Октябрьское

      Они думали, что знакомы уже целую вечность, а на деле — полгода. Столкнулись как-то в дверях магазина, засмущались; Джоан тогда рассыпала конфеты, Боб рассыпался в извинениях, с неба сыпался мелкий и противный дождь. Яркие фантики блестели на грязном асфальте — на них с невыразимой печалью взглянул четырёхлетний мальчик, а Джоан и Боб взглянули друг на друга и ушли в кофейню. Кофе был сладкий, разговор — долгий.       Кофейня сменилась рестораном, случайная встреча — свиданием; пролетели полгода. Джоан узнала о Бобе всё, что могла узнать: от любимого цвета до имени лучшей подруги в детстве; Боб узнал, что им вместе комфортнее, чем порознь, и предложил съехаться. Выбрали небольшую квартирку, завели лысого кота, сделались ужасно счастливыми. Настолько счастливыми, что даже «доброе утро» хранило в себе добро, а не пустой вежливый звук.       В нежном, ещё не оттаявшем марте Джоан подарила Бобу браслетик — тонкую красную ниточку с её инициалами, вдруг расплакалась и сказала дрожащими губами, что любит его «б-безумно». Боб сам чуть не расплакался, тут же нацепил браслет на правое запястье и поклялся никогда его не снимать. Потом спохватился и добавил, что тоже её любит.       — Б-безумно? — с надеждой спросила Джоан, вытиравшая слёзы рукавом белого свитера.       — Безумно, — отчеканил Боб.       Настоящее б-безумие началось спустя два месяца: в Джоан вселился тот демон, которого побаиваются даже в кипящем аду, и имя его — ревность. Она видела соперницу в каждой женщине (Боб молчал о том, что он бисексуал), отпускала его на работу чуть ли не с истерикой и почти не разрешала встречаться с друзьями. Боб обижался, Джоан кричала, их нервы лопались, как мыльные пузыри, лысый кот подумывал о побеге к спокойным соседям. Проходил час, проходил другой, на улице темнело. Они успокаивались. Боб садился на диван, Джоан — рядом с ним, лысый кот хрустел сухим кормом. Мирились.       — Не знаю, что со мной, — виновато говорила Джоан, готовя ужин. — Я больше не буду. Это в последний раз.       Боб угрюмо кивал. Этот последний раз был десять разов назад.       — Люблю тебя, — Джоан перекладывала макароны в тарелку, осторожно ставила на стол и целовала мужа в щёку.       Боб оттаивал, краем глаза замечал тонкую красную ниточку, улыбался:       — Я тебя тоже.       — Безумно?       — Безумно.       И безумие продолжалось. Джоан требовала показать ей ноутбук, список контактов и сообщений, спрашивала, что за стерва записана как «отец» (на этом моменте Боб истерически засмеялся так громко, что лысый кот подпрыгнул в другой комнате). Каждый вечер превращался в бой со здравым смыслом, перетекал в междоусобную войну, где люди, когда-то называвшие друг друга «мой котёночек», плевались ядовитыми оскорблениями и всаживали друг в друга колюще-режущие слова. Джоан плакала, закрывшись в спальне, Боб искал что-нибудь в аптечке и делился успокоительными каплями с ложащимся на колени лысым котом.       Тонкая красная ниточка стала натирать. Бобу показалось, что она как-то увеличилась и превратилась в верёвочку.       Снова прошла вечность — они прожили вместе полгода. Боб работал из дома, с друзьями говорил по телефону (шёпотом на балконе), боролся с головными болями и на браслет смотрел, как на главного врага. Джоан не отпускала его в магазин. Ездила с ним к его родителям. Сидела рядом целый день, листая журнал и гладя лысого кота. Тот от постоянных криков, кажется, поседел уже трижды.       Когда-то нежная привязанность стала жестокой связанностью: Боб не мог сделать шага, не сказав предварительно жене. Он потерпел три недели. Ещё неделю подбирал слова для расставания, наконец, закончил свою речь и решился. Решился сказать завтра, потом послезавтра, потом послепослезавтра, и конечное завтра наступило только в ветреном ноябре.       Боб попросил лысого кота пожелать ему удачи, снял тонкую красную верёвочку и вышел к жене в гостиную:       — Нужно поговорить.       Он думал, что уже сейчас начнётся страшное, но Джоан молчала. Она кивнула, перевела на него пушисто-ресничный взгляд, слабо улыбнулась.       — Кое-что происходит, Джоан.       — Как ты прав, — шепнула она, — я давно заметила, но боялась об этом думать.       У Боба отлегло. Значит, она понимает. Значит, они спокойно поговорят и пожелают друг другу счастья. Вот только как делить лысого кота? Впрочем, это уже третий вопрос, потом разберутся.       — Следовало раньше обсудить всё это, — Боб опустил глаза в цветочный ковёр, который выбирала его сестра.       — Это всё из-за меня, — Джоан взяла его руки в свои, — из-за моих глупых страхов. Прости меня.       — Ничего-ничего. Теперь мы сможем отпустить всё это и стать счастливыми.       — Стать счастливыми, — радостно повторила она, — счастливыми…       И не требовалось уже всей этой огромной пафосной речи, которую Боб громоздил в последние дни, и на душе у него стало так легко, будто сердце превратилось в красочный воздушный шарик.       — Но как ты догадался, Боб?       Он повернулся к ней, посмотрел непонимающе:       — Догадался?       — Ну да. О моей беременности. Как ты понял, что «кое-что происходит»?       Боб охнул и сжал кулаки — тонкая красная верёвочка врезалась в его ладонь.       Лысый кот смотрел, как по ночному городу ездят машины.