Мое весеннее чудо

      — Не верил, что обернёшься, — я грустно улыбнулся. — Привет!       — Что ты здесь делаешь? — вполголоса спросил Родион, подойдя ко мне ближе.       — Как дела?       — Хорошо…       — Что-то неубедительно звучит, — заметил я, охватывая взглядом тонкие бледные скулы и всматриваясь в такие уже ставшие родными глаза (как же я по ним соскучился!). — Нам надо поговорить.       — По-моему, мы всё уже обсудили, — он опустил свои тягучие ресницы – каждый раз он манит меня ими…       — Говорил в основном ты, а я выступал в роли благодарного слушателя. Мне тоже, знаешь, есть что сказать.       — Это уже неважно. Не стоит продолжать, — голос Бэмби звучал глухо.       — Не важно? Кто-то, вроде, говорил о влюбленности! Или ты погладил по больному месту – и всё прошло?       — Лучше закончить наш разговор прямо сейчас…       — Ну окей, — притормаживая, я решил больше не давить, — как скажешь. Только у тебя мои ключи, — аккуратно закинул крючок. — Или ты решил оставить их себе на память?       Он поднял свои удивительные глаза цвета дымчатого кварца, и что-то проскользнуло в них. Это произошло так быстро, что я даже не успел уловить и идентифицировать его реакцию.       — Извини, я не нарочно… Сейчас сбе́гаю в общежитие… Подожди, хорошо?       Паренёк уже собрался стартануть, но я, повинуясь какой-то внутренней интуиции, успел схватить его за предплечье, чтобы остановить.       — Времени сейчас нет, извини. Давай ты подъедешь сегодня ко мне и закинешь их, окей? Адрес же ты не успел забыть?       — Это займёт не больше пяти минут, — удивлённо протянул Родион. — Я не думаю, что это хорошая идея, чтобы…       — Знаешь, у меня нет даже полминуты, — натянул я леску потуже. — Сейчас мне надо кое-где быть и кое-что уладить. Их было всего десять свободных, и ты, к сожалению, исчерпал свой лимит. — Лицо парнишки вытянулось. — До вечера! — я направился к машине не оборачиваясь, чтобы Бэмби точно не сорвался с крючка.       Зная Родиона всего лишь недолгое время, чуть больше месяца, я увидел в нем очень важное качество – доброту. Добрый человек способен на искреннее сочувствие, у него высокая эмпатия. Он как бы способен вжиться в другого и разделить с ним его проблемы. А в совокупности с таким сильным, положительно окрашенным чувством, как влюбленность, – гремучая смесь для манипулирования. Я знал, что он придёт. Мне необходимо было с ним объясниться. Да, возможно, это следовало бы сделать по горячим следам, но мне, в силу характера, требовалось больше времени на пережёвывание информации, чтобы выдать конечный результат. Порывая с кем-либо, действуя спонтанно, необдуманно, в запале эмоций, я всегда потом оправдывал свой выбор, так как спустя некоторое время сердце и разум приходили в согласие по поводу моего решения. Я мог с лёгкостью разорвать отношения с кем угодно, но почему-то не с ним. Не в этом конкретном случае. Здесь осознание было иным. Как там говорится – лучше поздно, чем никогда? Этим я и собирался заняться.       Перед тем как отправиться домой, решил заскочить ещё в одно место…

***

      Дома царил бардак. Покидав грязные вещи в стиралку, я прибрался в комнате и на кухне, выбросив наконец-то банку из-под кофе, служившую мне пепельницей, заполненную доверху за эти несколько дней окурками. Раздвинул шторы, пооткрывал окна, чтобы окончательно избавиться от следов моего меланхолично-депрессивного времяпрепровождения, и отправился в душ.       В начале седьмого вечера позвонил Родион, сообщив, что уже ждёт у подъезда и я могу спуститься вниз забрать ключи. Ссылаясь на то, что он якобы только что выдернул меня из ванной и ненароком я могу простудить свою пятую точку, попросил его самого заглянуть в квартиру, а не посылать доктора на улицу подхватывать простуду. Мигом увлажнив свой ёжик на голове (уж играть роль – так правдоподобно), я пошел встречать его, слегка распахнув дверь на лестничную площадку.       — Привет! — когда увидел его.       Чудо спешно поднималось по лестнице.       — Привет, — эхом отозвался слегка запыхавшийся голос. — Держи, — не заходя, протянул мне в проем двери связку ключей.       — Через порог не передают, — серьезным тоном произнес я. — Не помню, к чему вся эта хрень, но мне так бабушка всё время говорила – у меня теперь рефлекс.       Бэмби зашёл внутрь и стянул свою смешную шапку. Я, чуть перегнувшись через него, не мешкая закрыл дверь – он тут же привалился к ней спиной, словно оберегая пути отхода.       — Поговорим? — я вздернул брови.       Ловя его растерянный взгляд, отошел на два шага, опираясь о стену рядом отведенными назад руками. Я сильно нервничал…       — О чём? Саш, мы же договорились…       — О том, что между нами происходит. Договорился ты сам с собой непонятно о чем, а со мной ничего такого не было, так что не прокатит! Чего ты так боишься?       — Не боюсь, — твёрдо ответил он. Я тут же проследил за движением его кадыка, когда он сглотнул. — Просто не вижу смысла обсуждать то, чего нет по определению. Я ни за что не поверю, что за эти несколько дней что-то изменилось в твоих жизненных принципах и ты переосмыслил свои взгляды на прошлое!       — Может, ты уже заткнешься? — сказал я нарочито спокойным тоном, делая полшага в его сторону и становясь ближе. — Ты прав. Наверное, для переосмысления своих ценностей требуется гораздо больше времени, но для признания уже́ переосмысленного хватило и нескольких дней.       — Что ты имеешь в виду? — тихо уточнил паренек, настороженно всматриваясь в моё лицо.       — Родион, послушай, — говорить было трудно, и я отвел глаза, поднял голову вверх, прислонясь затылком к стене, — до встречи с тобой я жил в своей зоне комфорта и боялся расширить границы, хотя пиздец как хотел, потому что многое меня не устраивало. Я… притворялся, будто так и должно быть. Врал сам себе, понимаешь? Но с тобой… вдруг сделал множество открытий. Мне уже не хотелось задерживаться на работе и словно магнитом стало тянуть домой. Поначалу я не понимал такие порывы, списывал всё на проявление заботы, точнее, придумывал любые поводы и цеплялся за них, не признавая истинной причины. — Бэмби стоял затаив дыхание и ловил каждое моё слово – я это кожей ощущал. — А причина всему – ты. — Я перевёл взгляд на него. — Ты изменил меня… нет… — проведя пятерней по волосам, я нарочно скользнул по коже головы ногтями, слегка приводя себя в чувство, — ты помог мне преодолеть собственные страхи и разобраться в своём дерьме, с которым я столько лет шёл по жизни. Я стремился домой, потому что там был ты и… атмосфера взаимного комфорта, которую я ни с кем не испытывал. Я втянулся с тобой в такие вещи, как совместные ужины, просмотры фильмов, уютная тишина вдвоем… твои улыбки, задумчивые взгляды, когда ты корпишь над своей учёбой и слегка хмуришь брови, смешение в тебе беспомощности и мудрости, твои прикосновения или то, — я придвинулся к парню ещё ближе и распустил пучок на голове, вылавливая прядь кудрей, — что твои волосы пахнут какими-то, блядь, прованскими травами. — Я улыбнулся. — Не знаю, что между нами происходит вообще и к чему это может привести в будущем, но у меня было достаточно времени, чтобы решить, – я готов и хочу попробовать. Считаю, что ты должен был это узнать.       Родион продолжал молча стоять и вглядываться в мое лицо, будто выискивая доказательства моего безумия. Могу понять его. В этот момент я определенно не испытывал концентрацию кундалини, а ощущал себя как никогда уязвимым, ведь впервые за много лет обнажил свои подлинные эмоции и чувства перед человеком. Дискомфортом тут и не пахло – мне было тупо, блядь, страшно…       — Ты так и будешь стоять в роли статуи? Может, уже ответишь хоть что-нибудь? — я решил прервать зрительный контакт.       Бэмби наконец-то ожил и потянулся, прижимаясь к моим губам. Я моментально одной рукой вплёл пальцы в пушистость его волос, углубляя поцелуй, другой, расстегнув молнию на куртке, проник под одежду, касаясь голого участка его кожи. Мое тело моментально отозвалось на эти действия, и я полетел с катушек. Я прикасался к нему столько раз, но сейчас это опьяняло – всё вмиг смешалось, и в голове царил дурман, будто нахожусь под действием опиоидных препаратов. Лишь бы только не отпускало! Мы бешено целовались, словно стараясь сожрать друг друга, пока я стягивал с него куртку и толстовку, бросая их на обувь.       Не разрывая поцелуя, в спешке повлёк его за собой в комнату. Потребовалось около минуты, чтобы избавиться от его джинсов вместе с прочими атрибутами одежды, которые разделяли нас. Родион стянул вверх мою футболку и судорожно сдёрнул с меня спортивные штаны. Переступив через сваленные на пол вещи, мы повалились на диван, и когда я навис над ним, на несколько секунд вглядываясь в его лицо, о котором думал последние несколько дней, он поднял руку и медленно прочертил своими длинными пальцами маршрут от подбородка до ключицы.       — Ты снял её? — прошептал он. — Цепочку…       Я обнаружил отсутствие Викиного подарка, когда вернулся домой после неудачной поездки к маме. Переодеваясь в домашнее, заметил, что кулона нет. Видимо, при стычке со мной бородач умудрился порвать цепочку, и потом она незаметно слетела с шеи. Никакой утраты или сожаления я не испытал, наоборот, некое облегчение. Весьма символично – словно оборвалась последняя нить, что связывала меня с болезненным прошлым.       — Да, — также шепотом ответил я. — Погоди, у меня для тебя кое-что есть. — Я нагнулся и, пошарив под диваном, поднял небольшую упаковку.       — Это что? — прищурив глаза, спросил Бэмби.       — Тебе должно понравиться, — отреагировал я тоном заговорщика, разрывая пакет и вытаскивая оттуда пару капроновых чулок. — Я отлично помню, как они чертовски сексуально на тебе смотрелись. Позволишь?       Родион на секунду опустил свои изогнутые ресницы, а когда вновь поднял их, его волшебные глаза стали темными, бездонными, затягивающими в желание и страсть. Он развёл ноги, и мне показалось, что по всей квартире стал слышен оглушающий стук моего взбесившегося сердца. Я сел перед ним и, положив ладонь на его левое бедро, мягко провёл ей к щиколотке, захватил ступню и начал медленно облачать её в белый капрон. Никогда не думал, насколько это может быть волнующе! Средним пальцем я очертил границу, где заканчивалось кружево и дальше шёл оголенный участок бедра. Это обжигало! Бэмби лежал передо мной, раскинувшись, в одном белом чулке, идеально подчеркивающем стройность его ноги. Взяв второй чулок, я оседлал его бёдра и завёл его руки за голову.       — Думаю, он будет так же шикарно смотреться в узле на твоих запястьях, — хрипло проговорил я, обматывая их капроновой тканью.       Когда белый шелк был закреплен на деревянном подлокотнике дивана, я обвёл Бэмби взглядом, такого доступного, открытого, идеального, всего моего. В голове зашумело, а перед глазами помутилось от предвкушения. Я прикоснулся губами к его кадыку и стал вести цепочку поцелуев вниз, слегка всасывая его кожу, чувствуя её вкус. Обвёл языком сначала одну ареолу, нежно прикусив сосок, затем проделал то же со вторым. Родион со стоном выгнулся небольшой дугой от этих прикосновений и обхватил меня ногами, смыкая их на пояснице. Чувствуя свою и его эрекцию, я не сильно, но ощутимо двинул бедрами, создавая трение между нашими телами. Это движение послужило условным пуском к дальнейшим действиям и безумно возбуждало.       Мы целовались жадно, глубоко, лишь на мгновение отрываясь друг от друга, чтобы глотнуть воздуха. Мои руки дразнили, исследовали его всего, каждый миллиметр обнаженной кожи, путались в локонах волос. Я захлёбывался эмоциями, полностью растворяясь в них. Влажное дыхание, перемежаясь со стонами, сплелось и стало единым, и нельзя уже было разделить его между нами. В голове не было ни одной мысли – одно сплошное желание. Желание прикасаться, целовать, обладать.       Вытащив из-под подушки презервативы и смазку (я заранее продумал эти детали, так как положительный исход ожидал всё-таки больше, чем отрицательный), открутил крышку и слегка выдавил гель на подрагивающие пальцы. Проведя губами по внутренней стороне его бедра, выше кружевного манжета чулка, медленно приблизился к паху. Комнату огласил гортанный стон Бэмби, когда я проник в него влажными пальцами, сначала одним, потом аккуратно добавил второй, скользя в узости его тела. Хотелось сделать всё охуенно, чтобы он потерялся в пространстве и не помнил своё имя. Запрокинув голову, Родион пробормотал что-то нечленораздельное.       Надев презерватив, я мучительно медленно вошел в него, заполняя без остатка. Мозг фейерверком взорвался от новых ощущений. Бэмби выгнулся подо мной, с силой закусив губу, судорожно выстанывая протяжное «м-м-м». Наблюдая, как горят алым его высокие тонкие скулы, как выступают хрупкие ключицы, как пышным венцом рассыпа́ются его волосы, я начал двигаться в нем, полностью отдавшись страсти. Эпизодически наклоняясь к лицу, я ловил его стоны губами. Наконец, обхватив ладонью его влажный от смазки член, жаждущий разрядки, я начал скользящие движения в такт своим. Родион быстро сдался и, капитулировав, безумно жарко сжал меня внутри. Горло свело спазмом, и я, продержавшись секунды и сделав последний толчок, наконец-то кончил. Это был самый сильный и долгий оргазм в моей жизни!       Тяжело дыша, я свалился на Бэмби, зарываясь лицом в его волосы, вдыхая успокаивающий травяной аромат.       — Так и будешь держать меня связанным? — хриплым голосом прошептал Родион.       — Прости, — я легонько укусил его за шею, прежде чем потянуться к рукам, чтобы освободить.       Перевернувшись на бок, Родион припал щекой к моему плечу и уютно устроился на нем, наблюдая, как я легонько растирал ему запястья.       — Почему Бэмби? — вдруг с улыбкой поинтересовался он, подняв голову и опираясь на локоть.       Я прижал его вторую руку к своей груди и потерся кончиком носа о его нос.       — Ты напомнил мне этого олененка. Такие же большие и бездонные глаза… Такой же пугливый и застенчивый, — Родион забавно наморщил нос, — но всё же отважный… Знаешь, вместе с пришедшей весной ты растопил наледь внутри меня, — я легонько подул на его раскрасневшиеся губы. — Разморозил, короче. Получается, ты что-то вроде оттепели?       — Нет, — возразил он, — я твоё весеннее чудо, — и улыбнулся.       — Ах-ха-ха, определенно, — согласился я, преодолевая считаные миллиметры и касаясь таких родных губ, вовлекая его в тягучий и нежный поцелуй.       Вставать абсолютно не хотелось.