Потерявшие любовь

Астрид. Я стою на вершине утеса, соленый ветер обдувает осунувшееся лицо. Впереди, сколько хватает глаз — бесконечная водная гладь, одетая в тоску. Внизу, облизывая скалы, плещутся пенистые волны. Глубокое синее море зовет меня по имени, и кажется, что здесь меня уже ничего не держит. Астрид. Я оглядываюсь и вижу Иккинга, он стоит у другого края утеса и смотрит вниз, совсем меня не замечая. Каштановые волосы, развеваются от порывов холодного ветра. Я хочу улыбнуться и позвать его, но мое горло сжато в стальные тиски. Как бы сильно я не пыталась, не могу произнести ни звука. Я как глухонемая открываю и закрываю рот в безуспешных попытках, а Иккинг даже не замечает, что рядом кто-то есть. За резкими порывами ветра я не слышу собственного сердцебиения — сплошное завывание в ушах. Я срываю горло в крике, но изо рта не вылетает ни звука. -Где мы? Что происходит? Иккинг! — восклицаю я, но слова не покидают мои голосовые связки. Я нема как кукла. -Мы нигде, — звучит отовсюду, словно каждая частичка воздуха произнесла это. Иккинг начинает падать, вот он стоял, а в следующую секунду его тело накреняется вперед, срываясь с края. Он разводит руки в стороны, словно хочет взлететь, и запрокидывает голову назад, закрыв глаза. Птица без крыльев, человек без надежды. Я пытаюсь кричать, срываюсь к нему, но не пробегаю и сантиметра, мои ноги увязают в чем-то темно-красном и теплом, в чьей-то крови. Я пытаюсь кричать, бежать, безнадежно размахивая руками, а он уже летит вниз, даже не заметив моих пустых попыток его спасти. Астрид. Голос по-прежнему зовет меня по имени, я слышу его отовсюду и одновременно только у себя в голове. Он спокоен и сдержан, и на подсознательном уровне кажется знакомым. Я стараюсь не замечать его, сконцентрировавшись на попытке схватить Иккинга, но у меня ничего не выходит — между нами на метре утеса целая вечность, которую мне не преодолеть. В последний момент я вижу, как он скрывается за линией утеса. В эту же секунду на меня обрушивается настолько давящая и бесконечно звенящая тишина, что ее можно потрогать руками. Я больше не слышу ни собственного крика, ни ветра, унесшего Иккинга навстречу синим волнам и острым как зубы скалам. Весь мир останавливается, словно кто-то нажал на кнопку паузы. Картинка замирает, даже облака не двигаются, зависнув в небе темными кусочками ваты. Вокруг меня разом откачали воздух, жизнь, движение и время. Осталось ничего — блеклая скучная картина утеса на фоне чернильно-свинцового неба. Я открываю глаза: в комнате по-прежнему темно. Я все еще чувствую вкус соли и потери на языке, когда понимаю, что это был сон. -Астрид. В темноте я не сразу ориентируюсь, кто я и где я. Ноги жутко затекли и занемели от неудобной позы, похоже, я заснула, прислонившись к изголовью койки. Спина жутко ныла, а нос пульсировал сильнее прежнего. -Иккинг? Как ты? Боже, Иккинг, — события предыдущего вечера обрушиваются на меня лавиной, заставляя перейти на шепот. -Как ты? Боже. Твои раны. Они избили его из-за меня. И только из-за меня. Можно мне обратно в то «нигде», что только что было в моем сне? Там хотя бы было не так больно. Я заставила его идти за мной в Город. Я спровоцировала охранников. Я, везде только я. Мне бы не помнить этого, как ровно и половину собственной жизни, проведенной в слезах и страхе. Впервые у меня появилось что-то, что я боюсь потерять сильнее, чем собственную жизнь. Сквозь решетку на двери пробивается слабый свет из коридора. Я различаю силуэт кровати, Иккинг, повернувшись на бок, смотрит на меня усталым взглядом. В его глазах теплота и нежность, мне кажется, в них можно утонуть. -Неважно выглядишь, — замечает он, разглядывая мое опухшее лицо. -У тебя нос сломан? -Похоже на то. На себя-то посмотри, -я улыбаюсь, стараясь иронизировать нашу ситуацию. -Когда они ударили тебя? Я не заметил этого. -Правильно, тебя в это время уже дружно били остальные. Ничего, почти не болит, — пришлось соврать, чтобы хоть немного успокоить его. -Мы живы, и это главное. -Ты прав. Прости, это все из-за меня, — я начинаю рассыпаться в бестолковых извинениях, от которых никому не станет лучше. -Перестань, ничего даже слушать не желаю. Я сам полез в драку. -Ты меня защищал. -Нет, я просто хотел набить им морду, — теперь он врет и не краснеет. Я касаюсь ладонью его лица, он убирает прядь волос с моего лба. -Ты прекрасна. -Не смешно, у меня как минимум опухший нос и кровь по всему лицу. -Все равно. Давай, кстати, я его вправлю. Давай? Я не скажу, что ожидала его помощи, я даже не в курсе была, можно ли его поставить на место. -Можно попробовать. Он приподнимается на локтях, стараясь не показывать, скольких трудов это стоит, берет аккуратно пальцами мой нос. Я не успеваю испугаться, как он делает резкое движение, и боль пронзает череп до самого затылка. -Ай! -Так-то лучше, прости, — он улыбается. -Ты сделал мне больно, что тут забавного? Но я не могла на него злиться. Только не сейчас. Я издаю смешок, нервно покусывая губу. -На, приложи, сейчас может снова пойти кровь, — он протягивает мне затертое покрывало, которое пахнет пылью и плесенью. -Ну, как мы будем выбираться из этого дерьма? -спросил он после того, как убедился, что мой нос в порядке. -Фу, что за слова? — моя мама всегда запрещала мне ругаться бранными словами, но в устах Иккинга они звучат более, чем подходяще. В нынешней ситуации по-другому все это и не назовешь. -У тебя есть план? -Отчасти. Я искренне надеюсь, что он сейчас скажет: «Да, детка, мы запросто выберемся отсюда», но по выражению его глаз я понимаю, что это не так. -Для начала — надо выспаться. Нам необходимо восстановить силы. Вдруг, завтра война? «Вдруг война» теперь всегда, постоянно и по всему миру, если от него еще хоть что-то осталось за этими стенами. Люди ведут борьбу за выживание уже не с болезнью, а сами с собой. А-2 сделала свое дело: от человечества остались горстки озлобленных людей, готовых горло перегрызть кому угодно за мешок крупы или бутылку воды. Нельзя никому доверять: каждый, абсолютно каждый может быть заражён. Это значит одно — нам осталось лишь доскакать до финишной линии. Иккинг двигается, и я залезаю на кровать, ложась боком. Место на двоих явно не хватает, но это меня волнует меньше всего. Я счастлива находиться рядом. Он укрывает нас рваным покрывалом, и становится немного теплее, хотя холод идет изнутри. Из самого сердца, оттуда, где еще теплится то, что принято называть душой. Вскоре Иккинг засыпает, все его силы уходят на восстановление, поэтому я не удивляюсь, когда слышу его ровное сопение. Мне не спится. Каждый раз, когда я закрываю глаза, меня настигают ужасные картины прошлого: сожженная заживо деревня, тело Рика, завернутое в простыню, патрульные, избивающие Иккинга. Водоворот мыслей не отпускает меня, затягивая все глубже в пучину размышлений. Ради чего все это? Почему бы мне не замерзнуть было где-нибудь в лесу? Или не заразится одной из самых первых? Я не хочу быть выжившей, не хочу наблюдать, как гибнет человечество, убивая братьев и сестер своих из-за куска хлеба. Мертвым быть хорошо: их уже ничего не беспокоит, они сейчас смотрят на горстку выживших и радуются, что они уже отмучались. А нам это все еще только предстоит. Иккинг тихо вздыхает за моей спиной, и я понимаю: вот ради чего стоит выживать, стоит бороться. А-2 забрала у нас все: жизнь, близких людей, наше общество, оставив погибать на руинах планеты. Но она никогда не сможет забрать любовь. Светлые чувства. Впервые у меня есть то, чем я дорожу, и, будь я проклята, если потеряю все. Если А-2 отберет и это, то мы проиграли. Утро началось с громкого стука в дверь. Я подскочила, рефлекторно сжимая кулаки, оглядывая комнату в поисках потенциальной угрозы. Занемевшее тело еле разогнулось, придется признать — я не в лучшей форме. В комнате пока было пусто, но это еще ничего не значит. Мнимая иллюзия безопасности, когда кажется, что стены защитят тебя от всего. Но они могут стать гробом. Борьба впереди, Иккинг прав. Если мы хотим выбраться отсюда живыми, придется сражаться до последней капли крови, разбивая кулаки до костей. -Эй, там! Просыпаемся! — прогремел голос охранника из-за двери. Иккинг быстро, насколько позволяли его ушибы, поднялся с кровати, натянул футболку, затем толстовку и встал передо мной. На него больно было смотреть — ходячая груша для битья, и мне пришлось еще раз напомнить, из-за кого это все произошло. Дверь открылась, и в комнату вошли трое охранников в масках. Конечно же, с автоматами, куда без них-то. -Объект 1561 шаг вперед. Мне хотелось схватить его за край толстовки и не отпускать даже на сантиметр вперед. -Если снова будете бить, то я лучше останусь там, где стою. Охранник засмеялся. -Зачем? Ты и так выглядишь, как собачья отбивная. Хочешь добавки? -У меня есть выбор? -Вряд ли. -Тогда к чему все это? Я от злости закусила губу. Опять все идет наперекосяк, нас вообще не должно быть здесь. Я замерла, ожидая дальнейших действий. Эти ребята способны на многое. Они, не моргнув глазом, могу избить до смерти не только Иккинга, но и меня, оставив еще на одну долгую ночь в страданиях. Я слышала и чувствовала, как во сне дергался Иккинг. Ему было больно, даже когда он спал. -Парень, сделай это добровольно, тогда никто не пострадает, — сказал второй охранник, голос которого показался до боли знакомым. Ледяной ужас прокатился по позвоночнику, но смутное узнавание улетучилось, так и не сложившись в образ. -Что вы будете с нами делать? -Как и положено, проведем необходимые анализы и определим статус для работы в нашем обществе. Слишком наиграно. Слишком заучено и фальшиво. Как старая пластинка в заклинившем граммофоне. -Поэтому надо было вчера избивать меня? Это был необходимый анализ? Интересные у вас методы. Нет уж, спасибо, — процедил Иккинг сквозь зубы. -Мы передумали оставаться в вашем обществе. Если вы нас отпустите, мы покинем Город в ближайший час. Охранник снова засмеялся. -Какой простой, отпустить их, -он вытащил наручники из нагрудного кармана. -Подойди сюда сам, парень, сделай нам всем одолжение. -Мне не нужны ваши тесты, отпустите нас. Мы просто уйдем туда, откуда пришли, и никто о нас больше не услышит. Мы никому ничего не расскажем, забыв Город как страшный сон. Я схватила Иккинга за руку, чтобы он даже не подумал шевелиться и отдаваться в руки этим извергам. Я чувствовала, как напряжена его спина, как мышцы превратились в камень. Один из охранников поднял автомат и снял с предохранителя. Так вот зачем они нужны были, не как защита от двух зараженных, а как средство усмирения и принуждения. -Вчера мы преподали тебе урок боевых искусств, как видишь, -он обвел рукой побои Иккинга, — ты плохой ученик. Сегодня у нас по плану два варианта. Первый — ты подходишь, протягиваешь мне руки ладонями вверх, все живы и здоровы. Второй — мы преподаем тебе урок владения оружием и физику полета выпущенной пули, но уже не факт, что все живы и здоровы. Они правы, черт возьми, они правы! Мне захотелось завыть от несправедливости. Им было мало вчерашнего унижения и драки, они решили растянуть представления, потакая собственной жестокости и тщеславию. Жесткость людей не знает границ. Они способны зайти так далеко в своих диких желаниях и поступках, что назад дороги уже можно не найти. Никогда не знаешь, кто больше безумен, он или ты. Я ослабила руку и слегка подтолкнула Иккинга в спину, меньше всего мне хотелось видеть, как его мозги разлетятся по сторонам. Может, все не так плохо? Может, они действительно сделают анализы, потом придут за мной? А потом отпустят нас. Только вот сиренево-бардовые синяки на теле Иккинга и мой сломанный нос говорят об обратном. Он делает шаг вперед, вытягивает руки, и наручники застегиваются на его руках громким щелчком, с которым что-то рухнуло и во мне. Нам опять приходится играть по чужим правилам, сомневаюсь, что когда-то будет иначе. Надо приспособиться, надо бороться. До последней капли крови. Вглядываясь в черное око винтовки, я четко осознавала, что последняя капля может пролиться очень скоро. Смертельно скоро. -Вот и славно. Так бы сразу. Сердце отбивало в груди глухие удары. — А это тебе напоследок! Не успеваю я сделать вдох, как патрульный ударяет Иккинга ногой под колено, потом кулаком в челюсть. Иккинг теряет сознание и валится на руки охранников тряпичной куклой. Я кидаюсь вперед, но один из них, вовремя поднявший автомат, утыкает дуло мне в шею. Оно больно упирается, заставляя хрипеть. Он качает головой. Не надо. Мне ничего не остается делать, как отступить, наблюдая, как они выводят Иккинга под руки, грубо волоча по полу. Я поднимаю руки, демонстрируя, что буду вести себя спокойно и глупостей не наделаю. Не хватало еще, чтоб от моих действий его избили сильнее. Никогда не знаешь, сколько боли способен вытерпеть человек. Если бы не вчерашняя бойня, Иккинг смог бы ответить, но сейчас на его теле нет здорового места, к которому было бы не больно прикоснуться. Поэтому не удивительно, что он теряет сознание от болевого шока. Патрульный наверняка бил по уже расцветшим синякам. Точными и сильными ударами. Немое отрицание не успевает вырваться из моего горла, задушенное паникой. Я опустошена и подавлена. Они забрали его у меня. Они выволакивают Иккинга в коридор, грубо таща по полу. На анализы так не ведут. Как на бойню. Последний из охранников закрывает дверь, странно глянув на меня. Если бы не его защитная маска, скрывавшая все лицо, может, я смогла бы распознать, что читалось в его взгляде. Я слышу, как гремит металлический засов, окончательно отделяя нас друг от друга. Горячие слезы жгут глаза, я подлетаю к двери, все еще не веря, что все так глупо произошло. Я бью кулаками, разбивая их в кровь, но боли почти не замечаю. Она маячит где-то на периферии измученного сознания, не удостоенная вниманием. Они никогда нас не отпустят, ни его, ни меня. Глупо было надеяться найти в Городе оплот здравомыслящих людей. «Вдруг, война» стала моей реальностью. Война не с заразой, война с людьми. Озлобленными и жестокими последними представителями нашего вида. Мне было за них стыдно. Миллионы достойных людей погибли в первые дни чумы А-2, почему им нельзя было выжить? Почему тот, кто сидит наверху и наблюдает за всем, решил поиграть по грязным правилам? Выживают лишь ублюдки и убийцы. -Что вы с ним будете делать? — кричу я сквозь решетку, они еще должны меня услышать. -Эй, вернитесь! Что вы будете с ним делать! Теперь, когда мне в шею не упирается винтовка, я чувствовала себя смелее. Патрульных я бы отнесла и к ублюдкам, и к убийцам. Если представится возможность, я их убью. Всех до одного. Я не жду, что они мне ответят, злость выкрикивает все это за меня. Вдруг я слышу по шагам, что кто-то возвращается. Они вернут Иккинга? Заберут меня? Или просто изобьют, чтобы не кричала и не мешала работать? -Астрид, -от того, как он произносит мое имя, у меня холодеет спина. Этот голос отравил мое прошлое, а теперь и настоящее. Именно он велел мне молчать, затыкая рот, когда приходил домой. Именно он испортил мою детскую психику. Именно он избивал меня до потери сознания. Мой брат. Я делаю резкий вздох и шаг назад от двери, словно он сможет убить меня через нее. -Стив…-его имя ножом режет мне горло. -Я думала, ты умер. Я не представляю, волей каких судеб он оказался здесь. Я складываю руки на груди в замок, пытаясь взять себя в руки. Меня трясет, как осенний лист на холодном ветру. Это нереально. Его должна была поглотить А-2. Просто обязана. Еще один выживший ублюдок. События того дня, когда я зашла домой и увидела мертвую маму, за секунду проносятся в моей голове. Я тогда его так и не встретила, когда убегала из дома, понадеявшись, что он умер, мучимый последней стадией болезни. Я радовалась, когда представляла, как чернеет его кровь и глаза. Но он жив. Он забрал у меня Иккинга. Сердце глубоко бухает внутри, разрывая в клочья грудную клетку, холодеют ладони и на лбу выступают капельки пота. Будь проклят этот мир! Сильная жгучая ненависть заполняла каждую мою клетку, но мне приходилось сдерживаться, чтобы выяснить хоть какую-то информацию. Психовать будем потом. Мне стоило огромных усилий не разбить голову об дверь от нахлынувшего чувства отчаяния. Все так неправильно, словно по написанному сценарию глупого фильма ужасов, а я какая-то дешевая актриса со ставкой в сорок центов за день съемок. -Привет, сестренка. Как дела? — его голос отравлял мне душу. -Стив, — я набрала побольше воздуха, пытаясь унять дрожь в руках. -Ответь, что с ним сделают? Мой брат молчит. Размышляет, что сказать? Его забавляет моя боль? Она, наверное, его всегда забавляла. -Нас же не отпустят, верно? — если они взяли на службу такого гнилого человека, как мой брат, то это плохая контора. -Ты как думаешь? Нет, конечно. -Тогда зачем мы вам нужны? Чтобы унижать и избивать? Нелогично. Зачем держать два дополнительных голодных рта? Если бы из нас хотели сделать рабочую силу для Города, то вряд ли бы стали избивать до полусмерти. Даже если нам не «найдут места в обществе согласна тестам и анализам», а просто превратят в рабов, заставляя голыми руками добывать породу в шахте, то побитые рабы — слабая рабочая сила. К тому же, мы не ели и не пили последние сутки, я уже чувствую, как рот пересыхает словно пустыня. -Скажи, Стив, — я запинаюсь, прикусываю губу. -Пожалуйста. -Понимаешь, — меня чуть не вывернуло наизнанку. -Тут все элементарно. Город надо держать в страхе и восхищении, иначе он погибнет в беспорядке и хаосе. Сама видела, что происходит в других городах, где нет сильной руки закона. В последнее время начались легкие недовольства среди жителей. Я молчала, Стив продолжал. -Если позволить людям самим вершить свою судьбу, то скоро от мира ничего не останется. Совсем ничего. -Кто же воплощает эту сильную руку закона? Кто является вершителями судеб? -Правительство. -Самозванцы, — резко обрываю я. -Называй их как хочешь. Иккинг станет наглядным примером того, как правительство благосклонно к своим подопечным. Пот ледяными струйками стекал по позвоночнику. Я сползла по двери на пол и закрыла глаза, не в силах больше держать в миг стократно потяжелевшее тело. -Я не понимаю. -Правительство демонстрирует свою силу перед народом в борьбе с А-2. Ведь сейчас это первостепенный враг. -Мы же не зараженные. -А кто об этом знает, кроме вас и пары врачей? Иккинга покажут всему городу как зараженного. Они заставят простых людей поверить в то, что он и есть заражённый, а дальше -дело за малым. -Что с ним сделают? -Народ увидит, как правительство заботится о гражданах нашего Города, как чтит стерильность, как оберегает бедных и слабых подопечных. -Стив. Что с ним сделают? -Казнят у всех на глазах.