Crazy Neverland

— Ты противный. Хонджун милый, когда сердится, даже очень. Со встрёпанными красными волосами и в огромном домашнем халате, притащенном в студию — тем более. Чан не может не прыснуть, слушая хриплый и шелестящий со «сна» голос. — Сколько ты тут уже сидишь? — Крис отводит отчаянно зевающего Джуна за плечо с прохода в сторону, проходя вглубь тёмной и душной музыкальной студии, чтобы поставить на относительно свободный край стола пару пакетов с едой и термосом с кофе. Потому что знает, что здесь кофе — отвратный, а Ким наверняка почти не спит, сшивая и аранжируя музыку и песни, подгоняя и переписывая текст по пятому кругу. — Пару дней, — неохотно отвечает Джун, стаскивая со спинки стула нормальную одежду и прикрываясь створкой шкафа, чтобы переодеться. — Тебе не стоило так заморачиваться, я бы и сам поел. — Ну ты и дурак, Джун-а, — Кристофер скрещивает руки на груди и легонько пинает коленом створку шкафа, за которой переодевается Ким. Створку пинают в ответ, пребольно попадая прямо по травмированному недавно плечу. Бан морщится, но виду не подаёт. — Хоть сам себя не обманывай, не поел бы. Я не как коллега коллеге, а потому что твоих попросил к тебе не заходить, потому что сам заехать к тебе хотел. За рамен за мой счет в выходные согласились. — Продажные жуки, — фыркает Ким. — Вообще, я рад тебе, хён. Мы правда давно не виделись. Не сказать, что перспектива тайных отношений сильно радовала или напрягала обоих лидеров, но всё-таки именно напрягала. Приходилось быть крайне осторожными: вместе нигде не показываться, на выступлениях друг в сторону друга не смотреть, взглядами не пересекаться, и вообще делать вид, что незнакомы и видят друг друга в первый раз. Настолько в первый раз, что за кулисами Джун даже пару раз шуганулся, когда Чан подошёл к нему поговорить, прячась за спину офигевшего от происходящего Сонхва. Потом, конечно, вместе с этого же и смеялись, потому что вся ситуация вышла смешной и нелепой донельзя. Не самая лучшая перспектива, но другого выбора и выхода у них не было и нет. Завтракают (вообще-то: обедают, потому что времени уже давно за половину двенадцатого) вместе, потому что раз Чан попросил менеджеров, стафф и других согруппников не спускаться к ним, значит это время они будут обязаны провести только вдвоём. Потому что когда они видились наедине крайний раз? Месяц-два назад? — Два с половиной, — прерывает Кристофера Хонджун, сюрпая комком горячей и острой лапши, словно считывая чужие мысли. — Знаешь, если смотреть по нашему графику, то это не особо-то и долго. Нам с тобой не до встреч, у всех своя подготовка к выступлениям, фанкамам, возвращениям и прочему. Но если бы мы жили обычными людьми — без всей этой мишуры, строгости и ограничений, — то было бы гораздо дольше. Если сравнивать с отношениями на расстоянии, то около того. Но всё-таки немного легче. Чуть-чуть. Бан смотрит на Хонджуна очень и очень понимающе, улыбается так же, фирменно и по-своему: немного устало, ласково и чуть насмешливо одновременно, сверкая улыбчивыми ямочками и яблочками щёк. Посмотри кто другой — не понял бы, что именно это означает. Они не понимают друг друга настолько хорошо, чтобы считывать всё по улыбкам, которые хочется зажать в руках и не отпускать от себя ни на шаг, но понимают гораздо больше, чем кто-то другой. Потому что знают друг друга пусть и не лучше, чем кто-то другой, но всяко лучше. Этого достаточно. — В какой-то степени я рад, что мы не живём обычной жизнью, — говорит Чан, отстукивая палочками по столешнице ритм только ему известной песни. Со столешницей этой связано довольно много, потому что в один из его редких, но памятных приездов, в этой студии и на этом столе слетел не только трек, но и Хонджунова девственность. Только это их небольшой секрет. — Правда? — Абсолютно. Кристоферу хотелось бы рассказать Хонджуну обо всём, что он надумал за это время, но это — выше, а выше — только лирика, которая сейчас немного не к месту. В какой-то степени он правда рад тому, что они с Кимом — вместе, пусть и тайно. Есть в этом какая-то своя неуловимая романтика, прелесть и лёгкость. Они оба тонут в ней, один — с головой, тайно, но так заметно, что и смешно, и неловко, второй — почти безразлично, но пряча в глубине уставших глаз невесомую нежность и всё невысказанное. Им не нужны слова, не нужны дорогие подарки, они узнают друг друга привычно и просто: по глазам, по интонациям, по голосу. Когда-то они оба смогут перестать скрываться и молчаливо тонуть без остатка, когда-то перестанут вспыхивать одинокими спичкам во время редких, но весомых ссор. Когда-нибудь они оба. Хотя, возможно, гораздо позже они оба поймут одну простую истину, от которой тексты песен, как и их взгляды друг на друга, освободятся от едва уловимых теней вины и обиды, прячущихся в каждом напоминании. А пока у них есть возможность быть, пока они живы и чувствуют, не боясь осуждения, пока сидят рядом в душной студии, остальное — неважно. Пусть всё это остальное постоит на паузе, пока они учатся вместе. Когда-нибудь они увидят, поймут и почувствуют. Не сейчас, позже. Но когда-то — конечно, обязательно.