***
Несколько дней я тупо прослонялся по квартире как неприкаянный, не понимая до конца, что со мной происходит. Монолог Родиона крутился в голове заезженной песней на радио. Я пытался занять свою голову чем угодно, только чтоб не погружаться в раздумья: смотрел фильмы без разбора, зависал в социальных сетях, что-то ел и много курил. Когда время переваливало за полночь и в квартире становилось тихо, мысли туманом окутывали меня целиком, и, как ни старался, я не мог от них отделаться, пока с рассветом всё-таки не вырубался от бессилия. Меня мучило даже не то, что мне захотелось переступить некую черту, ведь я уже, блядь, её переступил, не так ли? Что там он говорил про выбор? Гомофобством я никогда не страдал и грызть себя этим не собирался. Я не считал нужным и целесообразным рассуждать об этом, так как склонялся к версии о том, что все люди бисексуальны от рождения, хотя меня никогда не тянуло к своему полу. Безусловно, я мог отметить мужскую привлекательность, но на этом всё и заканчивалось, дальше я не развивался в этой теме. Очевидно, до того момента, пока не встретил его – к Бэмби я испытывал стойкое влечение со всеми вытекающими отсюда желаниями. И я не хотел их стопорить, мне доставляло удовольствие нравиться этому парню. Я думал о том, насколько же правдивы были слова Родиона. Именно они, сказанные в запале эмоций и так искренне, достигли своей цели. Держась за свои воспоминания, я обеспечил себя чем-то вроде подушки безопасности. Где-то глубоко внутри я ссал – так глубоко, что даже не позволял себе думать об этом. Ожидая повторения болезненной ситуации, я никого к себе не подпускал ближе чем на расстояние вытянутой руки, ограничиваясь лишь физиологией. Ни к кому не привязывался, ни в кого не влюблялся, даже запретил себе надеяться на эту хрень, выстроив внутри огромную стену из прошлого, служившую напоминанием о пронзительной боли, и в то же время спасающую от неё. Но эта стена и вправду стала нехуёвым таким препятствием к строительству чего-то нового в моей жизни. Я настолько был убежден в истинности того, что любые отношения рано или поздно катятся в жопу мира, что собственноручно лишил себя веры в хорошее. Бывает же и хорошо – не без дерьма, конечно, но, блядь, просто хорошо! Единственным противоядием было рискнуть. Отказаться думать как зашуганный подросток, что произошедшее меня сломало, и осознать наконец-то, что я по-прежнему уверенно держусь на ногах. Стоил ли Родион такого риска?.. Меня всё время тянуло к нему, рядом с ним ни о чем тревожном не думалось – он заполнял собой всё пространство, расцвечивал его красками, и все ненужные мысли отходили на второй план. С этим парнишкой я почувствовал то давно забытое ощущение, когда дышится полной грудью, почувствовал себя цельным, живым. И… я привык к Бэмби настолько, что сейчас его отсутствие остро ощущалось. Не потому, что с ним было тупо комфортно или удобно, а потому что мне не хватало его самого: его улыбки, тепла, его нелепой заботы, тревоги за меня, домашней еды, его разговоров, даже его молчания, когда он с сосредоточенным видом корпел над своими конспектами… С Родионом я получал удовлетворение не только физическое, но и эмоциональное. Я никогда раньше даже не задумывался об отношениях с кем-то, и это уже само по себе доказывает, что нас связывало – я даже не отрицал сего – нечто большее, чем интерес, любопытство, новизна, физиология… Что-то глубинное, щемящее, давно похороненное в недрах замороженной души… то, во что я давно перестал верить. Телефон мозолил глаза, как только оказывался в поле зрения. Я хотел позвонить ему, но как всегда вперёд лезло не самое лучшее моё качество – долбаная упёртость. Ко всему прочему меня одолевал целый спектр различных страхов, начиная от страха облажаться, заканчивая страхом на что-то решиться. Я не знал, как сделать первый шаг, не умел этого делать. Не знал, как признавать чью-то правоту, предпочитая пользоваться своим внутренним чердаком, куда можно было всё утрамбовать, как ненужный хлам, и запереть за семью замками. Я всегда говорил напрямую, но лишь в тех областях, которые не касались моего внутреннего мира. Обнажать свои чувства и эмоции кому-то было мне чуждым.***
Я проснулся с чугунной головой от разрывающей тишину мелодии мобильника и, прежде чем принять звонок, мельком посмотрел на время. Было неприлично рано для человека, который уснул всего лишь пару часов назад. — Да… — прохрипел я. — Я тебя разбудила? — послышался женский голос. — И тебе доброе утро, мама, — я потянулся, чтобы размять затёкшие после сна мышцы. — Ты обещал заехать, как будет время. Я понимаю, с твоим графиком найти окошко проблематично, но кто-то мне говорил про отпуск. Думаю, это отличная возможность, — в голосе слышались нотки укоризны. — Когда ты последний раз заезжал в гости? Я скоро забуду, как выглядит мой родной сын. — Всегда можно открыть семейный альбом, мам, чтобы освежить память. — Саня… — Ты даже не дослушала меня, — я поднялся с постели и прошлепал в ванную комнату. Отражение в зеркале выглядело пугающим. — Но этот приём в ближайшее время не понадобится, так как именно сегодня я собирался к тебе заскочить. — Серьезно? — с улыбкой в голосе уточнила мама. — Абсолютно, — улыбнулся и я своему отражению в зеркале, но это мало помогло. Серый цвет лица, синяки под веками и красная сосудистая сетка на склерах глаз походили на болезненный вид их владельца, и улыбка вообще не спасла ситуацию. — Капучино? — Да, — засмеялась она. — И тогда ещё… — Малиновый круассан, — с легкостью закончил фразу. Рядом с её домом располагалась известная сетевая пекарня, славившаяся в городе своей свежей выпечкой и вкусным кофе. Пару раз я заезжал туда, чтобы не прийти к маме с пустыми руками. Теперь это стало уже нашей традицией. — Я помню. — Тогда до встречи? — Ага, скоро буду, — и сбросил вызов. На сборы у меня ушло чуть меньше получаса, плюс дорога, поэтому уже около одиннадцати я входил в одноэтажное заведение со старорусским названием на вывеске «Сдоба». Народу было немного, и я быстро получил свой заказ. Подойдя к столику, я ввинтил в картонный держатель два стакана с кофе, добавив в один несколько пакетиков сахара, а в другой корицы. Взяв в левую руку пакет с выпечкой и кофе, захватив две крышечки, я двинулся на выход, попутно пытаясь правой рукой надеть их на стаканы. Увлечённый процессом я совершенно не заметил входящую внутрь пару, оживленно беседовавшую друг с другом и не смотрящую по сторонам. В одну секунду горячая коричневая жидкость из моего стакана растеклась по белоснежному пальто неизвестной мне блондинки. Я даже не успел никак отреагировать, так как желейная масса вместо мозгов из-за избытка мыслей и недосыпа стопорила реакции моего организма. Вдруг меня грубо взяли за грудки волосатые руки и дёрнули на себя, отчего часть оставшегося кофе оказалась теперь на мне. — Ты чё, не видишь, куда прёшь? — пробасил бородатый мужик. — Остынь! Я смотрю, ты тоже осторожным не был, — выдохнул в лицо бородачу и, повернувшись к девушке, добавил: — Прошу прощения. Мне жаль, что вам пришлось пострадать из-за нашей обоюдной невнимательности. Предлагаю оплатить ваш заказ. — Не стоит, — блондинка чуть улыбнулась. — Ты чё, ещё и клеишься тут? Его руки вблизи моего лица стали напрягать – я трепетно относился к своему личному пространству. — Вадик, перестань! — на высоких нотах ответила девушка. — С кем не бывает? Нам тоже стоило смотреть вперёд. Он же извинился. — Мужчина продолжал удерживать меня, как присосавшийся клещ. — Вадик, на нас люди смотрят! Пальцы Вадика медленно разжались, и я наконец-то оказался на свободе. — Ещё раз прошу прощения, — обращаясь к барышне. — Всё в порядке, — она взяла под руку своего сурового бородача и потянула внутрь помещения. Я толкнул дверь и вышел на улицу. Сделав пару глотков оставшегося кофе, наслаждаясь контрастом горячего аромата и прохлады апрельского ветра, отправил стаканчики в мусорку и направился к машине. Не скажу, что произошедший инцидент изрядно подпортил мне настроение, но визит к маме всё-таки решил перенести. Выруливая из двора, подумал о том, что возвращаться в квартиру не хотелось – как только окажусь дома один на один, самокопание одержит верх. Около получаса я бездумно петлял по городу, пока не подъехал к уже знакомому оранжево-коричневому кирпичному зданию. Не вылезая из машины, тупо опустив боковое стекло, я закурил. На холодном весеннем небе, похожем на тонкий хрусталь, виднелся яркий солнечный диск, лучи которого заливали землю оттенками охры. Я откинулся на спинку кресла и наблюдал за оживленным действом, происходящим за ветровым стеклом: проезжающими машинами, снующими туда-сюда людьми, вечно спешащими куда-то. А у меня время будто замерло на стоп-кадре… Мелькнувшая яркая шапка с красным помпоном, выделявшаяся из всей этой картины, вернула меня в действительность с присущими ей звуками и ощущением времени. Не задумываясь, я машинально выбрался из автомобиля, громко крикнув: «Бэмби!», и вдруг сообразил, что таким прозвищем называл его лишь про себя. Но шапка замерла среди движущихся людей и повернулась. Усталость на бледном лице Родиона была под стать моей, разницу я заметил лишь во взгляде – его глаза вновь засветились огоньком. Или мне хотелось так думать, что это не от бликов солнечных лучей?