Диана
7 октября 2020 г. в 12:59
Генрих с интересом наблюдал за Бюсси. Все те годы, что он его знал, он ни разу не видел в его глазах столько боли и отчаяния, как сейчас. Король поймал себя на мысли, что он чувствует себя отмщенным: пусть знает, что он испытал тогда!
Но вскоре мстительное торжество в Генрихе испарилось, а вслед за тем пришла и легкая грусть: жена главного ловчего, ослепительно юная и прекрасная, так сильно напомнила Генриху Мари Клевскую. Наверное, когда Конде представлял его, Генриха, принцессу, ко двору, она была так же грустна и заплакана. Не спас, не успел, не уберег. Не смог, хоть и обещал. Тоска, что по сей день заставляла его выть по ночам в подушку, вдруг снова захлестнула Генриха с головой. Он не смог спасти, уберечь, удержать, ни ее, ни его. Какой прок быть королем, если ты не можешь защитить самых любимых людей, не можешь открыто любить и быть любимым в ответ?
– Да, Бюсси, – грустно усмехнулся про себя Генрих, – теперь ты тоже знаешь, что такое боль. И мне безумно жаль, что ты чувствуешь тоже самое, что и я.
– Генрих, хочешь, я отвлеку их всех, а вы пока поговорите? – Шико, незаметно появившись за его плечом, тихо шепнул ему в самое ухо.
– Нет! – почти взвизгнул Генрих, быстро оглянулся на Бюсси и перехватил его полный тоски взгляд – едва ли не впервые тот не побоялся встретиться с ним глазами и зло зашептал шуту в ответ. – Я не буду с ним говорить. Нам не о чем говорить.
– И именно поэтому он смотрит исподтишка то на лань главного ловчего, то на тебя.
– Шико! – возмущенно зашипел король.
– А ты смотришь то на Бюсси, то в никуда. Генрих, сын мой, не нужно быть мэтром Нострадамусом, чтобы понимать, о ком ты думаешь. Иди.
– Я не хочу, – скрипнул зубами Генрих.
– Хочешь. Как там на последней проповеди говорил наш друг капеллан? Нужно научиться прощать ближнего своего и смирить гордыню. Иди, – Шико ловко подтолкнул короля в спину и, стащив с его головы шляпу, направился к главному ловчему, раскрыв объятия. – Ба, господин де Монсоро! Как же, как же, отрадно видеть вас при дворе, вы не часто радуете нас своим присутствием. Гораздо реже, чем нашего брата Франсуа Анжуйского.
Генрих, предоставив придворным наслаждаться представлением, что разыгрывал Шико, растворился в толпе, пробираясь к Бюсси. Во рту появилась неприятная сухость, а внутренности словно свело судорогой: слишком свежи были воспоминания о том разговоре, где Бюсси отверг его. Внутренний голос взвыл, требуя от короля остановиться, вспомнить о гордости и не жалеть мерзавца. И все же Генрих, едва чувствуя пол под собою, шел навстречу к нему.
– Ты обещал ей помочь, но не смог, – Бюсси вздрогнул и едва не потерял сознание, услышав за своей спиной королевский голос, в котором звучали прежние нотки – доброты и участия.
– Ваше Величество, – Бюсси хотел было поклониться, но был остановлен Генрихом, приложившим палец к губам.
– Почему ты не пришел ко мне? – помимо воли вырвалось у короля. Он внимательно рассматривал бывшего друга: от его опытного взгляда не укрылись ни чрезмерная испарина, ни бледность, ни расширенные зрачки, ни дрожь в руках.
– Я не имею более права рассчитывать на дружбу Вашего Величества, – граф снова неловко поклонился, то нерешительно глядя на Генриха, то отводя взгляд.
– Ты это сам решил? – со злостью топнул ногой Генрих. – Ты считаешь, что то досадное недоразумение могло разрушить годы нашей дружбы? Ты меня бросил, Луи де Клермон, граф де Бюсси, одного, против их всех! Против этих шакалов, раскачивающих мой трон, и ты считаешь, что твой отказ для меня важнее, чем то, что ты предал свой долг, своего короля?
Генрих внезапно почувствовал, что у него на глазах навернулись злые слезы. По правде сказать, после смерти Мари, он стал слишком, слишком сентиментальным и мог расплакаться в любую минуту.
– Мой король, – тихо позвал его Бюсси. Генрих не желал оборачиваться, силясь совладать с собой. Шико был неправ: ему до сих пор было больно. Было больно из-за того, что он отказался от него, Генриха, и от него – короля. Из-за того, что он бросил его в самый тяжелый момент: наследство Карла Девятого было сложным для юного принца, мучительная смерть Мари подкосила его, а отказ Бюсси и вовсе добил.
– Мой принц, – еще тише позвал Бюсси. Давно, словно тысячу лет назад забытое обращение, всколыхнуло в душе Генриха целую бурю давно забытых ощущений: от робкой надежды до слепой безопасности, что он неизменно всегда чувствовал, когда Бюсси был рядом.
– Зачем ты это говоришь? – сдавленно спросил Генрих, оборачиваясь к нему и увидел лишь коленопреклоненного Бюсси перед ним. Давно сдерживаемые эмоции словно сорвали плотину и потекли бурной рекой, увлекая Генриха в водоворот. – Зачем ты это делаешь?
Но давно забытая теплая, пахнущая фиалкой, тьма привычно укрыла его от внешнего мира и скрыла выступившие слезы. Генрих почувствовал, что не разжимая спасительных объятий, Бюсси увлек куда-то его и на него пахнуло свежим воздухом из раскрытого окна.
– Прости меня, мой принц, я не должен был оставлять тебя. Я должен был всегда служить тебе, несмотря ни на что.
– Мы оба должны были быть мудрее, – вздохнул Генрих и выглянул из-за портьеры. В зале он увидел веселящегося вовсю Шико и кирпично-красного от ярости Монсоро. – Я никогда бы не причинил тебе вред.
– Я не хотел, чтобы ты страдал. Это больно. Любовь – это больно, – едва слышно добавил он.
– Твоя служба моему брату была больнее, – словно от удара вздрогнул Генрих и снова опустил голову, разглядывая носы запыленных сапог Бюсси и своих черных бархатных туфель.
– Я никогда не хотел тебя оставлять.
– Так не оставляй, – Генрих обхватил его за плечи и серьезно заглянул в его глаза.
– Не оставлю, – тихо произнес Бюсси. – Я теперь всегда буду рядом.
– А вот с этим, друг мой, придется повременить, – Шико, суетливо оглянувшись, нырнул к ним в нишу, укрываясь портьерой. От Генриха не ускользнул взгляд, которым шут обменялся с королевой-матерью и Луизой.
– Ты, кажется, соблазняешь мою королеву? – шутливо нахмурился Генрих.
– Твоя королева сейчас окажет нам огромную услугу, позволив скрыться. Нам есть о чем побеседовать, друзья мои. И я рад, что ты снова с нами, – Шико хлопнул Бюсси по плечу и первым вышел из укрытия. Генрих и Бюсси, нерешительно переглянувшись, отправились за ним.
Бюсси с интересом разглядывал новые покои короля: прежние, что занимал он, будучи наследником престола, нравились ему гораздо больше. Там было тише, они были удалены от мест скопления придворных, и имели незаметный выход ко рву и тайный разветвленный ход. Комнаты короля подобной уединенности не имели, и, проходя мимо разгневанных миньонов, Бюсси с трудом сдержал ярость, но мстительная радость, с которой он захлопнул двери королевской спальни перед носом Шомберга, на короткое время сгладила все недостатки, что он нашел в новом королевском пристанище.
Конечно же, он бывал здесь и раньше – иногда вместе с принцем Анжуйским посещал малые выходы короля. Но теперь, когда их было всего трое, все ощущалось по-другому.
– Итак, побеседуем, господа, – Шико деловито сновал у стола, где королю был приготовлен легкий ужин.
– Шико, – вздохнул Генрих, с легким волнением ощущая забытое несколько лет назад чувство полного взаимопонимания и безопасности. – Теперь, когда мы снова все вместе…
– Вместе, вместе, – пробурчал Шико и повернулся к Бюсси. – Ты знал, что наш друг Монсоро делал в аббатстве святой Женевьевы?
– Где? – удивился Бюсси.
– В аббатстве святой Женевьевы. Вместе с лотарингскими принцами и нашим братом Анжуйским. Ты был там? – Шико не сводил взгляда с Бюсси. Граф был человеком чести, и если он обещал не участвовать в заговорах против Генриха, то он, разумеется, был верен своему королю, но Шико должен был быть твердо уверен.
– Меня туда не приглашали, – Бюсси нахмурился. Дело становилось серьезным: он отчетливо почувствовал, как атмосфера стала вязкой.
– Ты ведь ходил к нему и просил расторгнуть брак, так ведь? Он тебе пообещал, но ничего не вышло.
– Тебе стоило прийти ко мне, – нахмурившись сказал Генрих. – Из всех нас хотя бы ты мог быть счастлив.
– Наверное, – тихо проронил Бюсси.
– И все же Монсоро представил ее ко двору, значит, его аргументы были сильнее твоих, – словно ничего не заметив, продолжил Шико. – Настолько, что наш капризный братец наступил на горло собственным желаниям.
– Очевидно, ты знаешь то, чего не знаем мы, – вздохнул Генрих. – Выкладывай уже.
– Если ты, мой бедный король, пообещаешь не делать глупостей, – Шико выжидательно уставился на Генриха, вызвав у него лёгкую улыбку.
– Даю слово короля.
– Твоего брата помазали на царство в монастыре святой Женевьевы при скоплении преданных дворян. Гизы и Монсоро активно в этом участвовали.
– А! – практически прорычал Бюсси, начиная понимать.
– А затем я прослушал курс краткой генеалогии лотарингских принцев.
– Случаем не тот самый, что ты мне недавно привез? – Генрих хмурился все больше и больше.
– Именно. Так что у Монсоро есть все возможности крепко держать в кулаке герцога Анжуйского, – Шико сочувственно похлопал Бюсси по плечу.
На графа было страшно смотреть: его голова поникла, волосы слипались от пота, а сам он, с грустным взглядом, всем своим видом воплощал принявшее человеческий облик отчаяние и боль.
– Любовь – это боль, – Шико подошёл и обнял его с одной стороны.
– Любовь – это отчаяние, – Генрих обнял его с другой стороны. Они долго стояли, не разрывая объятий и деля одну боль на троих. Как раньше. Как было тогда.
К удивлению герцога Анжуйского, Бюсси перешёл на службу к королеве-матери. Екатерина Медичи, равнодушно глядя на взбешенного принца, спокойным голосом поясняла ему, что граф – человек, выросший на ее глазах, достойный и храбрый юноша, который способен на славу прослужить государству, и она имеет возможность оценить по достоинству. А доброму и смиренному сыну не подобает перечить матери.
Между тем Генрих стал выказывать такую страсть к охоте, которой не было даже у короля Карла Французского и короля Генриха Наваррского: раз в неделю он требовал от главного ловчего организовать славную охоту для него и его маленького круга друзей. А так как Монсоро не знал, на рассвете какого дня королю взбредёт в голову прискакать в Компьень, несчастному графу приходилось находиться там практически неотлучно.
Между тем маленькая королева Луиза, не имевшая при дворе друзей, чрезвычайно привязалась к своей новой статс-даме, графине де Монсоро, которую ей любезно уступила королева-мать. Молодые женщины, каждая по-своему несчастная, щебетали весь день, молились и высаживали цветы: и та и другая знали толк в лилиях. Но при этом, желая оказать Диане знак своего расположения и отблагодарить Ее Величесто, Луиза де Водемон вместе с Дианой непременно передавала королеве-матери то поклон, то милую безделицу, то собранные своими руками цветы.
У королевы-матери Диана неизменно встречала грустного, но смиренного Бюсси, который был неукоснительно вежлив и предупредителен. Впрочем, по знаку королевы-матери, их часто оставляли втроём, и граф не уставал развлекать своих слушательниц историями, вызывавшими то ужас, то смех.
Часто к ним присоединялся Генрих, которого Шико ожидал в передней королевы-матери. Неискушенному наблюдателю могло показаться, что Шико избегает показываться на глаза Екатерине Медичи, предпочитая наблюдать за свитой своего короля, но на деле же Шико следил, чтобы идиллию в маленькой компании не нарушил лишний человек. Разглядывая всех придворных скопом, читатель бы с удивлением обнаружил, что галерея, ведущая к королеве Луизе, была совершенно пуста.
– Я хотел бы испросить у вас совета, матушка. Граф, не были ли бы вы так любезны проводить госпожу графиню к моей супруге?
Коротко поклонившись, Бюсси помогал Диане встать со стула, открывая перед ней дверь, чтобы едва захлопнув ее, наброситься на нее с поцелуями.
– Так нельзя, граф, – выдыхала Диана, затворяя за собой двери комнаты, что она занимала в Лувре на половине королевы. – Нас могут увидеть, о нас могут узнать.
Н о ее страстный шепот тонул в пологе кровати, где она уже лежала, придавливаемая весом Бюсси к простыням. Его глаза, затуманенные от страсти сводили ее с ума, и она трепетала, когда его руки, дрожащие от нетерпения, осторожно поднимали тяжелую парчовую юбку вверх по ее ногам, готовым сомкнуться вокруг талии возлюбленного. Когда она почувствовала, что нежные пальцы добрались до тонкой, чувствительной кожи над голубой лентой, перехватывающей чулок, у нее вырвался первый, чувственный стон. Горячие губы, проложив влажную дорожку от уха к ключице, опустились к груди, быстро вздымавшейся в такт биению сердца, сводя ее с ума так же, как и пальцы, ласкавшие увлажнившееся лоно.
– Так нельзя, – простонала Диана, извиваясь от нетерпения и сжимая бедра, пытаясь урвать ещё немного ласки.
– Можно, – выдохнул ей на ухо Бюсси, погружаясь в горячую, нежную, зовущую плоть. Двигаясь в такт ее дыханию, он с трудом удерживался на грани сознания, желая, чтобы пика наслаждения первой достигла она. Диана, выгибаясь, подавалась ему навстречу всем телом, кусая ладонь, стараясь заглушить стоны. Она словно потерялась во времени и, ощутив, как его пальцы гладят самое чувствительное местечко, застонала раз, другой и, закрыв глаза, дернулась, поддаваясь затопившему ее наслаждению. Бюсси, шумно выдохнув ей в ухо, опустился на нее, дрожа от переполнивших его ощущений.
– Люблю тебя, – шептал он Диане на ухо, уткнувшись носом в висок.
– Ты сумасшедший, – прошептала ему Диана, накручивая локон на палец. – А если меня хватятся?
– Не хватятся, – рассмеялся Бюсси. – поверь.
Диана лишь недоверчиво жмурилась.
– Любовь – это опасно, глупый ты мальчишка, – беззлобно выговаривала ему Екатерина Медичи. – Но она стоит того.