Видимо, ночью в какой-то момент я отключилась. -Долго я спала? -Пару часов. -А ты? -Потом посплю. Теперь я, наконец, рассмотрела цвет его глаз. Они были зелёные, холодного зелёного цвета. Пока он отвернулся, я быстро проверила свои карманы и пожитки в рюкзаке. Добро добром, но я его совсем не знаю, а остаться с пустыми руками на пустой заправке мне совсем не хотелось. Я прекрасно понимала, что он мог запросто за ночь обчистить мои карманы и перерезать горло своим ножом. Или моим топором. Или пристрелить. Что бы выбрать? Однако он этого не сделал. Перекинувшись еще парой слов о дальнейшем направлении пути, мы покинули заправку. За всю дорогу мы не встретили ни одного признака жизни: ни животного, ни насекомого, ничего. Даже следы браконьеров пропали. Очень надеюсь, что они держали путь в другую сторону, и мы не рискуем встретить их за ближайшим поворотом. Голая холодная земля безмолвствовала. Иккинг прав, если в этих краях и водилась какая-то живность, то ее либо уже всю перебили на корм, либо она ушла в спячку до весны. Мы идем долго, стараясь не задерживаться на пустых открытых местах. Не знаю, от каких призраков убегает этот псих, но мне нравится, что он осторожный. Осторожный — значит живой. Ближе к ночи я совсем выбиваюсь из сил. Ноги горят, словно мне в кроссовки наложили раскаленного угля, да не предупредили. На кой черт я вообще поплелась с ним? Без него можно было бы растянуть припасы на более дальнюю дорогу, а, значит, не обязательно было бы каждый день совершать убийственные марш-броски. Мне хочется завыть, но я слишком измотана даже для этого. Я мечтаю упасть, заснуть и никогда больше не просыпаться. Мы молчим. Бесшумно на плечи ложится ночь, принося с собой холод. Еще только ноябрь. Мы весь день ничего не ели, остаток драгоценной воды закончился еще пару часов назад. Если в ближайшее время не пойдет снег, мы умрем. Изнуряющая ледяная ночь забирает последние силы, поэтому, когда Иккинг останавливается в подножии небольшого холма, я не сопротивляюсь. Я еле держусь на ногах, он вырывает для меня подобие ямки, застилая ее еловыми ветками, поверх которых укладывает спальник. Вышло вполне сносно. -Не царские хоромы, но… -Сойдет, — говорю я, бухнувшись в нее без задних ног. Мне дико хочется есть, но еще больше мне хочется умереть. Все чаще перед глазами всплывает тот парень, что поймал пулю от своего приятеля. Я уверенна, что его безмолвный взгляд еще долго будет стоять у меня перед глазами. Пора бы привыкнуть, столько трупов уже осталось позади, вот только каждый раз — как новая рана в сердце. Как к этому вообще можно привыкнуть? На его месте мог быть кто угодно. Иккинг или я. Или маленький ребенок. Если думать так о всех сгинувших, то можно самой скоро с рассудком распрощаться. Человеческая натура имеет предел, ты можешь пройти сто войн, перевязать тысячи отрезанных ног и рук, но один вид застреленного ребенка тебя сломает. Я просыпаюсь уже ближе к обеду. Ранее зимнее солнце, не успев толком прогреть землю, уже несется к горизонту, оставляя нас наедине с холодеющими ночами. Первым делом я провожу ежедневный ритуал, повторяя про себя, чтобы ничего не забыто, и что я все еще я: «Меня зовут Астрид Хофферсон, мне почти 20 лет, мою маму звали Сара, а отца Дэнни. Он бил ее раза по два в неделю. Моего старшего брата звали Стив, он издевался надо мной каждую пятницу, когда приходил после гуляний с друзьями. Я все помню. Я никого не забыла». Я усаживаюсь удобнее на еловых ветках, и замечаю, что Иккинг сидит с моей бутылкой воды, которую мы вчера опустошили еще днем. Она полная. -Хочешь? — он протягивает ее мне. -Где ты нашел воду? -удивляюсь я, жадно выхватывая бутылку и проглатываю добрую треть. Вода восхитительна, она обдает льдом мое горло, отчего вся грудная клетка раскрывается, и хочется дышать-дышать, как никогда не дышалось. -Бродил вокруг в поисках еды и нашел ручей с ключевой водой. -Мы сможем потом еще набрать? — спрашиваю я, понимая, что могла за секунду опустошить остатки последней воды. -Да, можешь пить. Вот так. Спасла его я, а шефство взял он. -А еду? -Что? -Еду нашел? -Коренья, моя бабушка в деревне заваривала такие для настоя. В любом случае, они не ядовиты, — он разворачивают руку. На его ладони гнездятся три скрюченных корня. Я беру корень и нюхаю: тонкие запахи снега и земли освежают меня. -Приятно пахнет. -Выбора у нас все равно особо нет, чем питаться. Иккинг пожимает плечами и принимается жевать один корень. Я только сейчас замечаю, какое у него осунувшееся лицо, как расползлись темные круги под глазами. Волосы растрепаны, а плечи и спина напряжены. Из-за такой спины и язык не страшно врагу показывать. Он активно работает челюстями, видать, давно не ел. Корень вкуснее, чем я ожидала, я с жадностью поглотила один и уставилась на Иккинга. Он разделил третий корень пополам моим топором и отдал мне часть. Мне становится стыдно, что я вчера размышляла о походе без него в целях экономии припасов, он не экономит. Да, три корня и растягивать-то сложно, но его желание поделиться последним куском больно бьет по моему самолюбию. -У меня еще есть печенье, — говорю я. Минуту мне кажется, что он смотрит на меня укоризненно, почему раньше не предложила, но я поспешно, опустив глаза, раскрываю рюкзак и достаю хрустящую упаковку. Когда на пороге дома, где жили родители, началось мое путешествие, я взяла за правило есть только тогда, когда желудок вот-вот начнет переваривать сам себя. Если же буквально не умираешь с голоду — нечего тратить еду. -Крекеры. Это все, что есть, — оправдываюсь я. -Хорошо, — он берет упаковку и аккуратно открывает ее. — Даже срок годности не истек. -Украла в одном из пустующих домов. Это звучит так нормально, так обыденно, словно я к соседке за газетой сходила. К сожалению, новый мир приучил нас к новым правилам. А-2 не только пожрала почти все население планеты, она еще активно уничтожает последние признаки человечности у нас внутри. Отдав мне ровно половину, он аппетитно хрустит печеньем, запивая все это ключевой водой. Лицо его становится мягче и светлее, и я уже не чувствую себя, как последняя зараза. -Астрид. Он поднимает на меня удивленные глаза. -Меня зовут Астрид. -Хорошо, а я Иккинг, — он улыбается. — Да, ты говорил. -Что ты делала на той заправке? -В первый раз или во второй? Его вопрос звучит у меня в голове, как хор в пустой комнате, вызывая эхо множества ответов. Я проходила мимо. Я выживала в этом долбанном мире. Я искала живых людей. Я пыталась не загнуться от голода. Любой выбирай, не промахнешься. Мое молчание сбивает его улыбку. -Ты никого не искала, верно? Ты одна? Ты вернулась, чтобы спасти меня? Пока он мне этого не сказал, я даже не задумывалась над смыслом «Я одна». Как понять я одна? У меня нет родителей, брат пропал, я не знаю, выжил он или нет. Друзья все давно осыпались пеплом погребального костра мне на голову. Мне некого ждать, некого искать, не ради кого выживать. Только ради себя, если в этом есть хоть какой-то смысл. -Уже не одна, я тебя спасла, забыл? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мои глаза не выдали меня с потрохами. -Я направляюсь в Город. А ты что там делал? Я вдруг понимаю, что понятия не имею, как далеко я от Города, в какую сторону мы пошли после автозаправки и куда теперь вообще бежать. -Страдал от людской жестокости, — отвечает он, уставившись в морозное небо. Оно кристально чистое и непомерно холодное. Я доела свою порцию крекеров, желудок потребовал еще. -Это как? -Вот так. Не все такие добрые, как ты. С этими словами он встал и пошел в лес. Я не такая уж и добрая, первый раз я его все-таки бросила. Я могу оправдать эту трусость тем, что он пытался застрелить меня. Так что, на счет собственной доброты, я бы еще поспорила. -Я там силки поставил, в детстве в лагере учили. Проверим, как получилось. Может, хоть на зайца повезет. На этом разговор был окончен. Он явно не собирался выкладывать передо мной свои карты. Это хорошо, не люблю, когда мне лезут в душу, и сама стараюсь этого не делать. Не для того я столько замков навешала. Холодный ветер продувал мою ветровку и душу, заставляя сжиматься в маленький комок. Я надеялась до наступления настоящих морозов уже прибыть в Город, но сейчас все идет наперекосяк. Я не знаю, как к этому относиться. Да, я спасла жизнь человеку, рискуя своей, но я поставила под удар планы. Если бы не планы и маленькие цели, я бы уже сгинула или сошла с ума. Страдал от человеческой жестокости. Что же он такого натворил, чтобы его приковали цепью к трубе, оставив умирать от холода и голода… Надеюсь, он все-таки расскажет мне при случае. Мы переночевали здесь же у подножия холма, пополнив запасы воды и кореньев. Иккинга не было три часа, но он принес всего небольшую горсть кореньев. К сожалению, это все, что мы имеем. Счастье нам не улыбнулось: силки оказались пустыми, как и мой желудок, что ежеминутно напоминал мне о своем существовании, приходилось прикладывать немало усилий, чтобы его утихомирить. Как же я, оказывается, отвыкла от людей. Всю ночь мне мерещилось, что он сейчас схватит мой топор и одним движением отделит голову от тела, напьется моей крови и вымажет в ней ладони. Поэтому я держала топор при себе, даже когда Иккинг попросил дров нарубить, я ответила, что ветки можно и руками собрать. Он смерил меня взглядом, который я не смогла распознать. Закон номер четыре. Никому не доверяй и надейся только на себя. Даже не смотря на то, что он принес мне воды и кореньев. Ночная тьма мягко укутывала спящий лес, играя в его кронах серебристыми звездами. Нигде не было слышно ни звука: не хрустнет ветка под ногой неосторожного животного, не крикнет в лесной глуши ворона. Тишина и спокойствие. Порой бывает так тихо, что слышишь, как кровь бежит по венам. Иккинг предложил лечь вместе, чтобы экономить тепло. -Еще чего, — съязвила я. -Ну, как знаешь, — он пожал плечами и отвернулся от костра. — Если ночью замерзнешь, не мои проблемы. -Вдруг ты хочешь мне горло перерезать? -Если бы хотел, уже сделал бы, — ответил он, покрутив в руках охотничий нож. Да, я лучше замерзну насмерть, чем притронусь к тебе. Я заметила, что он не ахти как разговорчив, хотя держится уже проще, чем вчера. Да я и сама забыла, что и как нужно говорить людям, как правильно составлять предложения и формулировать мысли. Совсем одичала. Я тушу последний язычок пламени, жевавший ветку, и тоже отворачиваюсь. С одной стороны, я рада, что он не лезет с расспросами, какого черта двадцати летняя девка тут забыла с топором наперевес. Я в свою очередь не лезу к нему, хотя любопытство и страх грызут меня изнутри тонкими когтями. Я действительно боюсь, что он попытается убить меня снова. С другой стороны, мне хочется узнать его поближе. Я проснулась раньше Иккинга, и направилась на холм, в основании которого мы разбили лагерь, чтобы определить стороны света и найти очертания Города. Опавшая и уже пожухлая листва создавала плотный ковер, который приглушал мои шаги. Я не хотела будить своего попутчика, так как все еще не доверяла ему. Порой одолевали мысли взять рюкзак по-тихому и уйти в лес, слившись с тенями. А он пускай сам как-нибудь. Спасла, и на том спасибо. У него есть нож и пистолет, не пропадет. Я вступила на холм, и сильный ветер встретил меня морозной пощечиной. Пахло снегом и чем-то еще, но я не могла определить, чем именно. Глаза резанул хлесткий ветер. Мне хотелось надышаться этой чистой свежестью, словно это могло защитить меня от болезни, сожравшей почти все человечество. Внизу простиралась роща с ощипанными кривыми деревьями. Они, словно людские карикатуры, черными ветвями под немыслимыми углами тянулись в промозглое небо, словно вирус добрался и до них. Но у них, в отличие от людей, есть шанс выжить. Когда сгинет последний человек, природа восстановит планету, а нас, паразитов, уже не будет. Как я ни старалась, Города впереди не было видно. Значит, он за моей спиной, а получается, что все время, что мы шли от заправки, мы удалялись от него. Я прокручиваю в голове, говорила ли я Иккингу, куда направляюсь, пытаясь понять, сделал ли он это намеренно. Внезапно, меня разбирает злость. Черт! Это он во всем виноват! Он повел меня сюда! А я, как дура, побежала! Столько без него обходилась, и сейчас обойдусь! Были бы у меня припасы еще на пару деньков, тогда развернуться и пойти назад в сторону заправки не было бы проблемой. Но у меня, у нас нечего есть. Мы совсем голые. Я вприпрыжку добираюсь до нашего импровизированного лагеря, хватаю рюкзак с земли, запихивая в него бутыль с ключевой водой и наспех свернутый спальный мешок. От негодования у меня трясутся руки, отказываясь справиться даже с такой простой задачей. -Что случилось? — Иккинг проснулся. Он сидит и смотрит на меня недоуменным взглядом. -Мы не идем в Город, да? — слишком резко спросила я. -Нет, не идем, — коротко ответил Иккинг, не выказав и грамма удивления. -Почему? Ты специально повел меня в другую сторону? -Там нас убьют. Вот так просто. Констатируем факт. -С чего ты взял? -Я знаю это. Его спокойствие выбивало из колеи, руки вообще отказались мне повиноваться, и я бросила идею запихнуть бутылку в рюкзак. Я чувствовала, как во мне бурлит ярость, мне срочно нужно было чем-то заняться, куда-то идти. Закон номер один. Движение — это жизнь. -Откуда такая уверенность? Нам обязательно там помогут. -Просто знаю. -Нет, мы пойдем в Город. -Нет, не идем. Вот же упрямый! -Значит, я пойду одна! — восклицаю я. -Иди, — только и ответил он. -У нас нет еды, очень мало воды, про лекарства я вообще молчу, — я отчитывала его как маленького, а он даже бровью не дернул. -Тебе нужна помощь… Нам просто жизненно необходимо добраться до Города. -Нет, — резко ответил он. -Мне их помощь не нужна. -Тогда ты очень скоро умрешь от воспаления легких, и я зря жизнью рисковала, вытаскивая тебя с чертовой заправки! Там найдутся люди, которые помогут. -Никто не станет нам помогать. Неужели ты еще не поняла? Каждый сам за себя. Ты думаешь, тебя там встретят с распростертыми объятиями? Иккинг снова сел на поваленное бревно, ковыряя носом ботинка мерзлую землю. -Я туда не пойду. Какая же он темная лошадка. Не стоило его освобождать. -Да почему же? Там люди, цивилизация, новый мир! — я пытаюсь говорить как можно убедительнее, ловя себя на мысли «Какого черта я вообще его уговариваю?» — Там нет болезни! -Ты уверена? -он поднимает на меня пронзительный взгляд, от которого по позвоночнику промчалось стадо заранее обученных мурашек. Его вопрос ставит в тупик. С чего я взяла, что там еще кто-то жив? У меня нет никаких доказательств, что Город обитаем. -Ты трус! Ты просто боишься! Внезапно Иккинг резко встал, одним прыжком сократив между нами расстояние, схватил за руку и произнес, глядя куда-то вглубь моей души: -А ты не боишься? Ты недавно меня одного испугалась! Какого черта он меня хватает? -Ты стрелял в меня! — я резко выдергиваю руку из его мертвой хватки, чувствуя, как бешено колотится сердце. -Я пойду туда все равно, с тобой или без тебя. Уж лучше без тебя, спокойнее будет. Да и припасов проще найти на одного человека, нежели на двух. -Погибнешь, — он отступает к поваленному дереву. -Ну, и славно! -выпаливаю я. — Уж лучше я умру там, в тепле и при свете, чем здесь — в грязи и слезах! Иккинг продолжает наблюдать, как я закидываю рюкзак на плечо, хватаю топор и слишком бодро ухожу из лагеря. -В мире больше нет цивилизации, запомни это! — кричит он мне в спину. -И ты ее ни здесь, ни там не найдешь! Там сплошные твари! Не стоит искать надежду в покинутом мире. Человечество вымерло! А-2 поглотила нас, мы все трупы! Он начинает смеяться, вгоняя меня в ужас. Я ускоряю шаг, почти не разбирая, в ту ли вообще сторону я пошла. Эхо его смеха наперегонки несется впереди меня, перескакивая от дерева к дереву, пока не затихает окончательно где-то за моей спиной. Я не хочу ему верить. Очень сложно признать, что твоя единственная цель может оказаться фатальной.