Потерявшие любовь

Прошагав в порыве злости около двух миль, я, наконец, останавливаюсь и позволяю себе выдохнуть, уперев руки в колени. День неминуемо катится к середине, вспыхивая серебристыми всполохами на небе. С юга его уже заволакивают низкие пушистые тучи, наполненные снегом, как праздничные подарки конфетами. Я все никак не могу успокоиться. Нервное раздражение, обуревающее меня, постепенно сходит на нет. Я делаю несколько глубоких вдохов, приводя мысли в порядок. Это ж надо! Нелюди в Городе! -Сам нелюдь! — рявкнула я одинокому голому кусту, что стал мне маленьким привалом. -Не просто же так тебя цепями приковали! — гримасничала я. Куст тихо со мной соглашался. -Тоже мне герой, великий стратег! Позже я выхожу на опушку, где карликовые кусты вереницей уходят вниз по склону холма. А в низине выглядывают косые крыши домов, покрытые рыжей черепицей. Струйки дыма нитями уходят в небо. Заборы вокруг домов и детские качели на лужайках. Все так по-обычному, что кажется уже из другой реальности. Деревня. Здесь есть люди. Здесь есть тепло и, я надеюсь, еда. Я осознала, что совсем не чувствую ног. Давно уже пора было обзавестись чем-то более теплым, чем рваные кроссовки. Ну, или уже находиться в Городе. Еще раз отругав про себя Иккинга, я медленно стала спускаться, стараясь не оступиться на мерзлой земле. Я шла на полусогнутых ногах, максимально стараясь сливаться с кустами-карликами, не хватало еще, чтоб меня пристрелил какой-нибудь ярый защитник этой деревни, приняв за заражённую. До меня долетает запах готовящейся еды, и в ту же секунду мой желудок делает сальто. Надеюсь, тут люди добрее, чем на заправке, и они смогут поделиться со мной хоть частью провизии. Говоря по правде, я просто умираю с голоду. Интересно, где сейчас Иккинг? А вот совсем и неинтересно. Пускай себе бродит и дальше по заправкам, раз ему так нравится. Я подхожу к первому дому и заглядываю в окна, сложив руки козырьком. Внутри движения нет, но горят свечи на кухне. Я аккуратно стучусь: -Эй, есть кто живой? Люди! Мне нужна помощь! На плите стоит кастрюля, из которой идет пар. Желудок делает еще одно сальто. Я подхожу к двери, что выходит на задний двор, и стучусь три раза, оттряхиваю ветровку, пытаясь выглядеть прилично настолько, насколько возможно выглядеть, постоянно ночуя в лесу на земле. Я слышу сквозь дверь легкую музыку, она, должно быть, играет в гостиной. Приходится стучаться еще раз. Ну, нет, так нет. Не даете разрешения, зайду без него. -Эй, люди… Я толкаю дверь, она не закрыта, и тут же запах еды так сильно ударяет в нос, что я чуть не захлебываюсь слюнями. На кухне пусто, но как-то неправильно пусто. Я замечаю опрокинутый стул, ложку, что валяется рядом, наполовину наполненные тарелки с супом. Словно кто-то не доел и убежал. С силой оторвав взгляд от кастрюли на плите, я обхожу дом, тут всего четыре комнаты, которые встретили меня пустыми глазницами окон. Все как-то внезапно брошено. Я возвращаюсь на кухню, беру кусок хлеба со стола и сразу сую его в рот. Он свежий и мягкий, аж челюсти сводит. Надо поискать хозяев, может, к соседям ушли? Понимая, что поступаю в край эгоистично, я беру одну тарелку и ложкой в три приема отправляю почти остывший суп в рот. Желудок благодарен, и я чувствую, что готова еще повоевать за свою жалкую жизнь. Я выхожу на переднюю лужайку через парадный вход и замечаю, что улица на удивление тиха. Пять минут уходит на исследование соседского дома. Тоже пусто. И также брошено. Странно, странно. Я покидаю второй дом, когда слышу резкий крик в конце улицы: -НЕЕЕТ!!! Кричит женщина, да так, что кровь стынет в жилах. Я сразу же пригибаюсь и медленно направляюсь на звук. Ох, что-то мне это не нравится. Собственно говоря, в нынешнем зараженном мире вообще мало что нравится. В конце длинной улицы, с двух сторон красующейся пустыми домами, я замечаю заведенный автомобиль, он стоял ниже по дороге, что шла под уклон, поэтому я видела только треть корпуса. На ней был нарисован странный символ, напоминающий глаз орла или сокола в половине солнца. Никогда раньше его не видела. Хотела было уже рвануть к нему, но внезапно женщина закричала снова: -Нет! Пожалуйста! Она же еще ребенок! -МОЛЧАТЬ! Я одним прыжком сиганула за угол второго дома, распластавшись по земле, решив пробираться вперед задними дворами. Не хватало еще, чтобы меня заметил тот, кто велел молчать. Там явно не конфетки раздают. Третий, четвертый, пятый… Пройдя по заднему двору седьмого дома, я присела у низкой изгороди с сухими скрюченными ветками. Звук работающего двигателя звучал теперь чуть ли не над ухом. Это значит, что я близко. Впереди я слышу чьи-то голоса, споры и детский плач. Многовато людей собралось, однако. Еще я слышу то, что заставляет забыть, как дышать. Позвякивание цепей. От этого звука у меня все внутри холодеет. Иккинг, заправка, пустые стеллажи, груды тряпья, застреленный парень, запах горящего человека — все вереницей проносится у меня перед глазами, смазывая грани реальности. Сердце начинается биться через раз от нарастающей как снежный ком паники. Не отдавая отчет в адекватности своих действий, я выпрямляюсь, вставая в полный рост. Сначала солнце ослепляет меня, но потом картинка проясняется, и я вижу: два автомобиля, пожарная машина, люди в масках и защитных герметичных костюмах. Везде нарисован этот странный символ. И еще огромная яма со сваленным мусором, фонарный столб с разбитой лампочкой. Куча народу, должно быть, здесь вся деревня. Кто в чем был, в том и стоит. Я даже заметила маленькую девочку босую и в одних трусишках, которую мама держала на руках. Всего около человек сорока разных возрастов. Они все прикованы цепями к этому столбу. Один из людей в масках оборачивает деревья по периметру желтой заградительной лентой со знаком биологической опасности. Это все сон. Этого просто не может быть в реальности. В моей реальности, где мама пекла булочки по выходным, а соседка тетя приносила мармелад на день рождения. Где мы искали снежные сокровища и вместе смеялись в лесу. Но это может быть в другой моей реальности. Когда врач констатировал сотрясение мозга от удара о журнальный стол. Когда мама замазывала синяки тональным кремом. Когда я лежала на полу своей комнаты, пока братец издевался, избивал меня. Люди в яме жмутся друг к другу, переминаясь с ноги на ногу. Малышка на руках рыдает, а мать все причитает: -Ну, она же совсем ребенок! Меня заберите, ее не троньте! Женщина опускает девочку на землю и слегка подталкивает в сторону людей в масках, давай, мол, иди. Тебя отпустят. В глазах матери все молитвы мира. Один из них подходит к ребенку и с отвращением пинает, девчонка падает лицом в мерзлую грязь, обдирая локти и колени до крови. Он в один миг застегивает кандалы на ее маленькой ручонке. Мать тут же падает на колени, подбирая малышку, и начинает убаюкивать ее. Девочка плачет и трогает цепь, не веря, что и ее поймали. В это время другие были заняты тем, что сгребали в прицеп все, что плохо лежало: запасы консервов, теплую одежду, металлолом. Я нема от шока. Я нема от гнева. Мои кулаки сжаты так сильно, что ногти впиваются в ладони до крови. Все движется в замедленной киносъемке какого-то ужастика, так не должно быть. Человечество в своей жестокости не знают границ, они идут все дальше и дальше, поражая извращенным воображением и садизмом. А-2 совсем не обязательно было убивать всех людей. Мы сами перебьем друг друга. Люди — загнанные животные, огороженные желтой лентой, без права на спасение. Не придут правительственные войска, не спасут их от рук чистильщиков. Что-то мне подсказывает, что люди в масках и есть правительственные войска. Мир сошел с ума. Один из них подходит к гидранту на пожарной машине и открывает его. Сначала я подумала, что он хочет их заморозить до смерти, но в нос бьет резкий запах керосина. Ужас сжимает мою грудь ледяной рукой. Нет, этого не может быть. Мощный поток горючего заставляет людей хлынуть в разные стороны, словно испуганные животные. Один парень в порыве отчаяния кинулся к краю ямы, упал, но снова встал, вгрызаясь в мерзлую землю. Цепь не позволила ему сбежать, но он продолжал рваться отсюда. Крики заполнили мой разум, мое сердце. -Нет, умоляем! — женщина в старой сорочке. -Мы же ничего не сделали, — дедушка с тростью в трясущихся руках. -Мама, я не хочу умирать! — белокурая девчонка с хвостиком на макушке. -МОЛЧАТЬ! -Пожалуйста! Мы же ничего не сделали! -Мы не заражённые! Посмотрите на нас! -МЫ НЕ ЗАРАЖЁННЫЕ!!! — кричали они, захлебываясь бензином. -Вы приютили заражённого! Одна из вас приютила его! Вы сами вынудили нас зачистить территорию. Чистильщик достал из кармана защитного костюма зажигалку Zippo и зажег ее. Мне нечем дышать. Он этого не сделает. Это все нереально. Но он кинул зажигалку в толпу. И люди вспыхнули в мгновение ока. Мир взорвался криками ужаса и боли. Запахи горящего мяса ударили в нос, отчего захотелось умереть. -Боже!!! ЗА ЧТО!!! Я успела выхватить взглядом ту девочку, что была в одних трусиках. Теперь они почернели и прилипли к ее маленькому телу. Она топала ножками и махала руками, словно отгоняя мух, а ее кудри сгорали с противным шипением. Я кричала вместе с ними. Не в силах больше стоять на месте, я кинулась вперед, к ним, в огонь, в свой собственный погребальный костер. Лучше умереть так, чем жить с тем, что я не смогла им помочь. Никому из них. Попытавшись перелезть через ограду, я обнаружила, что меня что-то удерживает. Не успела повернуться, как кто-то сильно схватил за талию и поволок в другую сторону. Боже, это чистильщик, и сейчас он меня тоже обольет бензином и спалит прямо тут, на заднем дворе забытой деревни. Я умру, как и хотела. Я бы сопротивлялась, если бы могла. Картина обожженных людей, корчившихся в муках, их крики заглушили мой разум. Кажется, я больше никогда не смогу заснуть, везде будут мерещиться черные обугленные кости со слезающим пластами мясом. Противник заволок меня в угол и прижал к стене. Иккинг. Он прижал руку к моему рту. -Не кричи! — в его взгляде плескалась ярость и что-то еще. Облегчение? -Ты меня поняла? Астрид? Я смотрела на него широко распахнутыми глазами, пытаясь сообразить, что он говорит. Как он здесь оказался, оставалось загадкой. -Моргни, если поняла. Астрид? Моргать? Как это делается? Вместо этого я слегка киваю. -Нам надо спрятаться. Тебе повезло, что я тебя нашел раньше их, — он махнул головой в сторону людского костра. По моим щекам в три ручья текли слезы горя, словно я была виновата в их гибели. Меня разрывали рыдания, от чего тело периодически хаотично содрогалось. Иккинг, видимо, это понял. Он убрал руку и крепко прижал меня к себе, запустив ладонь в волосы. Я уткнулась носом в него, размазывая слезы. Он пах сырой землей. На секунду мне показалось, что я сейчас умру. Я просто не смогу такое пережить. Не смогу спать спокойно, дышать и ходить, зная и помня, как в нескольких метрах от меня горели люди. Сколько я повидала погребальных костров? Сжигаемых заразных людей и плачущих родственников? Сколько я видела брошенные тела в городах, до которых уже никому нет дела? Сотни трупов заполоняли проулки как мусор, постепенно города превращались в свалки. Все это меньше чем за год. Мы потеряли нашу жизнь так быстро. Только здесь все было по-другому — жители этой деревни были еще живы, когда смерть пришла за ними. Они встретили ее храбро, как и подобает. Иккинг отодвинулся и заглянул мне в глаза. -Эй, — сказал он почти шепотом, — ты как? Как-как! Чудесно и великолепно. К сожалению, я даже пискнуть не смогла. Я боялась, что если открою рот, то рыдания отчаяния разорвут меня на мелкие части. И улетят они в морозное небо, подхватываемые порывами ветра, как и пепел той девочки. -ПО МЕСТАМ! — раздалось со стороны ямы, где людские крики раздавались все тиши и реже. Я даже смотреть туда боялась, после этого мои глаза могли уже никогда не сомкнуться. -Нам нужно спрятаться, — прошептал он мне. -Прямо сейчас. Тут ты прав, явно не в рукопашную на них идти. Ах да, я совсем забыла про топор и пистолет. Иккинг схватил меня за руку и потащил прочь от огненной могилы, ставшей последним пристанищем бедным жителям. Я плохо разбирала, куда он меня ведет, но признаюсь: я безмерно благодарна судьбе, Богу, магу-провидцу, кому угодно за то, что он рядом. Он протащил меня через черный ход одного из домов. Мы спрятались в его подвале. Без света и в тесноте. Кому-то не привыкать. И стали ждать. Либо спасения, либо гибели.