Forgiving who you are For what you stand to gain. MGMT — "Little Dark Age"
Вашингтон, округ Колумбия.
— Я? В мопсе. — ...Еще раз? — Я в мопсе. Ты оглохла там от ужаса, лапуля? Тут душно и воняет псиной, — Форд зажимает рот ладонью, чтобы не распугать местных алкоголиков своими истерическими смешками. — Жить можно, но в балетной студии "Мишель" мне в сто раз комфортнее. И просто в Мишель тоже очень хорошо. Мишель яростно ругается на него через телефонную трубку, но в её голосе Брендон слышит улыбку. Он щелкает пальцами, пытаясь привлечь внимание бородатого мужика за баром, но это не срабатывает. Брендон закатывает глаза. Откровенный похуизм бармена можно было бы оправдать тем, что в забегаловку под названием "Мопс" к десяти вечера набивается больше народу, чем девчонок пубертатного возраста на концерт Бенни Барта. Или тем, что от духоты и перепадов в давлении у бедолаги заложило уши, а ядовитый перегар проел ему барабанные перепонки. Или еще сотней способов. Но нет. Он ведь смотрит прямо на Форда, вытирает замасленной тряпкой пивные бокалы и с видом явного превосходства чешет бороду. Не нравится ему, гаду такому, что клиентура одновременно заказывает и по телефону разговаривает. Брендон спрашивает, как у Мишель прошел день, и задумчиво водит пальцем по столешнице. В толстенном слое красной эпоксидки утоплены разноцветные крышки: пиво, сидр и что-то, что амбассадоры плохого вкуса называют "винным напитком". Брендон прекрасно знает, что вино делают из винограда, а напитки — это водичка из-под крана, в которую всыпали красного порошка и искусственным образом нагнали углекислого газа. Единственное, чего он не может понять — зачем так заморачиваться. Лучше бы сразу разливали по бутылкам стоки из канализации пополам с крысиным ядом. Видит бог, во вкусе разницы никакой. Мишель на другом конце телефонного провода стучит кастрюлями, сковородками и щелкает кнопками на духовке. Недавно она кое-что нашла, и это кое-что совершило бескровную революцию на её кухне. Кое-чем оказалась целая книга с рецептами, состоящими из трех шагов: сложить все в стеклянную посудину с толстыми стенками, замотать фольгой, поставить в духовку. Через сорок минут у Мишель, все это время залипающей на диване в приставку, стабильно получается ужин, достойный хорошего французского ресторана. — Но вообще это не новость. Ты же помнишь юбилей дяди Клода? — Господина-то Лурье? — кисло вспоминает Брендон. — Забудешь такое. Сущий дьявол. — Дядя Клод — сущий ангел! — Он надеялся, что ты вернешь Джо его гетеросексуальность, — ласково, как ребенку, объясняет Брендон. — Я в этом сценарии, сама понимаешь, был не к месту. — Чушь. Он такой же ленивый, как я, и тоже любит хорошую еду. Так что та лазанья... Словом, ты помнишь. — Гастрономический оргазм, — серьезно кивает Брендон. — Ну вот! А я все это время сидела и... Ну что я там делала, журнал какой-то листала, по-моему. Так что у дяди Клода не было шансов. Бармен все-таки снисходит до простых смертных, и Брендон жестами заказывает себе еще один "Гиннес". "Мопс" ведет себя так, как положено идейным дешевым барам, которым просто унизительно притворяться приличными заведениями. Все лучшие (и все равно дешевенькие) бутылки стоят на верхних полках, подсвеченные красными огоньками. Брендон окидывает их наметанным взглядом и посылает плюс в карму тому, кто расставлял алкоголь. Бутылок мало, и они стоят в рядах так же часто, как зубы во рту у героинщика. Мишель замолкает и прислушивается к треку, долбящему Брендону по ушам. Она не просит его выйти на улицу, и Форд делает себе мысленную пометку: зашазамить, а потом отправить Мишель название. Ей не нужно просить, а ему не нужно напоминать. С Мишель можно перескочить все бесполезные раздражающие просьбы и перейти к делу, но полчаса вспоминать отца Джозефа тоже можно, и... удивительно, но это никогда его не напрягает. Мишель может говорить что угодно и сколько угодно, потому что она — единственный человек, слушать которого для Брендона — не тяжкий труд. В трубке с её стороны что-то тихонько щелкает, и Мишель недовольно шипит. — Спинка? — Плечи, — зевает она. — Но спина тоже хрустит, я же целый день сижу. К массажистке, что ли, записаться. — К массажисту. И я уже вылетаю, курсы пройду прямо в самолете. — Серьезно? — смеется Мишель. — Серьезно, "Мистер-ты-меня-клещами-не-вытащишь-с-работы", вот так все с тобой просто? Брендон не хочет признавать, что он скучал и что у него всего лишь из-за смеха бегут мурашки от затылка до поясницы. Поэтому он берет в руку запотевший стакан со светлым пивом, ищет глазами свободный барный стул и пересаживается за свободный стол в углу. Там якобы нет сквозняка, и там его вряд ли заметит кто-то кроме того, кто должен. Он покрепче сжимает в свободной руке металлическую флэшку с одним-единственным файлом. Мишель твердо намерена пересказать Брендону историю, которую они вдвоем пережили от силы три недели назад. Форд смотрит на часы, машинально ищет на шее шнурок с жетонами и не сразу вспоминает, что искать надо на шее у Мишель. У него есть еще несколько спокойных минут. Несколько минут на то, чтобы расслабиться, собраться, довести до ума одно дело и вернуться домой. — Начинай, лапуля. Я как раз помедитирую. Это был один из тех коротких и редких моментов, когда Мишель уже обосновалась в Сиэтле, Брендон ещё не умчался покорять автомобильный рынок, а семья Лурье отмечала жутко важную и жутко памятную дату. Джозеф ни под каким предлогом не позволил им тратиться на отель. Брендон, который как раз хотел выкупить филиал "Четырех Сезонов", тут же начал искать способы отплатить Джо за его щедрость... Но, кажется, так и не нашел. — Fake news, лапуля. Я озолотил Джо своим присутствием в его жизни, неужели мало? — не открывая глаз, улыбается Брендон. Его голос тонет в реве расстроенной электрогитары, чужих пьяных перепалках и густом вонючем воздухе. Но в голове у него свежий и цветущий пригород Парижа. — Что там дальше? Умоляю, поделись, у меня амнезия. — Иди к черту, — фыркает Мишель. Брендон готов спорить на что угодно, что она сейчас качает головой и улыбается. Может, ходит кругами по комнате, изредка приподнимаясь на носки. Может, сидит на гранитной столешнице, сдвинув в сторону чайник и разделочные доски, и болтает ногами. Все было так хорошо! Молли пыталась приклеиться суперклеем к Кристиану с Джозефом. Мишель дышала незагаженным воздухом, одержимо скупала местную сувенирку и показательно падала в обмороки каждый раз, когда ей случалось пройти мимо булочной. Брендон катил за собой её чемодан на колесиках, язвил и притворялся, что ему не нравится подхватывать на руки свою чересчур впечатлительную девушку. Но когда она случайно пропускала какую-нибудь кондитерскую, он жутко расстраивался. К концу первого, разминочного дня во Франции они заселились в мансарду коттеджа семьи Лурье. Отец Джозефа был готов выделить им две больших спальни, но Мишель еще в машине приметила каморку под крышей, застекленную треугольную стену вместо окошка, и потащила все свои чемоданы наверх. Как и во всех своих жизненных решениях, она оказалась права. В мансарде нашлась одна двуспальная кровать с продавленным матрасом, ящики с потрепанными книгами, которые у Лурье духу не хватило выбросить, и кресло-качалка с плетеным сиденьем. Это было жутко неудобное кресло, потому что лозу зачем-то покрыли желтым лаком, и в итоге сиденье половину времени жалобно хрустело, а половину прилипало к задницам благочестивых граждан США. Но у этого кресла, скрипящего так, будто оно было готово в любую секунду рассыпаться в щепки, был плюс. Брендон по-рыцарски уселся в него в своих тренировочных шортах, посадил Мишель к себе на колени, и они вместе провожали через треугольную стеклянную стену закат. Джозеф с Кристианом играли под окнами в бадминтон, и если удар оказывался особенно сильным, Мишель объявляла, что видит воланчик. Брендон был ей безмерно благодарен, потому что он смотрел на свою женщину и больше ничего вокруг не замечал. — Эй! — Я вру? — мурлычет Мишель. — Ты никогда не врешь, ты у меня честная и порядочная. Но моя репутация, подумай о репутации! Брендон на время французского отпуска перестал заботиться о своей репутации. Он пил у Клода Лурье вино, ел его виноград, а потом нашел в себе наглость говорить, что дядя Клод с его широчайшей душой, добрейшими глазами и ангельским терпением — якобы дьявол во плоти. И все было хорошо. В попытке установить с многочисленными Лурье хорошие отношения Мишель попробовала объясняться по-французски, но все единогласно сошлись на том, что лучше ей этого не делать. Иначе Виктор Гюго восстанет из мертвых, чтобы плюнуть ей в лицо. За исключением этой маленькой заминки она отлично ладила со всей этой французской братией — в особенности с племянниками Джо. Клод Лурье и мама Джозефа были ей во всех смыслах очарованы. Кристиан, до этого видевший всего одного ребенка — Молли — и глубоко уверившийся в том, что всем ведущим педагогам до него, как до Луны пешком, переживал жуткий стресс. Брендон врал, что знает французский, и врал еще больше, когда якобы переводил то, что мини-родственники Джо говорили о его бойфренде. — Откуда ты знаешь? Может, Шарлотта — Шаг'лоутта, извини — может, она правда сказала, что у Кристиана рот как у рыбы. — Брендон. — Нет, у тебя есть доказательства? Все было хорошо. Даже несмотря на паранойю Кристиана и на чету Лурье, твердо решивших вернуть своего сына на истинный путь. Сбить этого аса с радужного моста. — Мишель, — перебивает Брендон. — Мишель, восьмидесятые звонили, просили вернуть им эту шутку. Мишель с полсекунды молчит, а потом её пробивает на истерику. Брендон пьет свое пиво и улыбается, уже не скрываясь. Мишель хохочет, вновь и вновь прерываясь на то, чтобы сделать пару глубоких вдохов. Она откашливается в попытках прекратить, опять вспоминает свою дурацкую шутку, и смех опять захватывает её, заставляя одной рукой хвататься за ноющий пресс, а второй — стирать с глаз слезы. — Я не смогу рассказывать дальше, — сквозь смех давит Мишель. — Я помню, как там было, лапуля. Кристиан часов двадцать носился с духовкой, а мы с тобой читали комиксы. Но в итоге вскрылось, что у Клода аллергия на артишоки, и в итоге он весь вечер жевал эту твою лазанью. И... И все было хорошо.***
У Брендона настолько простая задача, что это даже смешно. Смешно, как он умудряется накосячить в таких галактических масштабах. Если втыкать карандаш в кассету, раскручивать её и отматывать все назад, если пытаться отследить, где все пошло не так, Брендон вернется к этой точке — к "Мопсу", двум бокалам пива и своему трагичному идиотизму. Брендону не нужна никакая другая женщина, кроме Мишель. Но проблема в том, что Мишель... Нет, в этом тяжело признаться даже самому себе. Брендон представляет, что он себе скажет и какие подберет слова, потому что он, несмотря на то, что притворяется беззаботным и счастливым на вилле у Лурье, уже знает, в чем дело. Эта неудобная, неприятная, обидная для Мишель правда давно гниет у него на подкорке, и к третьему пиву она лезет наружу. Даже учитывая то, как Брендону с ней хорошо и спокойно, как она элегантно, не прикладывая усилий, взламывает жизнь, как она держит на себе команду и не дает ей растечься по разным углам США, даже учитывая то, что Мишель — во всех отношениях идеальная для него женщина, она... Черт. Нет, надо быть совсем уродом, чтобы так считать. "Мопс" светится красным, и Брендон хмыкает себе под нос. В любой видеоигрушке это было бы косвенным знаком того, что надо подсунуть под стакан десятку на чаевые, отдать металлическую флэшку, успевшую согреться у него в кулаке, и валить не оглядываясь. Но он, к сожалению, не в видеоигрушке. Его коп опаздывает уже на добрых полчаса, и в тот момент, когда Форд решает послать все к чертям, на стул напротив него приземляется женщина. — Хэй, — подмигивает она. Брендон кивает, и женщина, хитро на него прищурившись, стреляет глазами в три стратегически важные точки. Сначала в его полупьяные, уже усталые и виноватые из-за мыслей про Мишель глаза, потом — на сжатый взмокший кулак и побелевшие костяшки, и, наконец, на стакан с "Гиннесом". Потом женщина цокает языком, взъерошивает пальцами свои голливудские светлые локоны, и несколькими глотками выпивает чужое пиво. Свободной рукой Брендон хватает женщину за предплечье, и она умудряется извернуться так — он честно не понимает, что это за фокусы — что в следующую секунду Форд слышит грохот и треск дерева, чувствует острое жжение в запястье, но ничего не видит. Его собственная рука оказывается пригвозжена к столешнице цепкими пальцами. Острая боль переходит в ноющую, и что-то подсказывает Брендону, что всю следующую неделю ему придется ходить с эластичным бинтом. Растяжение, не меньше. У этой долбанутой сильные пальцы и мозолистые ладони. Очень плохо сочетается с тем, что она кудрявая блондинка, и с белым, даже каким-то наивным платьем в рюшах. Брендон ненавидит себя за это, но Мишель... — За эффектное появление хвалю, красотка, — шипит Брендон, безуспешно пытаясь выдернуть запястье из чужой хватки. Рука немеет до локтя. — Но образ ты держать вообще не умеешь. Брендон Форд. Блондинка непонимающе сводит брови, опускает глаза вниз и только сейчас убирает руку с запястья Форда. — Рефлексы. — Приятно познакомиться, Рефлексы. Рефлексы закатывает глаза и отмахивается от него, как от порядком подзадолбавшего комара. Несмотря на скучающее лицо и позу стеснительной провинциалки, только вчера узнавшей, что такое алкоголь, Брендону очевидно: женщина нервничает. Красные лампы и минимум макияжа скидывают ей пару-тройку лет, но она все равно кажется старше него. И уж точно старше Мишель. Кстати говоря, Мишель. Все дело в том, что она... — Ты не мог место поудобнее выбрать? — В смысле? — Я сижу спиной к залу, — кривя вымазанные розовым блеском губы, шепчет женщина. — Видишь кого-нибудь подозрительного? — Тебя. Женщина собирает все свое терпение, закрывает глаза и вскидывает брови. Брендону рядом с ней некомфортно, он чувствует себя идиотом... И ему почему-то кажется, что сейчас случится что-то непоправимое. Что надо было бежать, когда он попрощался с Мишель и повесил трубку. — А теперь серьезно. — Объясни, что ты имеешь в виду! — шипит Брендон. — Тут все подозрительные, этот бар, блять, называется "Мопс", и тут литр пива — хорошего, кстати, пива — продают за доллар! — Господи, — женщина распахивает глаза и смотрит на него как-то по-новому, беспокойно и с жалостью. — Кто ты вообще такой, малыш? Почему тебя сюда послали? — Я — Брендон, и я уже представился. — Я — Вивиан Берг, и я, очевидно, не слушала. Вивиан нервно кусает щеку и бросает голодный взгляд на кулак с зажатой в нем флэшкой. Очевидно, она ожидала встретить кого-то с её уровнем подготовки, и нянчиться с Брендоном — последнее, что входило в её планы. — Смотри сюда, Брендон, и смотри внимательно. Сейчас ты ждешь, пока случится что-нибудь, — Вивиан достает из сумочки дешевое пластиковое зеркальце и, плохо изображая игривый взгляд, подкрашивает губы. — Вон тот бугай за моей спиной вполне может кому-нибудь размозжить череп. — Охренеть, — присвистывает Брендон. Жутковатая Вивиан заставляет его собраться и даже протрезветь. — В какой момент мы вступаем? — Мы, — глумливо тянет женщина, — сидим смирно. У тебя будет полсекунды на то, чтобы отдать мне флэшку и залезть под стол. Потом ты— Вивиан кажется, что Брендон слушает её недостаточно внимательно, и она с силой дергает его за больное запястье. — Отдаешь флэшку. Лезешь под стол. Ползешь к выходу. Там дальше, — Вивиан бегло осматривает его сверху вниз, — футболку, жилетку и джинсы больше не носишь. В идеале... Борода растет? — Растет. Ну так, как повезет. — Отращиваешь бороду и валишь из Вашингтона, малыш. — Мне двадцать четыре! Я и так собирался. — А мне — тридцать. Вот и умница. Их блиц-знакомство обрывается, когда недовольный сервисом гость перемахивает через барную стойку, хватает со стеллажа бутылку виски и парой резких движений вбивает её в висок бармена. Брендон разбирается в алкоголе и знает, что у этой бутылки с квадратным основанием очень толстые стенки. В ранах он не разбирается. Но по тому, как бармен оседает на пол и безвольно прикладывается о стойку лбом, Форд понимает: мужик, который двадцать минут назад издевался над ним, не давая заказать пиво — этот самый противный мужик с засаленной серой тряпкой — этот мужик мертв. Какая-то девица визжит, Вивиан матерится и пытается вырвать у Брендона из руки флэшку. Пальцы не разгибаются, и он, самопровозглашенный герой и крутой парень, застывает, как олень в свете фар. Как спидометр разгоняется от нуля до ста и как вонючий, дешевый, но в целом безобидный "Мопс" превращается в место кровавого побоища — непонятно. В какой-то момент Вивиан надавливает Брендону на плечи и дает ему прицельного пинка ножкой в розовой кружевной балетке. Возможно, чтобы запихнуть подальше под стол, возможно, чтобы наказать за то, что он прошляпил момент. Брендон смотрит на часы. Прошло несколько секунд, но кажется, что час или больше. Время в "Мопсе" как-то размывается, а когда перед носом Брендона кто-то поскальзывается на луже крови, падает навзничь и приземляется головой на вовремя подставленный нож, ни о чем другом думать вообще не получается. Нож врезается в мягкое место между шеей и черепом с тем же звуком, с которым Мишель разделывает курицу для своего очередного шедевра. Мишель. Не лучшее время, чтобы мысленно ее критиковать, и Брендон не критикует. Он действительно любит её настолько, насколько способен — другое дело, что этого всегда мало. — Сзади! — кричит Вивиан, пока он прячется под столом. — Майк! Майк! По тому, с какой мстительностью Вивиан выпускает обойму в чье-то дергающееся тело, Брендон понимает, что Майк тоже мертв. Спустя минуту тех, кто остался в "Мопсе", можно пересчитать по пальцам. Вивиан не видно, как и горы трупов, которую он успел себе напредставлять. Видимо, большинство собравшихся и правда пришли сюда за дешевым пивом. Раз тел нет, значит, убежали. Первая волна спадает. Редкие выстрелы звучат тише и глуше. Брендон пробует хмыкнуть и понимает, что его слегка пришибло звуковой волной. В ушах шуршит, и ему кажется, что внутри его черепа возятся маленькие красные жуки. — Виви-Виви-Виви, — кто-то пытается угрожать Вивиан, но в голове Брендона зловеще ласковый голос звучит, как заевшая пластинка: сплошное "вививи" без пауз. Как же Мишель бесилась, когда он приносил на тренировки поцарапанные диски или случайно разряжал колонку. — Ты готова к тому, что я нассу на твою могилу, Виви? Брендону кажется, что его сейчас вырвет, и он зачем-то выползает на четвереньках из-под стола. В его защиту, он не различает, где в пространстве право, где лево, а где верх-низ. Он вляпывается ладонью в чью-то кровь, поскальзывается и слабо стонет. Правая рука, покалеченная Вивиан, Брендона уже не держит. Урок усвоен. Брендон Форд — отличный спаситель, когда роль главного злодея играют европейцы-ксенофобы, никак не желающие отдавать американцам победу в танцевальном конкурсе. Когда речь идет о работе с полицией, у него есть свои пределы. — Это еще... Что. — Отвлекающий малыш, выблядок. Вивиан опускает пистолет, и очередного двухсоткилограммового громилу укладывает кто-то из её партнеров. Перестрелка заканчивается. Брендон лежит щекой на чьем-то мягком, потном и стопроцентно мертвом животе, Вивиан все еще держит пистолет наготове и кивает напарнику, чтобы он её подстраховал. Вместе они выбивают двери, обшаривают подвалы и возвращаются жутко неудовлетворенными. Или нет. Брендону вся реальность кажется взбешенной и доведенной до ручки: картинка рябит, а сам он почему-то не может выдавить ни слова. Наконец чья-то тонкая, но сильная рука стаскивает его с жировой подушки, переворачивает на спину и осторожно оттаскивает к стене. Вивиан вытаскивает из ушей затычки, берет его лицо в ладони и что-то напряженно высматривает. — Я не— Все шохорш— ш— — Правильно, ш. Ш-ш-ш. Майк, — бросает Вивиан через плечо. — Давай забирай ребенка, Майк, я не подниму. — Что там? — Контузило. Ну-ка, улыбнись. Значит, Майк все-таки живой. И то хорошо. Брендон поднимает здоровую руку вверх, показывает женщине средний палец, и из разжатого кулака на пол падает что-то маленькое и железное. Вивиан удовлетворенно кивает, сообщает, что бояться нечего, а контузия получилась легкой. — Флэшка. — Флэшка, — добродушно подтверждает Майк. — Кто тебя... Он как, совсем невменоз или ответит? — осекается мужчина. Вивиан пожимает плечами. — Кто тебя так подставил-то? — Коп. — Имя у копа есть? Брендон открывает-закрывает глаза, пытаясь сморгнуть жуткую головную боль. Что-то ему подсказывает, что кивать и вообще двигаться сейчас — не лучшая идея. — Ромеро? Вивиан и Майк долго друг на друга смотрят, а потом запихивают Брендона на заднее сиденье неприметной серой легковушки. Всю дорогу они молчат, и Брендон все ждет, когда его отвезут домой. Почему-то его контуженный мозг уверен в том, что Майк и Вивиан знают, где он живет. Но нет. Форда, не слишком церемонясь, в четыре руки сгружают на кушетку. Палата прохладная, маленькая и как-то криво спланированная — Брендон сомневается в том, что это настоящая больница. Скорее всего, перевалочный пункт. Когда Форд окончательно приходит в сознание, Майк заставляет его рассказать таблицу умножения на семь — сначала в обычном порядке, потом в обратном. Вивиан массирует лоб костяшкой. В тёмной комнате её профиль чем-то напоминает Мишель, и Брендон наконец себе признается. Он не доверяет людям, патологически боится привязываться хоть к кому-то, и понятия не имеет, как это — оставаться, когда можно сбежать. Как это — делать рутинную работу и существовать в мирное время. Как это — не ждать подвоха от доброго, честного, верного. Как это — не ожидать, что в любой момент человек, вокруг которого крутится твой мир, прострелит себе висок. Брендон живет одномоментными геройствами, а Мишель — монолитная, верная и надежная, Мишель ни за что не бросит свою семью и не сделает ничего, что ей навредит... Мишель — слишком классная для него. Слишком хорошая. Она единственная, ради кого Брендон пытается притворяться человеком, а не пособием для начинающих психологов, и единственная, с кем Брендону болезненно очевидно, насколько он долбанутый псих, и сколько ему еще надо расти морально. Мишель — единственная, кого он любит. И единственная, кто активирует в нем пресловутое "Бей или беги". — Смотри внимательно, малыш, — начинает Вивиан. Майк в попытке поддержать кладет ей руку на опущенное плечо. — Я не могу тебе предложить ничего, кроме программы защиты свидетелей. — А что Ромеро? Вивиан резко вдыхает, трет друг о друга ладони и выходит из палаты. Брендон только сейчас понимает, что её платье — какое-то слишком холодное, и в нем слишком много маленьких дырочек. — Ромеро — её бывший муж. — А я бы с такой не развелся. — Его убили, — Майк некоторое время молчит, давая Брендону переварить информацию. — Сам понимаешь, как проспишься и придешь в себя, надо будет фоторобот того ублюдка составить. Потому что если это не совпадение... Да ладно, кого я обманываю. Ромеро дает тебе флэшку, а потом Вивиан пытаются замочить. Как ты ввязался-то сюда? По глупости. Это правда. Большинство людей умирают не ради великой цели, а просто так, грандиозная любовь обрывается из-за какой-то ерунды, а люди ввязываются в криминальные схемы, потому что им хочется погеройствовать. Или потому что они оказались в ненужное время в ненужном месте. Или потому что они — Брендон Форд. Майк, особо не вслушиваясь в свои слова, чеканит отскакивающие от зубов рекомендации. Дома Брендону лучше не появляться, с родными не контактировать, сим-карту засунуть в микроволновку и зажарить. По крайней мере до тех пор, пока ситуация не прояснится. Но Вивиан... Вивиан — женщина резкая, а программа защиты свидетелей — последний вариант. Вряд ли до этого дойдет. — Вы же не копы, — Брендон скорее утверждает, чем спрашивает. — Бюро? Мужчина кивает. Форд сразу понимает, что выбора у него особо нет, и Майк с Вивиан отрабатывают на нем плохого фбрщика/хорошего фбрщика. В любом случае придется бриться налысо, вставлять карие линзы и начинать новую жизнь в Нью-Мексико. Может, это контузия говорит, но Сиэтл вызывает в Брендоне чистую нефильтрованную панику, а Нью-Мексико... Ровным счётом ничего негативного. — Все нормально. Я готов сотрудничать. Он бежит.