156 часов

      Дрожащими руками, непослушными и перенапряженными, я снял с себя шлем. В комнате было привычно темно, только редкие маленькие лампочки датчиков хоть как-то освещали ее. Датчики, частично отвалившиеся, болтались где-то у локтей, давая свободу рукам. Я оторвал все, что осталось, небрежно, но все же с долей осторожности, понимая, что еще вернусь сюда. Задеревеневшие ноги отказывались слушаться, и без сил, что физических, что эмоциональных, как подбитый солдат, я выполз из комнаты, опираясь о стену.       В коридоре было едва светлее, чем в комнате — я уже давно привык обходиться почти без света, вечно блуждая в потемках по пустому дому. Полуживой, я поплелся в ванную, желая скорее восполнить потерянную воду. Я пил из-под крана как верблюд, месяцами не видящий воду, умывал заросшее лицо потоком ледяной воды. Это хоть немного, но смогло привести меня в себя.       Половицы заскрипели под ногами, ковер, устилающий лестницу, кашлял пылью от каждого моего шага. В темноте кухни за одиноким обеденным столом я увидел мелькающий красный огонек — новое сообщение на автоответчике. Мне не нужно было и гадать, кто мог стать причиной оживления этой вечно выключенной лампочки — больше не кому было мне звонить. Один и тот же звонок, повторяющийся из недели в неделю, с теми же глупыми вопросами, навсегда оставленными без ответа. Но сегодня он обещал быть другим, еще более болезненным, чем обычно, и так каждый год, когда на календаре снова появляются эти проклятые цифры. «У вас одно новое сообщение,» - проговорил механический женский голос, когда я нажал на кнопку. Знала ли она, когда приходила записываться на озвучивание домашних автоответчиков, что однажды ее голос станет ненавистен какому-то неизвестному парню. «Привет, дорогой, это мама, - начало воспроизводиться сообщение. - Как у тебя дела? Ты что-нибудь кушал сегодня? Я хотела заказать тебе доставку продуктов, но не знала, откроешь ли ты дверь, - на мгновение она замолчала, подготавливая себя к словам, которые даже для нее все еще были болезненными. - Сегодня годовщина, семнадцать лет уже прошло. Ты бы хоть в этот раз приехал ко мне.. С тех пор, как появилась эта машина, я совсем потеряла тебя, дорогой. Она не вернет его, ты же знаешь. От нее тебе становится только хуже, Том, - она всхлипнула, но продолжила. - Я потеряла одного сына, так не отнимай у меня второго. Мне тоже его не хватает, но времени не повернуть вспять, - она глубоко вздохнула, прекрасно понимая, что ни одно из ее слов не будет воспринято мной. - Я жду тебя, малыш.»       Запись закончилась, и я опустил голову на стол, заводя руки в растрепанные засаленные волосы. Я никогда не понимал, где она нашла свои силы, как ей удалось распрощаться с этим домом и продолжить эту никчемную жизнь. Говорят, для родителя нет ничего страшнее, чем потерять свое дитя, но почему же тогда я до сих пор брежу прошлым как обезумевший, а не она. Почему именно я сломя голову понесся покупать эту машину, стоило ей поступить в продажу.       «Мнемозина» - так они ее называли, в честь богини воспоминаний. Она должна была вернуть воспоминания людям, которые их когда-то лишились. Они считывают из памяти кусок любых воспоминаний, не более 156 часов, включая часы сна, один в один записывают картинки, голоса, звуки, ощущения. Все, кроме запахов. Затем все это передают в память программы, а все, что нужно делать пользователю — сидеть в шлеме и датчиках, наслаждаясь прошлым, совершенно не отличимым от реальности, и только смотреть, не имея возможности что-либо изменить.       Я не верил в это даже тогда, когда ее уже установили в моем доме. Я думал, что посмотрю и разочаруюсь. Но первый раз, когда я увидел его в этом шлеме, услышал его голос, я был поражен. Он был как настоящий, будто я в самом деле мог прикоснуться к нему, именно такой, каким я его запомнил. Я не мог отлипнуть от этой машины, часами просиживая за просмотром. Функции проматывания скучных моментов и остановки мгновений я использовал повсеместно, не прекращая любоваться им, его улыбкой. Будто все снова ожило, будто не было этих страшных лет. Нехватку запахов я восполнял сам, разбрызгивая его духи, когда требовалось. Французский парфюм Мимолетная любовь, который я закупал каждый месяц в магазине, как только флакон, принадлежащий ему, опустел.       Я радовался покупке, пока невозможность вносить изменения не стала меня убивать. Я тысячи раз наблюдал за совершением одних и тех же ошибок, видя, как он раз за разом ускользает. А когда духи сняли с производства, я поник совсем. Но прекращать просматривать воспоминания снова и снова я не мог, они стали тем единственным, что поддерживало мою жизнь, что позволяло мне просыпаться каждое утро, пусть и досмотреть эту запись я ни разу не смог. Его убитый взгляд, слезы, растекшиеся по щекам, всегда были последним, что я мог вынести. Я слишком хорошо помнил, чем были заняты оставшиеся 4 часа, и слишком боялся взглянуть на них еще раз.       Сколько бы лет ни прошло, для меня все словно случилось вчера. Как только он убежал, я сразу же сел в машину и помчался вперед к озеру. Я злился всю дорогу и, когда все же добрался до озера, я закричал. И заплакал. Это было слишком для меня на тот момент, я вообще ничего не понимал и был полностью сбит с толку. Мне понадобилось два часа наедине с собой, чтобы хоть немного успокоиться. Затем я отправился обратно домой, и мысли не допуская о посещении школы сегодня. Эта дорога всегда была безлюдная, только редкие машины проезжали по ней, и потому именно я нашел его. Он лежал на обочине, весь в крови, с переломанными ногами. Он шел к озеру пешком и угодил под машину.       Я затащил его в салон, так аккуратно, как только мог. Скорая в жизни бы не доехала туда раньше, чем через час, а оставить его умирать я бы никогда не смог. Я вез его в больницу, едва видя дорогу сквозь слезы. Я без конца оглядывался на него, приговаривая «все будет хорошо», а он не мог сказать и слова, только стонал, лежа на заднем сидении.       Когда мы подъехали к больнице, он уже несколько минут как не откликался на мои слова. Я заполз к нему назад, вопя о помощи, но нас будто никто не слышал. Я положил его окровавленную голову на свои колени, его похолодевшая рука едва сжимала мою. Я гладил его лицо, обещая, что все будет хорошо, что врачи сейчас ему помогут. Я просил у него прощения, умолял не закрывать глаза. Я умолял его..       24 сентября в 12:00 его не стало.       Я не остановил его тогда и не смог удержать потом. По моей вине единственный человек, который когда-либо любил меня, и единственный, которого когда-либо мог полюбить я, навсегда ушел. Когда он ушел, я больше не вернулся к Розалин, ни единого дня не провел со своими друзьями, но было уже слишком поздно. И теперь я как никогда понимаю его слова. Моя жизнь оборвалась вместе с его, потому что мы в самом деле были связаны, навеки, до конца. И пока мое сердце бьется, я буду запускать эту череду теплых воспоминаний снова и снова, пока однажды не появится возможность их изменить. Я буду подсоединять сотни датчиков и сидеть часами в этом шлеме, лишь бы снова услышать: - Доброе утро, Том.