Вулканическая лава

      — И как Брежнева в постели? — спросила Осадчая настолько незаинтересованным тоном, что сложно было не понять: она более чем заинтересована.       Дан подавился воздухом и вопросом: «Ты охренела?» — одновременно. Секунда вынужденного сиплого затишья помогла вопрос переформулировать в более приемлемый и подходящий мистеру-самый-изворотливый-черномагический-змий-Дану:       — А с чего это ты вдруг взяла, что я...       — А шо, нi? — серьезный продюсер Потапенко (ранее дремавший в гримёрке Монатика, где они втроём и сидели в половину одиннадцатого вечера) вступил в диалог и на секунду снова стал тем бесцеремонным Пота-питу-пух, в которого превращался под камерами ТВ-шоу. Под маской которого он пародировал его, Дана, шутил над Монатиком и спрашивал конкурсантов, действительно ли они с Тиной хорошая пара. — Мы бачили, як вы разом були на шоу з логiкою i мы бачили ваш дуэт. — Многозначительно сообщил активизировавщийся-медведь-готовый-к-схватке-и-с-уже-готовой-лапой-для-него-Дана. И это было так очаровательно и раздражающе, что Дан развернулся к нему всем корпусом. Сощурился.       Вечер вторника, нашли время для острых тем. Личных тем. Скандальных. Хмыкнул. Те ещё они "друзья", та ещё "украинская телевизионная семья". Двадцать минут сидели же в ленивой тишине и занимались каждый своим: Дан, например, грелся после репетиции и пил кофе. Особенный кофе. Кофе, который утром у него со смущённой улыбкой попросила отхлебнуть замёрзшая сонная Тина. Дан, конечно, позволил. А Тина, разумеется, после пары глотков стакан вернула, выразительно скривилась и авторитетно заявила, что такую крепость пить невозможно (справедливости ради, через пятнадцать минут она выглядела бодрее). Бросив случайный взгляд на стакан чуть позже, Дан увидел почти незаметный след красной помады. И замер. Улыбка расползлась будто сама собой.       Целый день он как дурак таскал за собой одноразовый бумажный стаканчик для кофе и нет-нет да поглядывал на цвет. Утром он казался карминовым, в обед ягодным, ближе к вечеру Дан определился: это цвет лавы, цвет прекрасной сущности вулкана, строптивой, своевольной, неперевершенной. Феноменальной. Вот и сейчас Дан сидел, давился остатками утреннего кофе, вкус которого, конечно, оставался идеальным, поскольку утром к нему губами прикасалась Тина, смешивала своё дыхание с напитком.       В общем, пока Дан созерцал свою прелесть, остальные тоже были заняты: Потап спал, Осадчая рылась в телефоне и ждала такси. И тут "внезапно" у Кати возник чёртов вопрос, ну-ну. Актёры.       Не дождётесь. Он облизал губы и решительно пошёл непривычным лингвистическим путём. Хотя мог бы, мог ведь сразу честно откреститься от этих слухов, которые ему нужны как Завадюку пятипроцентный рейтинг. И если бы Дан знал, чем обернётся желание ошеломить коллег, сам бы себе залепил пощечину. Заранее. Но под влиянием вечера, усталости, накопившегося раздражения вырвалось резонансное и опасное, чёрствое, чреватое:       — А даже если да, — глаза-в-глаза Потапенко, — Даже если спал. Я, — пауза, — не помню. Это неважно.       Лёша и Осадча не были дураками, Балан надеялся на это. Понимали, что для победы в Голосе это именно что неважно. Для проекта информация о том, кто с кем спит, нейтральна. Бестемпературна.       Но дураком не был и Дан. И понимал, что, с одной стороны, обидчивого Потапа не корми, но дай растрепать про больную точку; про Осадчую с её светским життем, прости Господи, ищущую запах потенциального рейтинга даже там, где его не может быть, и говорить нечего. С другой стороны, Тина на короткой ноге с обоими. Могла заслать кого-то с этим дурацким вопросом. Инициативы поинтересоваться Дановыми делами от самой Белой Королевы не дождёшься.       Это логично, потому что убеждённая отличница, красавица, первая трудяжка "плюсов" Тина, народная артистка, четырёхкратная победительница проекта и бла-бла, ко всему была и убеждённой вдовой. Ну то есть как убеждённой — чтобы с кем-то переспать, нужно общаться лучше, чем дружески, а с этим у самой титулованной певицы страны были проблемы. Она общалась или дружески (даже с полузнакомыми людьми) или никак.       На большее ей не хватало ни сил, ни времени, ни амбиций. Желание переспать — Дан был, так сказать, единственным в этой теме специалистом, и знал точно — и это повод мечтательно улыбнуться — было. Ещё какое. Но дорого ли стоит желание, когда нет ничего другого?       — Так зачем вы спросили? Учтите, промолчите и я уйду щас отсюда.       — Це цiкаво, як вона, — звонко, в один голос. Ну точно, сговорились, решил Дан.       Глаза Потапа странно сверкнули, он как будто уже пару минут смотрел не на Балана, а куда-то позади него, но, насколько помнил Дан, за ним только дверь в коридор и ничего интересного. Выбросив из головы причуды соперника, мало ли, что ему под его никотиновыми парами мерещится, сказал грубо:       — Если вам так интересно, спите с Верой Брежневой сами. Даже дам её номер. — Дан добавил растянутых звуков, чтобы звучало безразличнее. И интимнее. Поджал губы. — Действительно, с кем, кроме Брежневой, мне спать? Там красная помада не вытрется, прическа не должна быть идеальной и можно без нервотрёпки, если вы понимаете, о чём я. Выводы, так сказать, каждый делает сам. — Почему-то Дану очень хотелось, чтобы звучало цинично, страшно, противно. Хотелось ровно до:       — Дурак. Какой же дурак. — Огрызнулись сзади. — Выводы действительно каждый сделает сам, Дан.       Как бы быстро Дан не постарался оглянуться, он увидел только блестящие туфли и — зеркально ему самому — зло поджатые губы. Алые, как вулканическая лава. И, наверное, такие же горячие.       Хлопнула дверь.       Балан прикрыл глаза. Потап всё-таки смотрел не на дверь. Дан, тебя обыграли как ребёнка, специально вывели на конфликт в нужный момент, а обиделась Тина. Единственная в этой богодельне, которая не заслуживала боли. Чёрт.       Когда Дан с внутренним усилием вновь обернулся к собеседникам, медведь оказался неожиданно близко. Он буквально нависал над столом с единственным сиротливо на нём стоящим дракуловским кофейным стаканчиком.       Дракула выгнул бровь. «Неужели ты думаешь, что если ты выше, ты сильнее?»       Потап же издевательски выдохнул ему прямо в лицо целое облако гадкого дыма электронной сигареты. Профилактически. Надо полагать.       — И давно она там стояла? — Дана хватило только на апатичный тон. Возможно, стоило поссориться. Почти наверняка стоило. Потому что им не стоило манипулировать. Но. Безумно захотелось домой, усталость внутри будто преумножилась впятеро за две минуты.       — Весь разговор, Дан. Она слышала каждое слово.       Что ж, самый обычный диалог за вечерним кофе мог считаться закрытым. Познавательно. В руке хрустнул бумажный стаканчик.       Дан мог поклясться, что, когда он закрывал за собой дверь гримёрки, Потапенко улыбался особенно гадко, а Осадча особенно натянуто.       Стакан кофе ударился о дно одинокого мусорного ведра, стоящего у выхода из павильона, так же глухо и надрывно, как глухо и надрывно было в голове у Дана. Доупражнялся в словесной эквилибристике. Молодец.